Иллюстрацией использования целесообразности при принятии решения может служить следующая ситуация, нередко встречающаяся в практической деятельности. В производстве следователя находится уголовное дело по обви­нению гр. Т. в ряде квартирных краж. Установлена знакомая обвиняемого – гр. О., которая, будучи допрошенной в качестве свидетеля, признала знакомст­во с Т., частое посещение последним ее квартиры и наличие у нее видеомагни­тофона, принесенного обвиняемым. По данным следствия, этот видеомагни­тофон является похищенным. При наличии таких данных у следователя есть основания для производства выемки. Однако есть и основания полагать, что в квартире О. могут находиться другие предметы, имеющие отношение к делу, т.е. основания для производства обыска. Следователем может быть принято решение о производстве любого из названных действий. Но с позиции целесо­образности предпочтение, наверное, надо отдать производству обыска3. Не ис­ключаются ситуации, что при производстве выемки или после ее окончания у следователя возникнут сомнения: «А не находятся ли в квартире О. другие вещи, имеющие отношение к преступной деятельности Т.». Для разрешения этих сомнений необходимо будет произвести новое следственное действие – обыск, т.е. дополнительно потратить время и силы. В какой-то мере это влияет на выполнение одной из задач уголовного судопроизводства – быстрое рас­крытие преступления.

В отдельных случаях законодатель сам предлагает следователю выбрать решение, наиболее оптимальное для конкретного жизненного случая. Так, ука­зывая общее правило определения территориальной подследственности (ме­сто, где совершено преступление), в ч. 4 ст. 152 УПК РФ предлагается в целях обеспечения полноты, объективности и соблюдения процессуальных сроков производить его по месту нахождения обвиняемого или большинства свидетелей.

В части 1 ст. 152 УПК РФ говорится: «В случае необходимости производ­ства следственных или розыскных действий в другом месте следователь впра­ве произвести их лично либо поручить производство этих действий соответст­венно следователю или органу дознания». Это предписание закона предостав­ляет следователю определенную свободу в выборе решения с учетом имею­щихся возможностей.

Анализ ст. 154 УПК РФ, регулирующей в настоящее время вопросы вы­деления уголовного дела, также указывает на попытку законодателя учесть и обоб­щить рассмотренные потребности практики. Однако, на наш взгляд, но­вые нормативные правила оказались не совсем удачными. С позиции юриди­ческой техники, можно было бы приветствовать изложение оснований выде­ления уголовного дела в одной норме (ч.ч. 1, 2 ст. 154 УПК РФ), а не в разных, как это имело место в УПК РСФСР. Но предложенный перечень оснований оказался, с одной стороны, не полным. В нем не нашла отражение возмож­ность выделения дела в отдельное производство при отказе одного или не­скольких обвиняемых от суда с участием присяжных заседателей. Оно преду­смотрено п. 1 ч. 5 ст. 217 УПК РФ. Кроме того, в число оснований не вошли те, которые на протяжении десятилетий применялись на практике и предлага­лись учеными для внесения в закон. С другой стороны, этот перечень стал ис­черпывающим. Это произошло потому, что законодатель исключил из право­вого предписания фразу: «Выделение дел допускается ... в случаях, вызывае­мых необходимостью...». Тем самым была существенно ограничена возмож­ность использования целесообразности, которая крайне необходима в решении указанных вопросов. По нашему мнению, для того, чтобы исправить положе­ние достаточно в ч. 2 ст. 154 УПК РФ после слов «в отдельное производство» сделать вставку следующего содержания: «в случаях, вызываемых необходи­мостью, а также» и далее по тексту, исключив из него слова «в случаях».

Целесообразность допустима и при применении мер уголовно-процессуальной ответственности. Так, в случае неявки свидетеля без уважи­тельной причины следователь вправе подвергнуть его принудительному приводу (ч. 7 ст. 56 УПК РФ). Первоочередная цель данной санкции – восстанов­ление порядка посредством принудительного исполнения обязанности. Исходя из целесообразности, следователь, наряду с правовосстановительной санкцией, может (но не обязан) ставить вопрос перед судьей о применении к нарушителю штрафной санкции в виде денежного взыскания (ч. 3 ст. 118 УПК РФ). Та­кое решение будет вполне обоснованным, например, в случае совершения тем же лицом аналогичного нарушения в прошлом. В данной ситуации особенно отчетливо проявляется доля усмотрения должностного лица в пределах обяза­тельного и целесообразного.[24]

В отдельных случаях, напротив, субъекту уголовного процесса могут быть предоставлены, с учетом обстоятельств дела, некоторые привилегии. Так, в практике Московского областного суда возник вопрос о праве отказаться от дачи показаний дочери подсудимого, которая, хотя и не была им усыновлена, но с раннего возраста проживала вместе с ним. Судья предоставил ей право отказаться от дачи свидетельских показаний против человека, который не яв­лялся, но фактически считался ею отцом. По мнению П.А. Лупинской, с кото­рым трудно не согласиться, такие действия должны быть признаны правиль­ными.[25]

Ю.М. Грошевой отмечает, что наряду с нормами права и фактическими обстоятельствами дела в качестве объективного источника формирования убеждения выступают нравственные нормы.[26] В регулировании уголовно-процессуальных отношений существует тесная связь между нормами права и морали. Многие правовые предписания возникли на основе соответствующих моральных представлений и правил. К ним относятся: принцип презумпции невиновности; институт отводов; применение к подозреваемому и обвиняе­мому мер пресечения с учетом личности, рода занятий, возраста, состояния здоровья, семейного положения и других обстоятельств (ст. 99 УПК РФ); пра­вила о запрещении выполнения действий или принятия решений, унижающих достоинство граждан, приводящих к распространению сведений об обстоятельствах личной жизни (ст. 161 УПК РФ), ставящих под угрозу здоровье, не­обоснованно причиняющих им физические или нравственные страдания; за­конодательный запрет подвергать участников уголовного судопроизводства насилию, пыткам, другому жестокому или унижающему человеческое досто­инство обращению (ст. 9 УПК РФ).

Нравственные нормы учтены и при регламентации правил допроса, лич­ного обыска, освидетельствования, следственного эксперимента (например, следственный эксперимент возможен лишь при условии, если его проведение не создает опасности для здоровья участвующих в нем лиц), при установле­нии обязанности принять меры попечения о детях и сохранности имущества заключенного под стражу (ст. 160 УПК РФ), уведомить о задержании или за­ключении под стражу родственников подозреваемого, обвиняемого (ст. 96 УПК РФ), а также в правовых нормах, охраняющих адвокатскую тайну (пп. 2, 3 ч. 3 ст. 56 УПК РФ) и др.[27]

По меткому высказыванию Н.Г. Стойко, здесь имеет место использование закона как эталона, нормативно определенной «шкалы» ценностей и правил поведения, с помощью которой задают пространство действия права и его функциональное единство применительно к конкретным жизненным случаям.[28]

С точки зрения нравственно-психологических целей, каждое действие следователя должно осознаваться им как общественно значимое, т.е. выражать его личную позицию, быть поступком. В данном смысле судопроизводство – нравственный процесс, отражающий реальное самоопределение должностного лица (и, в частности, следователя), которое обусловлено его воспитанием. Об­ращенный к себе (в плане личной ответственности как осознание, переживание) этот процесс приобретает характер формирования внутреннего убеждения, перерастания сомнений в уверенность, выражения личной позиции.[29] Об­ращенный во вне – характер убеждения другого лица, склонения его к опреде­ленному мнению, к сознанию, переживанию им своих действий как социаль­но полезных в одном случае и (или) социально вредных – в другом.[30]

Границы поведения следователя могут определяться не только правовыми предписаниями, содержащимися в УПК. Например, в ч. 3 ст. 161 УПК РФ со­держится относительно определенное предписание о том, что данные предва­рительного следствия могут быть преданы гласности лишь с разрешения сле­дователя или прокурора и в том объеме, в каком они признают это возмож­ным. Решение следователя о возможности предания гласности тех или иных сведений по делу зависит от ряда обстоятельств (степень доказанности участия обвиняемого в совершении преступления, наличие неустановленных соучаст­ников, необходимость оказать влияние на общественное мнение и др.). Вместе с тем следователь должен учитывать, что в материалах дела могут содержаться сведения, составляющие охраняемую законом тайну (государственную, слу­жебную тайну, конфиденциальную информацию и пр.), разглашение которой невозможно или возможно только в особых случаях. Порядок обращения с такими сведениями не регулируется УПК, а содержится в иных законах (на­пример, в законах РФ «О банках и банковской деятельности», «О психиатри­ческой помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», в «Основах зако­нодательства РФ об охране здоровья граждан» и др.). В случаях, когда следо­ватель принимает решение о предании таких сведений гласности, его выбор должен быть согласован с положениями соответствующих нормативных актов.

Напоминание об этом, на наш взгляд, было бы не лишним. Поэтому предлага­ем в ч. 3 ст. 161 УПК РФ после фразы «не противоречит» добавить слово: «за­кону» и далее по тексту.

Изложенное выше свидетельствует о том, что в конкретных жизненных ситуациях достаточно сложно выделить, что же конкретно сдерживало, огра­ничивало поведение следователя, выбор его решения. Это вполне объяснимо тем, что в качестве пределов усмотрения всегда выступает совокупность по­ложений закона, обстоятельств дела, иных факторов. Конечно, некоторые из них в отдельных случаях будут доминировать или «лежать на поверхности», другие проявляться менее ярко, но это не означает, что они отсутствуют. В ка­честве подтверждения тому используем еще один пример.

В рамках изучения вопроса о границах усмотрения следователя вызывает интерес точка зрения, сложившаяся в общей теории права, о стимулировании и торможении как атрибутах правового регулирования. Стимулирование вы­ражается в большей мере в развитии, а торможение – в охране, защите систе­мы общественных отношений. «Стимул в этой связи, – отмечает А.В. Малько, – можно определить как побуждение к действию, основывающееся на предос­тавлении ценностей, тормоз же – как сдерживание действий, базирующееся на лишении ценностей».[31] Поэтому в основе концепции правового стимулирова­ния и торможения лежит теория интересов, их многообразия, взаимозависи­мости и взаимоудовлетворенности.

Выделяют значительное разнообразие правовых стимулов и тормозов, в которых «спрятан» общественный интерес, выраженный в норме права.[32] К числу таковых относят, в частности, и предоставление правоприменителю свободного выбора поведения.[33] Относительная определенность в праве, наличие оценочных понятий стимулируют деятельность правоприменителя. Вме­сте с тем категории «стимул» и «тормоз» лежат в несколько иной плоскости.

Рассматривать их надлежит как специальные модели побудительных элемен­тов позитивного и негативного порядка. Именно поэтому здесь возможны рассуждения о том, что «даже когда поведение предписано императивным правовым актом, устанавливающим один допустимый вариант поведения, у субъекта в большинстве случаев есть возможность выбора поведения, так как им может быть избран либо правомерный, либо противоправный вариант».[34]

В уголовно-процессуальном праве (как впрочем, и в любой отрасли пра­ва) также возможно выделение своеобразных, специфических  стимулов (например, возможность применения мер пресечения в случаях, когда обвиняемый препятствует расследованию; возбуждение уголовного дела для произ­водства следственных действий, применения мер принуждения) и тормозов, большинство из которых и определяет пределы усмотрения следователя.

Перечень ограничений усмотрения следователя этим не исчерпывается. В качестве таковых может быть выделено многое другое. Но их исследование нами не планировалось.

Подводя итог, отметим, что при определении границ усмотрения следователю необходимо учитывать: насколько его действия и решения соотносятся с обеспечением прав и законных интересов субъектов, вовлеченных в орбиту уголовно-процессуальных отношений по конкретному уголовному делу, в том числе степень допустимого ограничения этих прав и интересов; соответствуют ли его действия требованиям уголовно-процессуальной формы; являются ли эти действия и решения целесооб­разными. Вопрос о целесообразном применении права возникает, когда закон предоставляет усмотрению лица выбор решения, которое при уста­новленных обстоятельствах будет целесообразным с точки зрения по­ставленных задач, т.е. следователь обязан из всех возможных решений избрать такое, которое обеспечивает максимально полное и точное дос­тижение цели закона при конкретных условиях места и времени.

ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ УСМОТРЕНИЯ СЛЕДОВАТЕЛЯ В ХОДЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ

2.1. Понятие и значение усмотрения следователя

По СИ. Ожегову, «усмотреть» – значит установить, обнаружить, при­
знать.[35] Вместе с тем сформулировать понятие «усмотрение следователя» – за­
дача отнюдь не простая, поскольку, как отмечал А. Барак, «в языке и науке термин «усмотрение» имеет более чем одно значение и, конечно, означает разные вещи в разных контекстах. Однако мы должны ответить на этот вопрос, потому что понятие усмотрения является центральным для понимания уголовного процесса».[36]

С точки зрения В.Н. Дубовицкого, следует различать широкую и узкую трактовку понятия «усмотрение». В широком, общесоциальном, понимании усмотрение – это решение, мнение, заключение вообще. При таком подходе, по мнению автора, получается, что право «связано» усмотрением. Усмотрение в узкой трактовке «связано» правом.[37] Б.М. Лазарев понимал усмотрение как волевую сторону соотношения целесообразности и законности.[38] В коллектив­ной монографии А.Е. Лунева, С.С. Студеникина и Ц.А. Ямпольской административное усмотрение определялось только в связи с законом. Авторы под­черкивали, что в рассматриваемой ими сфере применения закона выбор реше­ния должен быть связан и узами другого рода – целью, которая либо указыва­ется законодателем, либо вытекает из смысла закона. Поэтому усмотрение можно рассматривать как целесообразность в сфере применения закона.[39] В литературе существует и такая трактовка усмотрения, при которой под ним подразумевается определенная рамками законодательства известная степень свободы органа в правовом разрешении индивидуального конкретного дела, предоставляемая в целях принятия оптимального решения по делу.[40]

Термин «усмотрение» иногда в науке и законодателем может использо­ваться и в достаточно оригинальном, непривычном значении. Так, в Уставе уголовного судопроизводства среди «поводов к начатию следствия» сущест­вовало «возбуждение дела по непосредственному усмотрению следователя». Согласно ст. 313 Устава судебный следователь приступал к следствию по соб­ственному усмотрению лишь в том случае, когда застигал совершающееся или только что совершившееся преступное деяние. В данном случае исполь­зуемый термин «усмотрение» означает, что следователь воспринимает (в пер­вую очередь визуально) преступление как явление. Аналогичным образом «усмотрение следователя» толковалось и в первые годы существования совет­ского уголовного судопроизводства.[41] Таким образом, термин «усмотрение следователя» может толковаться и весьма узко.

В ходе проведенного анализа нами выделены следую­щие основные черты рассматриваемого явления:

1)  «усмотрение следователя» – правовая категория;

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11