Святитель
Григорий Нисский так постановляет об обращающихся к гадателям: «Те же, которые
приходят к чародеям, или к прорицателям, или к обещающим через демонов учинить
некое очищение или отвращения вреда, и да испытуются, оставаясь ли в вере во
Христа, некою нуждою вовлечены они к таковому греху, по направлению, данному им
каким-либо несчастьем или несносным лишением, или совсем презрев исповедание, от
нас им вверенное, прибегли к пособию демонов. Ибо если учинили это с
отвержением веры, и с тем, чтобы не веровать, что Бог есть поклоняемый
христианами, то без сомнения подвержены будут осуждению с отступниками. Если же
несносная нужда, овладев слабою душею, довела их до того, обольстив некоею
ложною надеждою, то и над сими также явлено будет человеколюбие, по подобию
тех, которые во время исповедания не возмогли противостать мучениям»[148]. Здесь видим
особенную любовь архипастыря к павшему в грех человеку. Святитель Григорий не
сразу грозит прещениями, но советует скрупулезно разобраться в каждом
конкретном случае.
Сятитель Василий
Великий в своде своих правил предлагает ряд канонических прещений относительно
ворожеев, гадателей, прорицателей.
Правилом 65-м
занимающегося волшебством святой сравнивает с убийцей: «Покаявшийся в
волшебстве или в отравлении да проведет в покаянии время, положенное для
убийцы, с распределением, сообразным тому, как сам себя обличил в каждом
грехе». Та же епитимия 72-м правилом налагается и на пассивного
участника: «Предавший себя волхвователям или неким подобным да будет под
епитимиею столько же времени, сколько убийца». Отлучает Святитель Василий от
церковного общения на шесть лет и людей, верящих чародеям, в 83-м
правиле он говорит: «Волхвующие и последующие обычаям языческим или вводящие
неких в дома свои, ради изыскания чародейств и ради очищения, да подлежат
правилу шестилетия: год да будут плачущими, год - слушающими, три года -
припадающими, и один да стоят с верными, - и так да примутся».
Святой Максим
Грек пишет целую работу, направленную на разоблачение астрологии как
разновидности магии, а следовательно, и суеверия, язычества, связывающей
человека с демонами. В письме неизвестному лицу он пишет, что посылает труд
«низлагающий убо прелесть звездочетную и всякое волшебное неистовство, бесами
изобретенное»[149].
А вот мнение о
сглазе и других суевериях нашего русского святого недавнего времени
преподобного Амвросия, старца Оптинского. В одном из писем, указывая на молитву
Требника «В первый день, по внегда родити жене отроча», он пишет: «От…
невидимых духов молится священник избавить родительницу и новорожденнаго.
Значит, сомневаться в дурном глазе нельзя. Но употреблять воду, в которую
опускают горячие угли с молитвою, и кропить этой водой, суеверно и грешно. У
нас есть на то крещенская вода. Также грешно и суеверно располагать занятия по
месяцу или луне…»[150].
Но был ли это панический страх перед злой силой? Оригинальный греческий текст
Требника говорит: «καί όφθαλμών
βασκαίας» («…и от очес призора»),
где греческое слово «βασκανία», кроме
«волшебство», переводится еще и как «зависть».
Опираясь на исследование этого вопроса Дунаевым А.Г., заметим, что просмотр
специалистом «около ста пятидесяти» цитат святых отцов, учитывая контексты,
нигде[151]
не употребляется этот термин в качестве «волшебства». Вместе с синонимическим «φθόνος»
оно означает «зависть», что можем применить и к молитве Требника. В Требнике,
например, Святителя П.Могилы 1646 г. это место звучит следующим образом: «от
рвения и зависти, от очесного негодования»[152].
Пишет преподобный
Амвросий и об осторожном отношении к снам, говорит, что «…эти сны, может быть,
не истинные, а с шуией стороны, потому что от истинных видений бывает мир и
польза душевная, а от этих снов последовало общее смущение. Поэтому советую
тебе не доверять этим снам, а оставлять их без решения и молиться, чтобы
Господь и Царица Небесная устроили о тебе полезное, яко же Им угодно. Если что
по воле Божией будет, то пусть и будет,— и эти вещи бывают обыкновенно и без
нашей воли; а эти сны бывают иногда только одно наругание бесовское, на которое
не следует обращать внимания. Пусть об нас лучше будет по воле Божией…»[153].
Конечно же,
указать мнения всех святых отцов по данному вопросу невозможно, да и в принципе
нереально. Хотя, возможно, эта работа еще ждет своего исследователя. Но, уже
указав позицию некоторых отцов, находим общую картину решительного неприятия
языческих пережитков, его остатков в христианской среде.
Таким образом,
наблюдаем единство во мнениях о вреде проявления язычества и суеверий
Священного Писания и многих святых отцов, как в частных творениях, так и в
соборных определениях.
ГЛАВА IV
УЧЕНИЕ ЦЕРКВИ О БЛАГОДАТИ.
ОБРЯДОВЕРИЕ В ЖИЗНИ ПРИХОЖАН
«Течет ли из
одного отверстия источника
сладкая и горькая
вода? Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза
смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду»
(Иак.
3, 11-12)
Церковь же непорочная, сущи невеста Христова, должна
никаковых же баснословных умствований и самовымышленных толкований приимати,
но на самом Писании Божественном утверждатися, и толкования истинного великих
вселенныя учителей, а не простых бающих мужиков слушати.
Святитель Димитрий
Ростовский
Всякая другая вера, кроме веры в святую Истину, есть
суеверие. Плоды суеверия – погибель. Такая вера осуждена Богом…
Святитель Игнатий
Брянчанинов
Христос назвал Себя Истиной, а не обычаем.
Тертуллиан
Обряд ведет человека к Богу, а не к своему исполнению и…
ведет он именно человека.
Диакон Андрей Кураев
Если один обычай ведет тебя к Врачу, то не получишь здравия.
Преподобный
Ефрем Сирин
Православное учение о благодати вытекает из учения Церкви о
Боге как Искупителе. Со Своей стороны Господь сделал все, что мог: искупил,
исцелил нас от греха первородного и смерти. Мы же, в свою очередь, посредством
личного подвига и при помощи Божественной благодати воспринимаем этот
искупительный подвиг Христов. Лишь соединяясь с Богом, мы достигаем состояния
бесстрастия и обожения.
Но ведь постичь Божественную сущность человек не может.
Профессор В.Н. Лосский говорит, что «… мы не можем быть участниками ни
сущности, ни Ипостасей Святой Троицы. Однако обещание Бога не может быть
иллюзией: мы призваны к тому, чтобы приобщиться Божественной природе…»[154]. Таким образом,
в богословии вносится «…различие в Боге сущности или, в собственном смысле
слова, природы, неприступной, непознаваемой, несообщаемой, и энергий или
божественных действий, природных (имеется в виду природа Божества – А.И.) сил,
неотделимых от сущности, в которых Бог действует во вне»[155]. Об этом ярко
высказывается в контексте спора с Варлаамом Калабрийцем Святитель Григорий
Палама, он пишет: «Озарение и благодать Божественная и обожающая – не сущность,
но энергия Божия»[156].
По его же словам, эта благодатная «энергия общая и Божественная сила и действие
Триипостасного Бога»[157].
Эти энергии Бога и есть «благодать» (для святителя это даже «божества»[158]), как называет
их святитель Григорий, ей мы и спасаемся, к стяжанию которой и призваны.
Но, как пишет тот же профессор В. Лосский, это учение не
самого Святителя Григория, хоть он и смог сформулировать его с предельной
догматической точностью. Об этих «силах», «действиях», «энергиях» Божьих
говорит большинство Святых отцов Восточной Церкви, что вполне соответствует
принципу «consensus patrum». О Божественных энергиях говорят Святые Афинагор, Василий
Великий, автор «Ареопагитик», немного позже преподобный Максим Исповедник,
преподобный Иоанн Дамаскин и другие. В энергиях проявляется «Сам Бог, но не в
Своей сущности… Они – преизбыток Божественной природы, которая не может Себя
ограничить, которая больше Своей сущности»[159].
Лингвистические параллели нашему слову «благодать» в
греческом языке соответствует «χάρις», в
латинском – «gratia». Как указывает священник Олег Давыденков: «Древние греки и римляне
этими словами выражали понятия о приятных свойствах лица или предмета (красота
какой-то вещи или произведения искусства…). Второе понятие…связано с
чувствованиями, которые эти предметы или лица возбуждают в окружающих людях
(…сочувствие, благоволение, милость…)»[160].
В Священном Писании это слово употребляется с разными
оттенками: это и милость (Исх. 8. 21), и отношение Бога к человеку, излияния на
людей даров Господних (Быт. 6. 8; 18. 3; Лк. 1. 30; 1 Пет. 4. 10; 5. 10; 2 Кор.
9. 8), а также отношения между людьми (Лк. 2. 14), духовные и материальные
блага, милостыня (1 Кор. 16. 3; 2 Кор. 8. 7), иногда - к понятиям чисто
духовного характера (Еф. 4. 29) и так далее.
В узком смысле, опираясь на Священное Писание, благодать –
это Божественная сила, изливаемая Богом на человека. Апостол пишет: «Господь
сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в
немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы
обитала во мне сила Христова» (2 Кор. 12. 9), а также: «Тружусь и подвизаюсь
силою Его, действующею во мне могущественно» (Кол. 1. 29).
Божественная благодать является атрибутом природы Божества и
общая всем Трем Божественным Лицам, она «… движется по воле Отца через Сына в
Духе Святом»[161].
Священное Писание подтверждает это. Об Отце как источнике благодати говорит
апостол Павел словами: «Благодать вам и мир от Бога Отца» (1 Кор. 1. 3); Через
Христа есть возможность человеку приобщиться благодати как Духу Его (Рим. 8. 9;
Гал. 4. 6). Писание говорит о благодати как «дарованной во Христе Иисусе» (1 Кор. 1. 4) или «данной нам во Христе Иисусе» (2 Тим. 1, 9). А Дух Святой в послании апостола Павла к
Евреям прямо назван «Духом благадати» (10. 29).
Божественная благодать нужна как в начале пути человека к
Богу (так
называемая «предваряющая благодать»), то есть в призвании, о чем говорит Христос словами: «Никто не может придти ко Мне,
если то не дано будет ему от Отца Моего» (Ин. 6. 65), так
и на протяжении всей его жизни («благодать освящающая») опять же по словам Господа: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто
пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете
делать ничего» (Ин. 15. 5). Святитель Григорий Богослов по этому поводу говорит: «Поелику есть люди,
так высоко думающие о своих заслугах, что все приписывают себе самим, а не
Тому, Кто их сотворил и умудрил, - не Подателю благ, то слово Божие учит
таковых, что нужна Божия помощь и для того, чтобы пожелать добра; тем паче
самое избрание должного есть нечто божественное, дар Божия человеколюбия. Ибо
надобно, чтобы дело спасения зависело как от нас, так и от Бога»[162].
Но как же соотносится благодать с нашей свободой? Этот очень
важный в понимании и деле спасения момент был предметом ожесточенных споров,
разгоревшихся в V веке. Представителем одного
мнения, сводившего благодать к естественным дарам человека, закону Ветхого
Завета и учению Иисуса Христа, был британский монах Пелагий. Против него
выступил Блаженный Августин, считавший благодать внутренней силой, которая
заступает место человеческой свободы и спасает человека, обходя его свободу. Но
Церковь не приняла ни одно из этих мнений. По словам В.Н. Лосского: «Основное
заблуждение Пелагия заключалось в том, что он перенес тайну благодати в область
рассудка, где сущности духовного порядка — благодать и свобода — превратились
в два смежных понятия, которые нужно было согласовать, как два чуждых друг
другу предмета. Блаженный Августин в своей полемике против пелагианства
последовал примеру своего противника»[163].
По учению Церкви, Благодать не ущемляет свободы личности,
Господь не может ворваться в сердце человека насильно. Спасение же совершается
синергией («συνεργοι» -
«соработничество», «содействие») свободы и благодати, Святой Апостол Павел
прямо утверждает: «Мы соработники у Бога» (1 Кор. 3. 9). Здесь стоит упомянуть
святоотеческий принцип: «Бог спасает нас не без нас». Господь всегда первым
делает шаг к человеку: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и
отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Апок. 3. 20), а от нас зависит впустим ли
мы Его в нашу душу или нет. Для этого же необходимо приложить усилия, нужен
личный подвиг. «Царство
Небесное силою берется, и употребляющие усилие, восхищают его» (Мф. 11. 12). Только лишь при взаимодополнении
добродетелию веры и наоборот, мы достигаем единства с Богом в Его благодати. По
словам В.Н. Лосского: «Для христианина не существует автономного добра, доброе дело хорошо лишь
постольку, поскольку оно служит нашему соединению с Богом, поскольку оно
способствует стяжанию благодати, добродетели — не цель, а средство»[164]. Итак, «благодать — это присутствие в нас Бога, и оно
требует с нашей стороны непрестанных усилий. По мере нашего подвига благодать
все более и более в нас раскрывается, оказывается присвоенной…»[165].
Отношение многих прихожан к благодати, как и ко всей
сакраментальной жизни Церкви – магическое. Для шамана или магов его отношение к
духам чисто техническое. Главное – все правильно сделать, до тонкостей
выполнить все предписания заклинаний и обрядов. Этим шаман заставляет духа или
божество если не повиноваться ему, то максимально привлечь на свою сторону, к
себе в союзники: «правильное совершение ритуала – одно из важнейших требований
в языческой магии, потому что от того, как соблюдается ритуал, зависит, как
будут тебе повиноваться духи, а повинуются они, только в результате правильно
совершенных действий»[166].
При этом магическое понимание божества решительно отличается от понимания Бога
в христианстве. Для традиции магизма, шаманизма божество - это некая безликая
субстанция, закон, карма и так далее, что указывает на такого рода
мировоззрения, как пантеистические: бог во всем и все в боге. В христианском
понимании Бог есть Личность, причем - любящая Личность (Ин. 3. 16). Он смотрит
на внутреннее состояние человека, движение его сердца, а не рук: «Сын мой!
отдай сердце твое мне» (Прит. 23. 26).
Многие современные (да и не только современные) прихожане
именно так, магически, понимают благодать Божию, и как следствие такого
понимания, относятся к ней, как к духам, которых можно заставить, правильно
исполнив определенные действия, повиноваться человеку. По
определению В. Зыбковца, «магией называют различные действия, цель которых —
повлиять воображаемым сверхъестественным путем на окружающий мир»[167], что очень
хорошо подтверждает вышесказанное.
Отец Александр
Шмеман размышляет об этом так: «Отметим сразу, что Русь принимает «готовое»
Православие и в эпоху, когда в самой Византии всё сильнее сказываются
настроения охранительные, стремление всё свести к прошлому, к завершенному
образцу, боязнь что-нибудь нарушить в древних «преданиях». Таким обрядоверием,
некоторым гипертрофичным характером узко-литургического благочестия русская
психология отмечена с самого начала»[168].
Такое понимание благодати находим даже и у некоторых священников. Автор видел, как один священник, освящая машину, открывал все двери, якобы для большей доступности благодати и для возможности максимального окропления Святой водой. Но ведь не посредством окропления освящается вещь, но свободным желанием человека всё в своей жизни освятить проникновением благодати Божией и сыновним обращением к любящему Отцу. А окропление это лишь видимый символ, не имеющий принципиального онтологического значения. «Можно внешне соблюдать все обряды, но если у человека неверное представление о сути Таинства, обряда, ритуала – его прочтение христианства будет близко к языческому и оккультному пониманию религии. Как язычники создают свою собственную облегченную религию, потворствующую их слабостям, - точно также и заблуждающийся создает «собственную религию», которая снисходительна к его порокам и не заставляет его измениться…»[169]. Таким образом, «внешняя сторона церковной жизни имеет смысл и приносит пользу только в том случае, когда она соединяется с исполнением заповедей Евангелия и покаянием, когда способствует познанию себя, смирению, видению своей неспособности стать христианином без помощи Божией. Если христианин исполняет лишь внешнюю сторону церковной жизни, занимается благотворительной деятельностью, а при этом по заповедям Христовым не живет, то с ним случается величайшая беда в жизни - он непременно увидит себя праведником… Вот откуда рождаются фанатизм и гордыня - столпы язычества»[170].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
|