Для того, чтобы понять и осмыслить сущность ''традиционной" структуры Казахстана, необходимо хотя бы приблизительным образом проникнуть в исторические "тайны" происхождения ка­захской народности. Лишь после этого мы будем иметь возможности научно описать и обосновать ее роль и место в истории человечества. Это просто одно из правил методологии всемирно-исторического подхода. Каждый народ, национальность и даже отдельная личность имеют свою историческую функцию, без выяснений которой мы не сможем устанавливать историческую направленность и взаимосвязь социальных событий. Лишь выяснив эту историческую функцию, определив ее роль и место, можно отразить историческую суть того или иного социального явления, его конкретную, случайную обусловленность законами исторического единства, исторической эволюции и исторической преемственности. Но, к сожалению, происхождение казахской национальности, которая неразрывно связана с "традиционной" структурой Казахстана, остается на сегодняшний день исторической "тайной", ко­торую нельзя назвать ни черным, ни белым пятном в истории. Все знают более менее "достоверно", лишь с разной степенью убеж­денности, в зависимости от уровня научной информированности, что происхождение казахов как этноса относится к XV веку и связано с откочевкой султанов Гирея и Джаныбека от Узбекского улуса Абулхаир-хана, в результате которой "узбекские беглецы", собравшиеся вокруг них, и стали называться "казаками"[37].

Мало кто подозревает, что происхождение казахов так и осталось "неразгаданной тайной" в исторической науке, и совсем никто не осознает, особенно в массе населения, специфически оригинальное значение этнонима "казах", хотя его влияние еще вполне живо в подсознании каждою казаха и в коллективном бессознательном всего народа Казахстана.

1.2. Модернизация  традиционной структуры Казахстана на рубеже XX-XXI вв.

Насколько неэффективно стало функционировать советское общество к середине 80-х гг. и как закономерная перверсия его ценностей, связанная с деградацией личности, настолько же это повлияло на эко­номический кризис в СССР (со всеми вытекающими последствиями)[38].

Необходимость приватизации государственного имущества и установления частной собственности в качестве доминирующей формы присвоения и господствующего правового института, в принципе, стала очевидной для многих за годы перестройки.

Но чтобы хоть как-то, необратимо привить начала собственности в постсоветское время необходимо было, прежде всего, ликвидировать маргинализм. Маргинализм же, в свою очередь, не ликвидируется пока не установишь собственность как основу нравственности, справедливости и свободы. Этот "заколдованный" круг, видимо, и лежит в основе проблемы выхода из замкнутой цепи взаимообусловленности гиперинфляции и спада производства, когда без прекращения инфляции немыслим подъем производства, в то время как действительное прекращение инфляции возможно только при подъеме производства.

Стало быть, именно культурная политика, в этом смысле, должна была быть тем "решающим" звеном в политике суверенного Казахстана, за которое можно было бы вытянуть всю "цепь" проблем перехода к рынку. За время тоталитаризма все нравственные устои, присущие ему и противостоящие капитализму, стали состоянием внутреннего духа большей части и правительства и населения Казахстана.

Хотя советской структуры общения и номенклатуры как основы социальной стратификации маргинальных масс, в принципе, больше не существует, маргинальная массовидная личность со своей аномичной психологией осталась везде, и прежде всего - в правительстве. Она трансформирует советский социализм в различные виды псевдорыночных отношений и посткоммунистического национализма[39].

Массовидное    маргиналистское    сознание    правительства обуславливало,  в целом,  все провалы государственной политики по переходу к рынку, в том числе и дискредитацию идеи свободного рынка. Что же касается маргиналистского менталитета населения, то именно оно может повернуть вспять "объективное" движение к рынку. Дело в том, что настоящая, несоветская индустриализация в Казахстане разоформляет советское производство, тем самым, вызывая процессы пауперизации и люмпенизации, а не рынок свободной рабочей силы.

Маргинальная личность не любит самоопределения, поэтому безработица ведет ее не к личному развитию, а к выключению из общественного производства и социальной жизни. Действитель­ность денег и правительственная некомпетентность "сметает" со­циальное обеспечение как доминирующую форму общественного богатства, что ведет к обнищанию масс, особенно пауперизованных. Люмпенизация как деморализующий аспект обнищания интегрируется с пауперизацией и начинает представлять собой "реактивное" явление.

 А ведь необычайная, но пагубная популярность социалистических идей[40] взяла свое начало именно в пауперизированных и люмпенизированных маргинальных массах.

Этническое разнообразие, увеличенное в Казахстане за годы "советских миграций", в т.ч. "целинной эпопеи", усугубляет данное обстоятельство.. еще тем, что если ранее это разнообразие скреплялось в "единый советский народ" идеалом коммунизма, то теперь оно, действительно, является просто "этнической лабораторией", опыты в которой пока еще не определены по целям и методам. Одним словом, в посттоталитарных условиях Казахстана культурная политика должна была соответствовать всем необходимым идеологическим требованиям капитализма и в части "возрождения национальной культуры". Вместо же этого национальная политика суверенного Казахстана полностью провалилась, как и прочие "линии" государственных мероприятий, и в рамках "культурных преобразований" продолжала вносить свою лепту в "идеологическое возрождение" скрыто присутствующего в Казахстане "социализма"[41].

Между тем как социализм в условиях постсоветского автори­таризма и псевдорынка вновь начинает обретать среди населения идеологическую силу правительство Казахстана отказывалось от активной идеологической пропаганды, обосновывая это тем, что "рынок не имеет идеологии", "в то время как именно рынок имеет глубокую, сложную и совершенно новую для истории человечества идеологию... Рыночные нормы морали, наоборот, надо формулировать, интерпретировать и пропагандировать всеми наличными средствами в среде маргинальных масс. Ведь вероятней всего то, что одной из главных причин затяжного политического и экономического кризиса "было недостаточное внимание к культурной политике, обеспечивающей все процессы рыночного реформирования общественного бытия соответствующим социально-психологическим сдвигом    в   общественном, сознании".

Практическая сущность рынка как спонтанно настраиваемой социальной системы, как тотально-универсального механизма информационного регулирования всех подсистем общества,  по-видимому, совершенно не ясна не только населению, но и правительству. В частности, если речь вести о предпринимательстве, то все мыслят его не как высший и основополагающий класс гражданского ("рыночного") общества, открытый для всех, а как, в лучшем случае, "средний класс", что, конечно, никак не соответствует доминирующей роли предпринимательства. В худшем же и распространенном случае, предпринимательство представляется разрешаемым родом  деятельности.

Разумеется, что    "существующие    на    сегодня и повсеместно представления о рынке и предпринимательстве   являются   крайне разрушительными  для всего общественного устройства Республики Казахстан", То же самое касается понятий "гражданского общества", "правового государства", "налога" и т.д[42].

Особенный    вред   для    рыночных    реформ    представляет    собой незнание спекулятивной природы рынка и моральное осуждение спекуляции,   в то время как именно   она   составляет   существо стоимости и обеспечивает безотказное функционирование рынка как экономической системы[43].

В этом отношении досадным фактом   является некоторая      приверженность   Масанова   Н.   и Амрекулова   Н.   приоритету   труда   в   происхождении   стоимости, выражающаяся,       к   примеру,     в   призыве   сделать "трудовые коллективы", "непосредственных производителей" собственниками средств производства,   на   которых   они   трудятся[44].  Большая часть общества, в том числе и  мы, всецело поддерживает их научную деятельность и гражданскую позицию,  признает их  наибольшую продвинутость в понимании рынка и производительной силы обмена, но тем важнее указать и на ошибочные аспекты марксизма в их философско-методологических основаниях. Стоит только    принять мысль о стоимостной роли труда в качестве фундамента общественного устройства,    как   данная мысль сама  запустит необратимую программу,  систему деятельности социалистической мысли.

В остальном же точки зрения в части направленности общественного развития не имеют значительного расхождения, о чем свидетельствует близость мнения о историко-культур­ной самоценности частной собственности на землю[45], с мнением об экономической    и    экологической    целесообразности    последней[46].

Исключение составляет лишь один принципиальный вопрос: роль казахского этноса (национальности) в  переходе   к    рынку,    его культурное     значение     в     процессах  современного  обновления Казахстана.

 Вопрос о сущности казахской идеи, о ее роли и месте в деле    образования    этнодоминанты    многонационального    народа Казахстана    и    успешного    содействия    возникновению    единой казахстанской нации, представляет главное несоответствие данного исследования точке зрения Масанова Н. и Амрекулова Н. Их точка зрения емко выражается в следующем утверждении Амрекулова Н.:  -  "Трагизм    казахстанского    суверенитета,    его    незрелость    и преждевременность в том и заключается,  что реально... казахи как сельское   меньшинство   казахстанского   общества   еще   не   могут выступить доминирующей силой,   ведущей   за   собой вперед все остальные  народы  по  пути  рынка  и демократии.   Наоборот,   это положение их как сельского   патриархального   этноса тащит   его назад, делает сторонником   этнократического  (национального) государства,   препятствующего развитию частной собственности на землю   и    средства    производства,    рынка    и    демократического гражданского  общества.   Идея  казахского  государства объективно приводит  к   тому,       что   она   выступает против   исторического прогресса,        частной    собственности,    рынка и, как это   ни парадоксально звучит, работает против экономического развития и процветания  казахов,.."[47] 

С этим мы, решительно не можем согласиться[48]. Во-первых;  казахи не пережили традиционного общества и потому не являлись патриархальным этносом: даже власть "аксакала" как главы патронимии, большой семьи над личностью можно назвать патриархальной лишь условно, не говоря уже о власти биев и ханов.

 Личность в казахском кочевом обществе не только не засло­нялась племенем, родом, общиной и т.д., но и была в силу ка­зачьего происхождения более свободной, чем личность индустри­ального общества. Казачья власть любого уровня служила её дейс­твительно общим интересам (как и современная демократия) с од­ним существенным отличием - у нее отсутствовал специальный ап­парат принуждения.

 Во-вторых, не столько "парадоксально", сколько неправильно звучит то, что "идея казахского государства" выступает не только против "процветания казахов", но и против рынка (частной собственности), и против исторического прогресса. Ведь казачье происхождение и сущность "традиционной" структуры Казахстана, существование у кочевых казахов частной собственности на землю и свободного (всеобщего, непрерывного и оперативного) рынка зимних пастбищ прямо указывают на довольно прогрессивную в историческом отношении ступень общественного развития; и даже настолько прогрессивную, что традиционные прообразы казачьей нравственности и полиархического режима Казахстана могут составить в будущем культурное и политическое обеспечение нарождающегося глобального информационного общества.

В-третьих, казахи как национальность, опять же в силу своего казачества, по определению вряд ли когда станут "сторонником этнократического государства". То обстоятельство, что так называемые "южане", то есть присырдарьинские казахи, издавна подпавшие под деспотическое влияние среднеазиатских ханств и ортодоксального ислама, стали при вполне определенном содействии постноменклатурного правительства проявлять значительную националистическую активность, подавая пример остальным, является прискорбным фактом настоящего момента, но не составляет характерной черты казахского народа. Показания Левшина[49] мвидетельствуют, что еще в начале XIX в. эта субэтническая группа:

- составляла единственное, «прямое исключение» в казахском народе, платя постоянные налоги и отчитываясь перед ташкентскими правителями, которые, бывало, нарушали их право собственности и даже казнили их;

- отличалась, в силу этого, "гораздо большей скрытностью, пронырством и склонностью к подозрениям" от своих "единоплеменников, которые ничего не боятся";

- и даже сама себя,  по словам Н.И.Гродекова[50],  "признавала узбекского племени" (скорее всего, имеются в виду кочевые шибанидские узбеки).

Неудивительно поэтому, что в настоящее время казахи до сих пор особо выделяют "Кокандско-Ташкентский", то есть "присырдарьинский" регион в отдельный, отличный субэтнос,  имеющий свои собственные стереотипы среднеазиатского, деспотического характера.

По сути дела, эта субэтническая группа под условным названием "южане" в силу среднеазиатской исламизированности и вытекающих из нее поведенческих последствий в тесном смешении со среднеазиатскими народностями образовала новый, более молодой, а потому и агрессивный этнос со своей отдельной двухвековой (как минимум) исторической судьбой. Безусловно, что современная "активность" "южан" представляет собой симптоматическое политическое явление и должна быть "нейтрализована" соответствующей активностью. Пропаганда о реакционности "традиционной патриархальности" казахов как раз и играет определенную "нейтрализующую" роль по отношению именно к "южанам". Но все претензии "южан" на этническое доминирование, помимо политического, не имеют сколько-нибудь серьезного значения, поскольку даже политическое превосходство "южан" не в состоянии      обеспечить      в      ближайшее      время      массового распространения их этнического стереотипа поведения.

Сама же казахская национальность, составляя на редкость единый народ по своему языку, нравственности и стереотипам по­ведения на столь огромном пространстве и на основе столь мно­гочисленных потестарно-политических народностей (казачьих государств в виде кочевых "племен"), вполне может и должна сыграть роль основного промежуточного субстрата индустриальной казахстанской нации, единого по своим этническим признакам многонационального Народа Казахстана.

Ничего ущербного для себя в этой исторической "промежу­точности" казахская национальность не должна видеть, поскольку и сама она, как это уже было показано, есть следствие сложения в древние и средние века совершенно "разноликих" по этническому происхождению (в том числе и тюркскому) и антропологическим чертам (в том числе и монголоидным) казаков, людей "свободного состояния" в единообразную казахскую народность, унаследовавшую свой этноним от древнего, но свободного народа казаков. Казахская национальность есть лишь средство перехода названия "вольного образа жизни" от имени древнего народа к имени современной казахстанской нации, которая должна возникнуть в качестве правового государства многоэтничного и открытого общества. Именно в этом и состоит прогрессивность "казахской идеи"[51].

Так же и для других национальностей народа Казахстана не должно быть ничего обидного в том, что казахи составят хотя и промежуточный, но все же основной субстрат Казахстанской нации в период пока не совсем единого "переходного" народа Казахстана. Этнической доминантой казахской народности была именно казачья свобода, то есть свобода внутриполитического состояния каждого члена общества, не зависящая от этнического и социального происхождения и предполагающая не только реальное господство частной собственности и личное непосредственное влияние на государственные решения (откочевка, игнорирование и даже нападение), но и определенное сексуальное равноправие, в том числе и касательно свободы любви. А ведь именно личная свобода является главным индустриальным атрибутом, представляя собой универсальную значимость для человечества в целом как источник информации и единственно подлинное "всеобщее благо", как универсальная общечеловеческая ценность.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15