Так что первым шагом в борьбе пастыря с языческими рецидивами в сознании прихожан, является повышения уровня богословских познаний самого пастыря. Глубокое ознакомление его, не по книгам только, теоретически, а опытно, со Священным Писанием и Преданием Церкви, святоотеческим наследием, с пониманием этими Святыми отцами основных истин веры. Ведь, по словам епископа Илариона (Алфеева): «Учение Отцов – та основа, на которой должна созидаться Церковь», поэтому, как справедливо указывает епископ Иларион, «без твердой патристической основы возрождение русского богословия немыслимо…»[265]. Протоиерей Георгий Флоровский также считает, что «…отеческая письменность есть не только неприкосновенная сокровищница Предания… Отеческие творения являются для нас источником творческого вдохновения, примером христианского мужества и мудрости…»[266].

  Ведь богословская наука это отнюдь не есть только теоретические познания. Святоотеческое понимание богословия замечательно резюмировано современным греческим богословом Христосом Яннарасом: «В православной Церкви и в предании, богословие имеет совсем другое значение, чем то, которое ему придается сегодня. Это Божий дар, плод внутренней чистоты христианской духовной жизни. Богословие отождествляется с непосредственным видением личного Бога, с личным опытом преображения творения нетварной благодатью»[267]. Таким образом, продолжает он, богословие - это не ««теория мира или метафизическая система», а «выражение и формулировка церковного опыта»... не интеллектуальная дисциплина, а опытное участие, общение»[268].

 Описывая нынешнее состояние богословской науки, профессор Осипов А. говорит: «Станут ли духовные школы духовными или будут богословскими, как перед революцией, т.е. светскими? Удастся ли воспитать пастырей и архипастырей, а не наемников? Будут ли наши духовники старшими братьями, добрыми советниками, как пишет свт. Игнатий, или пойдут по пути вождей тоталитарных сект, требующих беспрекословного послушания себе как Богу?»[269]. Кто ответит на ряд этих актуальнейших на сегодняшний день для нашего Православия вопросов? А возникновение этих вопросов, само по себе, не есть ли уже тревожным зовом к совести каждого пастыря?.. Поэтому, пастырь непременно должен стремиться, как можно глубже погрузиться в изучение богословия, и это изучение ни в коем случае не должно закончиться с окончанием духовного учебного заведения.

И только богословски грамотный священнослужитель может распознать суеверные языческие учения, отличить их от Церковной Традиции и адекватно отреагировать на них. Ведь есть традиции, которые и не принадлежат к исконно церковным, но и не противоречат им. В контексте борьбы христианства с язычеством многие нехристианские идей были рецепцированы христианством. «Впитывая в себя языковой материал и мыслительные построения из внехристианского мира и преображая все это в свете Христовом, церковь связывала себя… с религиозным миром язычества, освящая, преображая то, что, как частицу истины и правды, находила она в языческом мире… Считаясь с исторической инерцией, в силу которой народные массы свыклись со своими языческими праздниками, христианство порой брало те же даты, влагая в них новое содержание»[270].

К примеру, К. Думитрашков находит целесообразным признать и воцерковить отдельные обычаи. Касательно таинства брака, он пишет, что «некоторые из них придают только больше торжественности и веселия брачному торжеству, и потому, хоть и не освящены Церковью, могут быть допустимы»[271]. Касательно же других, «которые противны не только христианской скромности, но и вообще благоприличию…требуют если не решительного уничтожения, то по крайней мере, очистки и исправления»[272].

Ведь если какой-то обычай изъять резко[273], то можно повредить душу человека и навсегда потерять его для Церкви, как в притче о плевелах («Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы» - Мф. 13. 29). Нужно постараться его максимально воцерковить, рецепцировать в православие. В языческую «оболочку» вложить «ядро» христианства. Но здесь есть опасность впасть в синкретизм, можно нечаянно смешать главное и второстепенное. Здесь нужно помнить главное правило: «Только та рецепция внехристианской истины или правды верна, которая исходит от Церкви, ибо Истина вручена не отдельным умам, а Церкви, в которой живет и действует Святой Дух. Рецепция поэтому осуществляется только Церковью…»[274]. И если пастырь действительно богословски образованный, то он всегда увидит эту границу.

Особый подход к народотворчеству может быть у пастыря-миссионера. Некоторые проявления народничества, «фольклор (от которого неотъемлемы оккультные фантазии) в иные времена может быть терпим по миссионерским соображением (сначала ты прими Евангелие, а потом твои языческие привычки потихоньку отпадут сами собой). Но не может быть терпимости к оккультному псевдоцерковному фольклору в условиях, когда вокруг нас много людей сомневающихся и даже жаждущих чем-либо уколоть Церковь»[275].

Как показывает статистика (см. IV-ю главу), суеверными оказываются, в основном, люди религиозные, церковные. Характеризуя язычество с точки зрения психологии, священник Пикалев А. пишет: «Язычество – это психология, это когда духовность подменяется душевностью, это и есть состояние души без Бога. Такое, как не странно, часто можно наблюдать и в церковной ограде»[276]. Однако тот факт, что суеверны только люди церковне, не всегда верен. Мнение о возрастании интереса к оккультизму в сегодняшнем обществе, которое в большинстве своем на первый взгляд не совсем религиозно, подтверждает и диакон Андрей Кураев: «Заходит речь о Православии - и оно обвиняется в «обрядоверии» и «магизме». Но тот же самый человек обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл самых странных обрядов и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой «энергией». И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация Православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли - в развитии «философии культа». Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении - проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью»[277]. «И по сути это глубоко верно: вера всегда включает в себя элемент борьбы с суевериями. Богословский разум всегда осаживает религиозно-фольклорные, магические и языческие «предрассудки»[278].

А теперь, конечно же, укажем на один из основных методов борьбы пастыря с язычеством, магизмом, в сознании прихожан – проповедь. Она является одной из главнейших обязанностей пастыря, ибо, по апостолу Павлу, «…если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!.. За что же мне награда?..» (1 Кор. 9. 16, 18). Именно она,  «церковная проповедь, должна не только пробуждать религиозный энтузиазм, но и нередко - сдерживать его, осаживать… Ничего необычного в такого рода предложении нет. Например, в монашеской практике принято осаживать новичка, чинить препятствия тому, кто желает принять монашество. Чтобы выяснить мотивы человека и твердость его намерения, крепость его веры, у монастырского порога скорее отгораживаются от пришедшего, чем зазывают его. «Если увидишь юношу по своей воле восходящего на небо, удержи его за ногу и сбрось его оттуда: ибо ему это полезно»»[279].

Современные пастыри зачастую, выходя на проповедь, изобилуют историческим материалом, а темами своих проповедей священники, в основном, избирают истории событий, праздников. Касательно нашей тематики, да и вообще духовной жизни человека, очень многое бы прояснилось для прихожан, если бы в проповедях поднимались темы по литургическому богословию. Тот факт, что при крещении Руси язык богослужения был церковнославянским, можно считать был в пользу распространения Православной веры. Но времена меняются, и сейчас уже этот богослужебный язык с трудом понимают сами священнослужители, не говоря уже о прихожанах.

Об этом, как серьезной проблеме, говорилось еще на Поместном соборе 1917-1918 годов будущим патриархом  Святителем Тихоном (Белавиным)[280]. О той же проблеме говорил в предсоборное  время епископ Полоцкий Серафим: «В полемике с католичеством православные богословы всегда указывают на свое богослужение как на одно из преимуществ Православной Церкви ввиду его особой назидательности. Однако на практике оно далеко не достигает той цели, для которой создано благодатными носителями Православия. Причина этого кроется прежде всего в его непонятности для большинства верующих. Ввиду этого необходимо прежде всего улучшить язык богослужения, сделать его более ясным и понятным в отдельных словах и конструкциях»[281]. О вопросе богослужебного языка говорит и нынешний патриарх Московский и всея Руси Алексий II: «Славянский язык не для всех понятен: поэтому многими литургистами нашей Церкви давно уже ставится вопрос о переводе всего круга богослужебных текстов на русский. Однако попытки перевода богослужения на современный разговорный язык показали, что дело не исчерпывается только заменой одного словарного состава на другой, одних грамматических форм на другие. Литургические тексты, употребляемые в Православной Церкви, являются наследием византийской древности: даже переведенные на современный язык, они требуют от человека специальной подготовки... Поэтому проблема непонятности богослужения не исчерпывается только вопросами языка, которые, безусловно, должны ставиться и решаться. Перед нами более глобальная, поистине миссионерская задача - научить людей понимать смысл богослужения»[282].

И вот православный человек, придя в храм для принятия Причастия, и не понимая ничего из того, что происходит за богослужением, никак не участвуя в нем, становится в притворе и пережидает Литургию, чтобы в конце его причастили. Отсюда и магическое отношение к Таинству. А если бы пастырь предварительно объяснил на проповеди смысл основных богослужебных текстов Литургии, то прихожанин бы с большей активностью участвовал в Таинстве, именно участвовал, а не пережидал его. Ведь священник не шаман, он молится за народ, но и вместе с народом, вот почему в древности и не существовало такого понятия как церковный хор, и в древних служебниках священнику сослужат именно «людие». И когда приносят на освящение в храм вербы, куличи, плоды, то после предварительной проповеди, излагающей смысл молитв, народ бы уже не ждал, пока священник сделает свое дело, но вместе со священником освящал бы свои приношения совместной молитвой.

Нужно указать и о разъяснении священником истин веры, незнание которых и приводит к магизму: «Люди ищут в христианстве магию, житейскую пользу, не стремясь очистить свою душу и посвятить свою жизнь Богу, как того требует Православная Церковь. Конечно, в этом есть доля пастырской вины. Священники сами часто недостаточно хорошо объясняют прихожанам основы Православной веры… Поэтому лучшее лекарство от лжи и заблуждений – это любовь к Богу, к Его святому закону и к Церкви как вместилищу Божественной благодати, а любовь эта достигается через покаяние, осознание собственно греховности. Каждому верующему необходимо понять, что он сам в силу своей греховности является причиной своих духовных и житейских проблем, а не колдунья, живущая по соседству. Вот осознание своей греховности – самое неприятное, но и самое необходимое в жизни христианина»[283]. Также незнание истин своей веры приводит к тому, «…что в тех нужных случаях, где именно нам, православным Христианам, всего бы прямее и спасительнее прибегать к святой воде, многие из простолюдинов обращаются к ворожеям,  по-своему для них приготовляемых воду, в силу которой верят и пользуются ею, не обращая внимания на имеющуюся у них истинно-спасающую воду»[284]. Там же священник Никольский указывает, что никакие оправдания от тех же ворожеев принимать не следует, так как «Сказано в Церковных правилах: аще и Святыя Троицы имя глаголется при ворожбе, аще и Святых будут призывания, аще и знамение крестное наводится, бежати подобает сицевых и отвращатися»[285]. Совет священника Никольского Н. следующий: «Приходские пастыри должны осуждать и запрещать ворожбу чем бы то ни было… Надобно внушать прихожанам, что в ворожбе не польза, а зло, вред и великий вред перед Господом Богом… Надобно внушать, чтобы православные христиане, в случаях болезни, прибегали, прежде всего, и более всего, с молитвою ко Господу Богу… к духовным лекарствам, как например, к пречистым, животворящим Тайнам Христовым, к Таинству елеосвящения. Затем, кто имеет возможность, пусть обращается к законным, и правительством, и Богом поставленным лекарям…»[286]. Отказ от врачей некоторых «особо ревностных православных» видим и в наше время, когда по совету так называемых младостарцев их духовные чада отказываются лечиться, но это уже другая крайность.

         Почему-то забыта пастырская практика домашних духовных бесед. Церковная, амвонная проповедь, в сравнении с такими беседами, да и вообще, довольно сложна и требует от пастыря глубокой эрудиции. За богослужением в храме рядом стоят и сельскохозяйственный работник, и школьная учительница, и доктор наук, там можно найти как людей постарше, так и молодежь. И не всегда священнику удается подобрать тематику, стиль проповеди, чтобы быть интересным всем социальным слоям общества, которые составляют его приход. Когда же священник идет в конкретную семью, зная, на каком духовном, культурном уровне находятся эти люди, то он уже заранее настроен на определенную тематику беседы, стилистику своей речи и так далее.

Упоминая имевшие место на брачных обедах бесчинные пляски[287], Думитрашков К. советует пастырю: «Каждому виновному сделать внушение на исповеди, угрожая епитимиею, в случае нового ослушания. Но еще лучше, если священник сумеет склонить прихожан к послушанию кроткими и благоразумными домашними убеждениями»[288], то есть, видим, что в дореволюционное время домашние беседы были заурядным явлением.

И, конечно же, нельзя не упомянуть как метод собственный пример самого пастыря. Свой опыт борьбы с суевериями на этой основе дает протопресвитер Георгий Шавельский, он пишет: «Кроме увещаний и наставлений пастырь должен в собственной жизни показывать пренебрежение к суевериям. Часто такое пренебрежение лучше самых красноречивых увещаний убеждает суеверов в праздности и суетности их суеверий»[289]. Далее священник Шавельский Г. приводит пример из своей личной пастырской практики, когда он был священником Полоцкой епархии. Поскольку пример очень наглядный, то считаем уместным его привести. «В то время был распространен суеверный страх перед так называемыми «заломами»… «Заломы», по поверью крестьян, делались злыми людьми, колдунами и предвещали владельцам нивы, на котором оказывался «залом», большое несчастье. Чтобы отстранить беду, хозяева, у которых оказывался «залом», в одних случаях пользовались как противоядием разными нашептываниями и вычитываниями ворожей и заклинателей, а в других – обращались к священникам, которые иногда выезжали к месту «залома» и читали молитвы против заклинаний. Так, однажды обратились и ко мне. Считая, что совершать какой бы то ни было церковный чин против «залома», значит утверждать верования простых людей в силу «заломов», я предложил обратившемуся ко мне крестьянину вырвать «залом» и тем покончить с делом. Но тот с ужасом запротестовал против моего предложения. Пришлось мне выехать к «залому»… Привели к «страшному» месту… За мною собралась почти вся деревня. Все ждали, что я начну вычитывать молитвы, заклинать бесов. Но я обратился к собравшимся с речью, в которой старался разъяснить им, что их страх перед «заломом» ни на чем не основан, что «заломы» - это проделки  дурных людей, пользующихся их предрассудком. «Чтобы вы убедились, что «залом» - пустое дело, я сейчас вырву его» - закончил я свою речь и протянул к «залому» руку. «Батюшка, не делай этого! Погубишь себя!» - воскликнул стоявший около меня старик, уцепившись за мою руку. Но я все же схватил «залом» и вырвал его… Слух о моем поступке очень быстро разнесся по всему приходу, и меня в следующие дни посетило немало моих прихожан, справляющихся о моем здоровье. Конечно, никакой катастрофы со мной не произошло. А страх перед «заломами» как будто в моем приходе после этого пропал навсегда»[290].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15