Куда устремлялась вся эта обездоленная масса в поисках средств к жизни? Разумеется, в города, где происходил в это время настоящий экономический бум. Вновь создававшиеся фабрики и заводы обладали практически неограниченной (для своего времени) емкостью рынка труда. Упрощение процесса труда, сводившееся иногда к нескольким простым манипуляциям с машиной, не требовало особой специальной подготовки, которая при прежнем ремесленном производстве могла занимать годы. Платили за работу гроши, активно использовали детский труд, предприниматели не несли практически никаких затрат на социальную сферу. Однако выбирать было не из чего. Здесь слились воедино несколько процессов, в частности, рост городов и реструктуризация системы занятости, нашедшая свое выражение, прежде всего, в росте числа занятых в промышленности и снижении доли занятых в сельском хозяйстве. Эту реструктуризацию мы попытались условно изобразить на диаграмме (рис.5.5).

Еще в 1800 г. в сельском хозяйстве США было занято 73 % самодеятельного населения. В 1960 г. эта доля уменьшилась до 6,3%, а в 1980-х гг. сократилась еще более чем вдвое. Вообще этот показатель — доля населения, занятого в сельском хозяйстве, — служит для многих социологов важным показателем уровня индустриального развития. К примеру, американский социолог Р.Бендикс считает современным такое общество, где сельскохозяйственным трудом занято менее половины наличного населения; при этом индустриальные общества, причисляемые к "современным", могут по данному критерию весьма существенно различаться. Так, если к началу 70-х годов нынешнего века в аграрном секторе экономики Великобритании было занято около 5% населения, США — менее 6%, то для СССР и Японии эти цифры составляли соответственно 45 и 49%91.

Разумеется, существенное снижение удельного веса работников аграрного сектора, сопровождаемое переливом человеческих ресурсов из аграрного сектора в другие, в современных обществах становится возможным лишь благодаря чрезвычайно высокой, немыслимой для традиционного общества производительности труда в земледелии и животноводстве. Эффективность сельскохозяйственного производства в традиционном обществе была такова, что от 2 до 4 работников-аграриев могли, помимо себя и своей семьи, накормить производимым ими продуктом не более одного человека вне сельскохозяйственной сферы. Этот условный "один человек" охватывал и всех тех, кто был занят в сфере государственного управления (включая армию и полицейские силы), и духовенство, и работников ремесленного производства, и купцов (относящихся к сервисному сектору), и работников информационного сектора (наука, образование, искусство), и просто паразитирующие социальные слои.

Сегодня в экономически развитых странах, где наиболее отчетливо проявляются тенденции постиндустриального общества, один работник, занятый непосредственно в сельском хозяйстве, в состоянии обеспечить продовольствием уже до 50 и более человек, занятых в других секторах. (Хотя, конечно, такая эффективность не может быть достигнута усилиями одних только аграриев, на каждого из которых работает, по сути, несколько человек в других отраслях экономики, обеспечивающих его машинами, энергией, удобрениями, передовыми агрономическими технологиями, принимающих от него сырую сельскохозяйственную продукцию и перерабатывающих ее в готовый к употреблению продукт).

Обратимся еще раз к тенденциям изменений в различных секторах занятости, отраженным на диаграмме рис.5.4. При переходе от одной цивилизации к другой наблюдается последовательный и весьма существенный отток занятых из аграрного сектора, которые, разумеется, перераспределяются по другим секторам. (Сегодня в развивающихся обществах эти процессы, вероятно, все же менее драматичны и болезненны, нежели в Европе на заре индустриальной революции). Кроме того, наблюдается не менее последовательный и устойчивый рост таких секторов, как сервисный и информационный. И лишь индустриальный сектор, достигавший максимума своей численности в развитых странах к 50-м годам нынешнего века, в постиндустриальном обществе заметно идет на убыль92.

Характер поселений. На протяжении значительного по продолжительности периода существования примитивного общества большинство родов и племен ведут кочевой образ жизни, переселяясь вслед за мигрирующими источниками пищи — рыбой и дичью. Первые зачатки локализованных поселений деревнями Морган (а следом за ним и Энгельс) относит еще к высшей ступени дикости93. Первые же городские поселения возникают, по всей вероятности, на исходе высшей ступени варварства и на заре цивилизации (в моргановском понимании), т.е. с переходом к традиционному обществу.

" Город, окружающий своими каменными стенами, башнями и зубчатыми парапетами каменные или кирпичные дома, сделался средоточием племени или союза племен — показатель огромного прогресса в строительном искусстве, но вместе с тем и признак увеличивавшейся опасности и потребности в защите" 94 .

Города становятся центрами обитания членов общества, принадлежащих ко второму и третьему секторам занятости — торговцев и ремесленников, а следом за этим — и четвертого, информационного. Каменные стены, защитная сила которых становится фактором, привлекающим многих из представителей этих сословий, чтобы избрать место поселения внутри них или хотя бы в непосредственной близости от них, окружают не только дома вождей племенных союзов (а затем и государств), но и монастырей. Поэтому здесь сосредоточивается вся политическая, промышленная (точнее, ремесленная), а также интеллектуальная жизнь традиционных обществ.

Однако лишь с началом индустриальной эпохи стремительно разворачивается процесс, именуемый урбанизацией — значительное повышение роли крупных городских поселений в жизни общества. Это становится естественным следствием целого ряда различных сторон индустриализации, рассмотренных выше. В начале XIX века в городах мира проживало 29,3 млн. человек (3% населения Земли), к 1900 — 224,4 млн. (13,6%), к 1950 — 706,4 млн. (38,6%)95. Хотя города и в традиционных обществах играли важную роль в социальной, политической и экономической жизни общества, однако в индустриализировавшихся западных обществах этот процесс на протяжении XIX века стал особенно быстрым: если, например, в Великобритании 1800 года, на родине индустриальной революции, насчитывалось около 24 процентов городского населения, то в 1900 году в городах проживало уже 77 процентов англичан96.

Если считать, что урбанизация - это не просто повышение доли городского населения, а населения сверхкрупных городов, тех, что именуют в буквальном смысле мегаполисами97, то можно было бы обратиться к данным о темпах урбанизации, которые приводит в своей работе "Футурошок" Олвин Тоффлер: "В 1850 г. только 4 города имели население более 1 млн. человек, в 1900 — 19, в 1960 — 141... В 1970 г. прирост городского населения составил 6,5%"98.

Рост урбанистических популяций в XIX веке протекал, как и пополнение неаграрных секторов занятости, в значительной степени за счет миграции из сельской местности. Однако в современных развивающихся обществах, которые урбанизируются даже более быстрыми темпами, это увеличение, как считают некоторые исследователи, идет, скорее, за счет эффекта "демографического перехода" (по мере улучшения общих условий жизни, питания, жилища, а также совершенствования здравоохранения и медицинского обслуживания прирост популяции совершается за счет увеличения разрыва между снижающимся индексом смертности и сохраняющимся показателем рождаемости) и иногда имеет тенденцию к значительной концентрации в единственном городе — главном для данной страны.

В целом периоды усиленной урбанизации неразрывно связаны с индустриализацией. Однако существуют некоторые разногласия по поводу природы этой связи и о той роли, которую играет в этой связи капитализм. Урбанизация имеет противоречивые последствия для экономического роста, поскольку она снижает стоимость услуг здравоохранения и образования, в то время как стоимость труда возрастает, поскольку она не может уже получать "добавок" за счет недорогой сельскохозяйственной продукции, как это было на ранних этапах европейской индустриализации.

Тенденция урбанизации, однако, претерпевает серьезные изменения при переходе к постиндустриальному обществу. Почти во всех развитых обществах развитие урбанизации следовало S-образной кривой, создаваясь очень медленно, распространяясь очень быстро, а затем замедляясь, а затем плавно развиваясь (иногда даже более интенсивно, нежели предшествующий период урбанизации) в обратном направлении — субурбанистического99 развития.

Телекоммуникация и компьютеризация, а также широкое внедрение компьютерных сетей дают возможность все большему числу тех, кто занят в отраслях, связанных с производством и обработкой информации, "ходить на работу, не выходя из дому". Они могут общаться со своими работодателями (получая задания, отчитываясь за их выполнение и даже производя расчеты за выполненную работу) и клиентами по компьютерным сетям. В американском учебнике "The Office: Procedures and Technology" описана довольно типичная ситуация:

" Молодой человек нанимается на работу в большую компанию, расположенную в крупном городе, однако жить он хотел бы в сельской местности в 45 милях от города. Его принимают на работу в качестве специалиста по обработке текстов, и он может выполнять служебные задания, не выходя из дома. Компания обеспечивает его необходимым для работы оборудованием, включая то, которое требуется для электронной передачи готовой продукции в офис компании. Теперь этот молодой работник выполняет свои служебные функции в домашнем офисе, любуясь открывающимся из окна видом на стада, мирно пасущиеся в живописной долине. Письма и отчеты, подготовленные им в этой уединенной деревне, немедленно получают те, кому они предназначены, в какой бы точке земного шара они ни находились" 100.

Отметим, что такой образ жизни, вероятно, доступен лишь тем членам общества, чья профессиональная деятельность носит интеллектуальный характер. Однако мы не раз отмечали выше, удельный вес этой категории населения в постиндустриальных обществах неуклонно возрастает.

Уровень и масштабы образования. В примитивном обществе формирование социального и индивидуального интеллекта (точнее, его предпосылок) было окрашено целым рядом важных специфических особенностей. Накопление знаний и передача их последующим поколениям осуществлялись изустно и в индивидуальном порядке. В этом процессе особая роль принадлежала старикам, которые в этом обществе выступали хранителями, блюстителями и даже в необходимых случаях реформаторами установленных от века нравов, обычаев и всего комплекса знаний, составлявших существо материальной и духовной жизни. Старики были "аккумуляторами" социального интеллекта и в какой-то степени считались его воплощением. Понятно, что уважение, которое питали к ним остальные члены общества, носило не столько моральный, сколько в значительной степени рациональный характер.

" Они, старики, выступали носителями трудовых навыков, овладение которыми требовало многолетних упражнений и поэтому было доступно только людям их возраста. Старики персонифицировали в себе коллективную волю рода или племени, а также ученость того времени. За свою жизнь они овладевали несколькими диалектами, необходимыми для общения с другими кровнородственными объединениями; знали те наполненные таинственным смыслом обряды и предания, которые должны были храниться в глубоком секрете. Они регулировали осуществление кровной мести, на них лежала почетная обязанность наречения именем и т.д. ... Поэтому необычайный почет и уважение, оказываемые старикам в первобытную эпоху, ни в коем случае нельзя истолковывать как разновидность социальной филантропии, благотворительности" 101.

Если принять во внимание среднюю продолжительность жизни, которая была вдвое, а то и втрое меньшей, нежели в современных обществах, то станет ясно, что и удельный вес стариков в популяциях был в ту пору гораздо ниже, чем ныне. Хотя следует отметить, что даже в примитивных племенах (например, у австралийских аборигенов), как отмечает А. Гусейнов, проводится различие между просто дряхлыми стариками и теми стариками (старейшинами), которые продолжают принимать активное и творческое участие в жизни общины.

Так или иначе, появление образования как особого социального института происходит уже в традиционном обществе. В предыдущий период отсутствие материальных носителей информации не позволяло надежно сохранять, накапливать и систематизировать знания, а также избежать многочисленных, как при "испорченном телефоне", искажений (включая неизбежную нормативную и ценностную окраску) в процессе изустной передачи их. В то же время в течение длительного периода образование было уделом довольно тонкого социального слоя. Потенциальная возможность материальных основ роста массовой грамотности возникает лишь к концу традиционной эпохи, после изобретения книгопечатания. Тем не менее, печатные книжные и появившиеся позднее периодические издания, особенно светского содержания, в течение достаточно длительного времени остаются достоянием только элитной части общества. Отчасти это, вероятно, связано с дороговизной печатных изданий, обусловленной их небольшими тиражами. Проспер Мериме в своей новелле "Таманго" упоминает любопытный факт из жизни одного из ее героев — Леду — в бытность его помощником капитана на каперском судне: "Деньги, вырученные за добычу, взятую с нескольких неприятельских кораблей, дали ему возможность купить книги и заняться теорией мореплавания"102. А ведь это уже эпоха наполеоновских войн — по сути, начало индустриальной революции во Франции.

Однако главным препятствием к росту числа образованных людей является, по-видимому, отсутствие у подавляющего большинства членов общества потребностей и серьезных побудительных мотивов к получению какого-либо образования: их повседневная трудовая деятельность чаще всего не требует никакой новой информации, никаких новых знаний сверх того, что было получено от первых наставников и приобретено опытом; кроме того, сама работа, изнурительная и продолжающаяся половину суток и более, почти не оставляет для дополнительных интеллектуальных занятий ни времени, ни сил; продвижение вверх по социальной лестнице в обществе, разделенном довольно прочными сословными перегородками (а именно такова социальная структура большинства традиционных обществ), также сравнительно слабо связано с получением образования. Сказанное относится к трем из четырех выделенных нами выше секторов занятости, за исключением информационного, где и в тот период само содержание труда, как правило, требовало гораздо большего объема знаний, получить которые можно лишь с помощью систематического образования. Однако в традиционном обществе удельный вес занятых в этом секторе все же ничтожно мал по сравнению со всеми остальными и не может оказать серьезного влияния на повышение роли образования для успешной профессиональной деятельности.

Все эти моменты коренным образом изменяются в индустриальном обществе, одной из наиболее характерных черт которого становится массовая грамотность. Издательская деятельность, подобно всем другим отраслям, вышедшим на уровень промышленного производства, испытывает на себе воздействие закона экономии времени: рынок все активнее заполняется огромными объемами сравнительно недорогой книгопечатной продукции. Усложнение техники и технологии создает все больше стимулов к получению образования и у работников, и у нанимающих их работодателей — в полном соответствии с законом перемены труда. Повышение квалификации как условие получения более высокого дохода и социального статуса все сильнее зависит от уровня полученного образования (в том числе и чисто формального). Хотя в реальной практике, во всяком случае, на микроуровне, эта связь проявляется не столь однозначно и прямолинейно. Тем не менее, получение начального, а затем и среднего образования все чаще становится постоянным и необходимым требованием даже для неквалифицированных работников.

И в качестве отклика на эту вновь возникшую социальную потребность во всех развитых обществах создаются обширные и разветвленные системы образования — учреждается огромное число школ, колледжей, университетов. Учредителями и основателями их выступают как государство, так и частные лица. Многие из промышленников учреждают училища для профессиональной подготовки своих работников. Число членов общества, получивших формальное образование и продолжающих его в течение едва ли не всей своей профессиональной жизни, школьников и студентов различных уровней увеличивается во много крат в течение весьма непродолжительного исторического периода и продолжает расти. По данным Р. Коллинза, в США число выпускников средних школ, приведенное к общей численности населения в возрасте до 17 лет, в период с 1869 по 1963 гг. возросло в 38 раз, а аналогичное соотношение для выпускников местных колледжей (которые, подобно нашим техникумам, в значительной мере берут на себя функции подготовки технических специалистов среднего уровня) — более чем в 22 раза103. Существенно, хотя и не в такой степени, возросло число бакалавров, магистров и докторов наук.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12