Сохранится ли этот идейный консенсус в случае
развития тенденции к экономическому спаду или победы демократов на
промежуточных выборах 2002 г., - пока неясно. К тому же реальные линии раздела
между демократами и республиканцами могут проходить в моральной сфере (проблема
абортов, половое воспитание, роль религии в общественной жизни).
Некоторые американские исследователи считают,
что Буш стал президентом в период временного политического затишья. У.Кристол,
например, сравнивает нынешнюю ситуацию в целом со спокойными,
неидеологизированными и не предвещавшими серьезных идеологических переворотов
выборами 1960 г., за которыми, однако, последовало множество грозных событий
"самого критического" десятилетия Соединенных Штатов: негритянские
бунты, политические убийства, студенческие волнения, движение "новых
левых", антивоенные выступления и т.п.
Подобные оценки все же контрастируют с
действиями теперешнего главы администрации, в частности с его намерением
установить новый климат двухпартийного сотрудничества в Вашингтоне. Так, 30
апреля в Белый дом на празднование ста дней были приглашены все конгрессмены и
сенаторы. Однако демонстрация двухпартийности духа не состоялась: только 193
из 535 законодателей воспользовались приглашением президента. Остальные,
ссылаясь на парламентские каникулы, предпочли остаться в своих округах.
Демократы при этом отмечали, что слова Буша о
сотрудничестве не были подкреплены действительным сотрудничеством. Первые
инициативы Белого дома проводились через Конгресс в спешном порядке, без
традиционных консультаций и переговоров, которые, собственно говоря, и
составляют основу любого сотрудничества и компромисса.
Именно поэтому лидер меньшинства в Палате
представителей Р.Гепхардт оказался разочарованным первыми ста днями новой
администрации, которая, по его мнению, показала свою незаинтересованность в
консенсусе и нежелание пройти свою половину пути навстречу демократам, без
сомнения, мечтающим о реванше в 2002 и 2004 гг.
Согласно опросам "Вашингтон пост" и
Эй-Би-Си, 54% американцев (против 34%) считают, что Бушу пока не удалось
уменьшить политическую напряженность в Вашингтоне и добиться настоящего духа
двухпартийного согласия. Кстати говоря, в числе десяти приоритетов, названных
избирателями, уменьшение партийной напряженности стоит на самом последнем
месте. В апреле 40% американцев (против 50% в феврале) посчитали, что именно
решение этой проблемы должно быть основным приоритетом. 92% опрошенных
высказались за экономику, 86% - за образование[40].
Президентство Дж.Буша, оказалось не таким уж
однозначным: снижение налогов и успехи в борьбе с инфляцией сопровождались
дефицитами федерального бюджета и ростом государственных расходов. Потом был
"Контракт с Америкой" Н.Гингрича, предусматривавший значительное
снижение налогов и радикальные сокращения размеров и масштабов деятельности
самого федерального правительства.
И наконец, Дж.Буш, претендующий на роль
современного лидера консервативного реформизма, который в ходе своей избирательной
кампании не уставал говорить о важной роли государства в сферах образования,
здравоохранения и социального обеспечения. Однако, поддерживая правительство
на словах, он, как свидетельствуют первые месяцы его президентства, хочет
ограничить его фактически. Об этом говорит прежде всего предложенный им
бюджет, предусматривающий в 2002 г. 4%-ный рост правительственных расходов (в
2000 г. они выросли почти на 9%). Тем самым Буш скорее всего надеется создать
новое консервативное большинство, необходимое для проведения рейга-нистской
политики.
Очевидный сдвиг Буша вправо спровоцировал
недовольство на левом политическом фланге Америки. Действительно, первые
месяцы республиканцев у власти несколько успокоили консерваторов, но зато
раздражили многих либералов. Сам того не желая, Буш вдохнул энергию во многих
своих политических оппонентов и вызвал оживление среди тех демократов, которые
после окончания президентской кампании по самым разным причинам снизили свою
активность. Группы экологистов, профсоюзы, организации в защиту прав на аборты
получили своеобразный стимул для создания массовой базы для выборов нового,
более умеренного президента.
Однако даже спустя семь месяцев после прихода к
власти Буша[41], американцы все еще
мало знают о том, что представляет собой их новый президент, каковы его знания,
необходимые для того, чтобы занимать столь высокий государственный пост.
Неизвестно, что в действиях президента является его личным консерватизмом, а
что привнесено Республиканской партией или консервативным истеблишментом. И
наконец, главная проблема: куда стало исчезать то "сострадание", о
котором так много говорилось кандидатом республиканцев в период избирательной
кампании?
Глава III. Внешнеполитическая стратегия США.
Оглядываясь на события 10-летней давности -
период развала Советского Союза и рождения реформируемой и демократизирующейся
Российской Федерации - можно заметить, как в Вашингтоне, так и в Москве,
весьма большие надежды на будущее американо-российского партнерства, которое
было одной из основ "нового экономического порядка" - если употребить
часто использовавшуюся фразу в администрации Джорджа Буша-старшего. Пришедшая
ей на смену администрация Клинтона следовала этому политическому направлению и
говорила о "стратегическом партнерстве" с Россией и о
"стратегическом альянсе" с российской реформой[42].
К сожалению, этим большим надеждам
на улучшение американо-российских отношений, которые имелись у
администраций Буша-старшего и Клинтона, а также у Ельцина в Москве, не суждено
было полностью осуществиться, поскольку двусторонние отношения за последние 10
лет шли нестабильным курсом. Сегодня умы многих людей заняты проблемой быстро
развивающегося "рынка медведей" (биржевой рынок, который играет на
понижении курса акций). Думаю, что было бы уместно предположить, что
американо-российские отношения также находились в состоянии "рынка
медведей". Но в отличие от американских рынков обыкновенных акций, которые
переживали, беспрецедентный бум в течение большей части 1990-х годов, период
подъема американо-российских отношений был очень коротким, а затем целый ряд
проблем привел к постепенному затуханию этих отношений. Все мы хорошо знакомы
со многими досадными проблемами, которые отбросили назад американо-российские
отношения - разочарованность России небольшими размерами помощи Запада,
Босния, экспансия НАТО, финансовый крах России в 1998 г., война в Косово, а в
2000 г. - дебаты по поводу национальной противоракетной обороны.
Что касается внутренней жизни России, то можно
сослаться на правдоподобный аргумент о том, что при президенте Путине ситуация
улучшилась за последние 18 месяцев, появилась некоторая стабильность, а
российская экономика в 2000 г. имела почти 8%-ный темп роста. Труднее найти
доводы в пользу того, что американо-российские отношения улучшились, а
атмосфера по меньшей мере последних двух месяцев с крупным шпионским скандалом,
когда высокопоставленные официальные лица американского правительства
характеризуют Россию как угрозу безопасности в таких выражениях, которые мы не
слышали более 10 лет, дает ощущение того, что Йоги Берра назвал «снова
"дежа вю"».
Сегодня задача не заключается в том, чтобы
проанализировать события последних 10 лет, пытаясь ответить на извечный
российский вопрос: "Кто виноват?" - этим уже достаточно занимались в
Вашингтоне, особенно в ходе избирательной кампании 2000 г.
Эта попытка была мотивирована тем, что близость
взглядов теперешней президентской администрации в Москве и пришедшей
администрации в Вашингтоне обеспечила благоприятный момент для переоценки
того, как изменились дела по сравнению с началом 1990-х годов и какие новые
подходы к вопросу отношений с Россией. По мнению, по мере того, как команда Буша
(мл.) будет формулировать свою внешнюю политику, выяснится, что свежий взгляд
принесет наибольшую пользу как раз американо-российским отношениям.
Существуют две серьезные идеи, которые формируют
концептуальную суть подхода к российской политике. Первая заключается в том,
что, несмотря на то, что холодная война окончилась около 10 лет назад, нам (и
Соединенным Штатам, и России) не удалось воспользоваться широкими
возможностями, которые нам представились с окончанием холодной войны, чтобы
сделать этот мир гораздо безопаснее. Вторая идея, которой значительно
затрагивающая внутреннее преобразование России, заключается в том, что если
Россия стремится быть "великой европейской державой" — о чем в разное
время заявляли как господин Ельцин, так и господин Путин, то она должна
понимать, что все великие европейские державы сегодня являются рыночными
демократиями с хорошо устоявшимися юридическими системами, которые
подчиняются нормам, относящимся к правам человека, к свободе средств массовой
информации и к здоровым социальным условиям[43].
Многие разочарования, касающиеся российских
внутренних преобразований за последнее десятилетие, привели к выводу о том,
что путь к успеху здесь оказался гораздо более длительным, чем многие думали. В
американских политических кругах существует растущая тенденция вообще не поддерживать
эти преобразования и просто концентрироваться на вопросах безопасности как
конечной цели нашей политики в отношении России. Это было бы ошибкой,
поскольку, если усилия России в области внутренних реформ в конечном счете не
увенчаются успехом или же если она преуспеет в этом только наполовину, то это
приведет к тому, что Россия будет менее интегрирована с Западом и с
мировой экономикой. Такая Россия сможет внести меньший вклад в
международный порядок и таким образом с большей вероятностью будет угрожать
американской национальной безопасности по широкому кругу вопросов. Но как мы
не можем забывать о внутренних преобразованиях в России, так мы и должны
понимать, что наша способность оказывать на нее влияние в позитивном смысле
весьма ограниченна, тогда как восприятие Россией нашего "вмешательства в
ее внутренние дела" может уже обернулось во вред репутации Соединенных
Штатов не только в умах представителей российской консервативной и либеральной
элит, но также и среди более широких слоев населения.
Стержневые вопросы безопасности. Грядущее
десятилетие должно предложить многообещающие возможности для Соединенных Штатов
и России в том, чтобы обеспечить гораздо большую безопасность в их
двусторонних ядерных отношениях, чтобы радикально сократить их ядерные
арсеналы, тем самым усиливая режим нераспространения. Достижение этих целей,
однако, потребует от правительства США решительно отказаться от образа мышления
времен холодной войны, который влияет во многом на формирование ядерной
политики и политики безопасности США в отношении России. Политика Москвы
страдает тем же недугом, только еще более усиленным углубляющейся слабостью
ее обычных сил. Несмотря на то, что значительный прогресс в области ядерной
безопасности был достигнут в 1990-е годы, а Глория Даффи работала упорно и
успешно в Министерстве обороны в первой администрации Клинтона, за последние
годы этот прогресс замедлился. В Вашингтоне, и не только там, снова и снова
говорилось, что если во время холодной войны угроза со стороны России имела
место из-за ее силы, то сегодня эта угроза происходит больше от слабости России.
И все же политика США в области стратегических вооружений никогда не изменялась
так, чтобы отражать это качественно новое условие. Настало время смелых инициатив,
которые позволят занять проблеме ядерных вооружений в США новое место, чтобы
более эффективно обеспечить американскую национальную безопасность.
Сокращение вооружений. В настоящее время как
Россия, так и США имеют более 6000 единиц стратегических вооружений, а по
соглашению СНВ-2 это число должно снизиться до 3000-3500. Конечно, и эти цифры
превосходят наши нужды. Теперь мы, как и Россия, находимся перед лицом совершенно
другой угрозы и все еще остаемся по существу на позициях холодной войны. В
России есть более 2000 целей для нанесения нами там ядерного удара. Конечно,
такое количество никому не нужно, и только анахроничная практика определения
этих целей, унаследованная от времен холодной войны, может оправдать
американский ядерный арсенал числом более 1000-1500 боеголовок в недалеком
будущем. Новая администрация должна пойти на смелый шаг по одностороннему
сокращению американского арсенала до уровня, соизмеримого с изменившимися
обстоятельствами. Из-за старения своих вооружений и финансовых затруднений
русские, вероятно, снизят этот уровень где-то к 2010 г., поэтому они
предложили этот уровень для Договора СНВ-3. Президент Буш заявил о важности
отхода от парадигмы холодной войны и о рассмотрении односторонних мер. Это
прозвучало в обращении к нации о внешней политике, сделанном в Библиотеке
Рейгана после избрания Буша на пост президента. В этом есть своя неоспоримая
логика. Если международная система больше не определяется американо-советской
конфронтацией, то зачем Соединенным Штатам и России оставаться в рамках этих
устаревших ядерных взаимоотношений? Более отдаленной задачей для Соединенных
Штатов и России будет трансформация их ядерных взаимоотношений в следующем
десятилетии. Суть этого мероприятия - значительно сократить арсеналы, которые
не находились бы в состоянии боевой готовности (как это сегодня наблюдается в
Англии и Франции)[44].
Односторонние меры по сокращению ядерных
арсеналов вызывают озабоченность тех, кто занимается контролем над
вооружениями, потому что без договоров существует риск потери режима контроля,
который важен и для содействия сокращениям, и для поддержания доверия. Мы
предлагаем, однако, чтобы Соединенные Штаты и Россия предприняли энергичные
меры для большей прозрачности в двусторонних ядерных отношениях с тем, чтобы
усилить стратегическую стабильность. Даже если бы администрации Буша и Путина
резко сократили бы свои ядерные арсеналы до уровней, составляющих одну десятую
часть от времен пика холодной войны - т.е. около 1000 боеголовок - ядерное
устрашение по-прежнему определяло бы стержень американо-российских
стратегических отношений. Мы должны понимать, что снижение до гораздо более
низких значений, не говоря уже о снижении до нуля, является не сиюминутным
предложением, поэтому нам придется довольно продолжительное время жить в этом
мире ядерного устрашения. И все же нет достаточного основания для сохранения
немедленной боеготовности на уровне холодной войны, а также оперативного
положения, дающего возможность нанести массированный контрудар за несколько
минут. Преднамеренный удар какой-либо из сторон сегодня фактически невозможно
вообразить. Самая непреодолимая угроза в нынешнем десятилетии - это
непреднамеренный или случайный ядерный конфликт. Соединенным Штатам и России
следует предпринять совместную инициативу для того, чтобы оттянуть время,
необходимое для начала ядерного удара, с минут до часов, а затем - с часов до
дней. Для этого потребуются кропотливые переговоры, результаты которых
обеспечат большую прозрачность и доверие в отношениях, и помогут также в
контроле над сокращениями вооружений.
Сегодня самая большая опасность распространения
происходит от возможной утечки вооружений и или материалов деления ядра из
бывшего советского арсенала. Самое эффективное сотрудничество в области
безопасности эры Ельцина-Клинтона имело место за счет программы Нанна-Лугара (Cooperative Threat Reduction Program),
названной по имени ее авторов в Сенате. До сих пор результатом этой программы
была дезактивация систем доставки почти 5000 ядерных боеголовок, превращение
трех бывших советских республик в безъядерную зону, уменьшение опасности сотен
тонн ядерных материалов и обеспечение занятости для тысяч ученых, занимавшихся
вооружениями, которые были частично безработными из-за недостаточного финансирования.
Все это - менее, чем за 0,25% оборонного бюджета США; по моему мнению, это
очень рентабельное вложение средств. И все же предстоит сделать гораздо
больше.
Если Соединенные Штаты готовы тратить десятки
миллиардов долларов в последующие 20—30 лет для создания национальной системы
противоракетной обороны для противостояния угрозе, которая еще не существует,
то Соединенным Штатам следует быть более чем готовыми потратить более
значительную часть этой суммы для сдерживания уже существующей угрозы.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
|