помогла ученику с развитыми способностями проникнуться отвращением к

схоластике, а усиленное изучение латинского языка, по собственным словам

Сперанского, оказало большую услугу при чтении источников византийского и

римского права. Свободно владея латынью, он мог впоследствии ознакомиться с

трудами философов, писавшими на этом языке, - Гроцием, Гоббсом,

Пуффендорфом и другими.

Эрудиция Сперанского была чрезвычайно высока. В одной из ранних работ

“Правила высшего красноречия”, написанной в 1792 году как пособие к лекции

по риторике, встречаются ссылки на Гельвеция, Д’ Аламбера, Монтеня,

Лабрюйера, Ричардсона, Юма, Флеше, Боссюэта, Роллена; Массильона, Руссо,

Баккариои и многих других.

Сама по себе эта работа представляет интерес как сочинение, выдающееся

для своего времени. В ней Сперанский выступает как последователь М. В.

Ломоносова и Н. И. Новикова. В качестве примера “пламенного пера” он

приводит перевод на русский язык стихотворения Руссо “О счастье”,

выполненный М. В. Ломоносовым.

Сперанский считает, что основой красноречия является воплощение

страсти в слове. Отсюда он делает вывод, что “красноречие основано на

недостатке истинного просвещения. С тех пор, как сердце стало мешаться в

дела разума..., с тех пор страсти и предубеждения получили важный голос во

всех суждениях; и верный способ убедить разум и выиграть дело истины есть

ввести в свои виды сердце и воспалить воображения. На сей слабости и

бессилии ума основали ораторы все таинства витийства... Если когда-нибудь

ум станет на сей высоте просвещения..., тогда, в ту самую минуту,

разрушится вся наука красноречия... и на их развалинах утвердится вечный

престол всеобщего смысла”.

Этот вывод интересен как показатель всей философско-эстетической

основы риторики Сперанского. С одной стороны, как популяризатор идей М. В.

Ломоносова, он выступает против нарочитого украшательства речи; с другой -

при всем стремлении реформировать область красноречия, последнее ему все-

таки представлялось искусственной системой речи, направленной не столько на

то, чтобы разъяснить истину, сколько на то, чтобы внушить определенные

страсти и склонить слушателей в свою сторону.

Весной 1795 года Сперанский был назначен префектом Александро-Невской

семинарии. Однако положение его в семинарии было непрочным. Отсутствие

духовного звания закрывало для него карьеру церковнослужителя, далее

должности префекта он продвинуться не мог и, по всей вероятности, не

испытывал особого желания.

Возвышение Сперанского.

Сперанский во власти мечты о добродетельных поступках, о пользе,

которую каждый человек обязан принести обществу. “Уверьтесь друзья мои, -

писал Сперанский, - что быть счастливым и быть добрым есть совершенно одно

и то же”. И далее: “Несовершенство счастья доказывает лишь несовершенство

наших добродетелей”. Молодой префект стремится всеми силами избавить себя

от “черного облака”. Он все больше и больше обращает свои взоры на

гражданскую службу. Но без влиятельных покровителей путь туда был закрыт. В

это баснословное время разных поворотов фортуны, когда само слово случай

получило техническое значение, один из таких случаев, совершенно

неожиданно, выпал на долю молодого преподавателя. Князю Куракину, который

под конец царствования Екатерины управлял третьей экспедицией Сената для

свидетельства государственных счетов, понадобился домашний секретарь для

русской переписки. Ему был рекомендован Сперанский, который начал с частной

службы у князя по рекомендации митрополита Гавриила. А. В. Куракин был

покровителем Сперанского при первых шагах последнего на служебном поприще.

Сохранилось предание, что при первом сближении с князем Сперанский изумил

его быстрым приготовлением и мастерским слогом официальных писем, которые

были ему заказаны в виде опыта. Но это изумление не помешало Куракину

держать его чем-то вроде слуги. Поступая на службу в дом Куракина,

Сперанский руководствовался прежде всего практическими соображениями -

пополнить свой скудный бюджет, но были, видимо, и перспективные планы -

завести полезные знакомства вне стен семинарии.

С той минуты, когда Сперанский вступил в дом Куракина, судьба его,

можно сказать, была уже в собственных его руках. Стоит прочесть любую

канцелярскую бумагу лучших дельцов этого времени, чтобы понять, какое

блестящее исключение составлял между ними Сперанский. Не только официальная

переписка 90-х годов, но даже иные манифесты Екатерины и Павла писаны

языком далеко не изящным, и даже не всегда правильным. Щеголеватая и

трезвая фраза Сперанского должна была казаться образцом слога. Естественно

поэтому, что домашний секретарь не замедлил перейти в государственную

службу. Благодаря обстоятельствам, этот переход совершился при особенно

благоприятных условиях.

В доме Куракина Сперанский познакомился с неким немцем Брюкнером,

исполнявшим здесь обязанности гувернера. Ничем не примечательный на первый

взгляд наставник, в тайне от старого князя был большим почитателем Вольтера

и энциклопедистов. Это знакомство, продолжавшееся несколько лет, имело

важные последствия. В условиях газетной информации о событиях в Европе

Брюкнер был для Сперанского важным источником сведений. Кроме того, он

получил возможность постоянного обмена мнениями на политические темы.

В конце 1796 года Сперанский окончательно порывает с Александро-

Невской семинарией, указывая в своем ходатайстве, что намерен и даже находи

“счастием вступить в статскую службу”. “Жажда учения, - позднее вспоминал

он об это своем порыве, - побудила меня перейти из духовного звания в

светское. Я надеялся ехать за границу и усовершенствовать себя в немецких

университетах, но вместо того завлекся службой”.

Со смертью Екатерины Куракин быстро возвысился и занял важное место

генерал-прокурора. Для нового фаворита не было отныне ничего невозможного,

и Куракин мог наградить своего секретаря “не в пример другим”. То было

время быстрых возвышений и неслыханных милостей. 5-го апреля 1797 года

Куракин определил Сперанского в свою канцелярию с чином титулярного

советника, по званию магистра и первый оценил его выдающиеся способности и

талантливое перо. Отсюда начало служебной карьеры Сперанского, отсюда и

начало самообразования его личности. Бедный, приниженный семинарист, не

смевший сначала даже обедать за одним столом с приютившим его вельможей,

все силы блестящего своего ума и необычайного умения приспособляться

направил он на то, чтобы стать не ниже, а во многих отношениях и выше той

среды, в которую поставила его судьба. С чрезвычайной легкостью он довершил

светское свое воспитание, тщательно изучив при том новые языки и

европейскую литературу, а на служебном поприще сумел сделаться необходимым

по своей работоспособности и знанию дел не только для Куракина, но и для

трех его преемников, как ни мало они были похожи друг на друга. И 18-го

сентября 1798 года он уже был произведен в коллежские асессоры - чин,

приносивший потомственное дворянство.

Служба в генерал-прокурорской канцелярии, куда в то время стекалась

большая часть самых важных административных дал, быстро выдвинула

Сперанского и сблизила его со многими вельможами. Он вскоре сделался

настоящим правителем дел, хотя все время носил титул экспедитора (т.е.

начальника отделения) и оставил это звание, уже получив место статс-

секретаря при императоре Александре.

Этот человек настойчивой воли и железной выдержки, начав службу еще

при Павле, стал выдвигаться в первые годы царствования Александра.

Чтобы из рядового поповича выдвинуться на самую вершину

бюрократического Олимпа, ревниво оберегаемую для “своих” жадными

представителями первенствующего сословия”, всей силой родства, связей,

фаворизма и протекции, надо было обладать волей и способностями, далеко

выходящими из ряда.

В литературе можно нередко встретить осуждение за его карьеризм.

Действительно, для него карьера была единственным средством вырваться из

той рутины, которая царила в канцелярии государственных ведомств. Однако

карьера никогда не была для него конечной целью, и в ответственные моменты

он был готов действовать даже в ущерб себе. В этом отношении показателен

следующий пример: вступив на гражданскую службу, Сперанский “подает руку

спасения” Словцову, осужденному Синодом в 1794 году и заключенному в

Валаамском монастыре. При участии Сперанского летом 1797 года Словцов был

освобожден и принят в канцелярию генерал-прокурора. Для начинающего

чиновника во времена Павла I это был рискованный шаг.

Но это быстрое возвышение не даром доставалось Сперанскому. Еще в

царствование Екатерины, генерал-прокурора называли первым министром, а при

Павле первые министры, если быстро возвышались, то так же быстро и падали.

В четыре года, с конца 1796 по 1801, сменилась четыре генерал-прокурора. За

первым патроном Сперанского уже в 1798 году следовал князь Лопухин. Через

год Лопухин был низвергнут, вследствие разных интриг, влияния

гардеробмейстера (т.е. камердинера) государя Кутайсова, который, в

андреевской ленте и с важным чином, сохранял свое прежнее, скромное место.

За тем был назначен Беклемешев; но и тот ненадолго: еще через год его

сменяет Обольянинов...

Сперанскому понадобилась вся вкрадчивость, все умение находиться в

затруднительном положении. Нельзя не сознаться, что честолюбивый чиновник

не пренебрегал, при случае, даже и внешними средствами. Усердно занимаясь

работой, которой буквально был завален, он старался снискать милостивое

внимание начальника и личными сношениями. Так, когда Обольянинов, на первых

же порах своего управления, запугал чиновников диким бешенством нрава и

площадными ругательствами - Сперанский задумался и начал искать средства

уцелеть в административном урагане, который разразился над генерал-

прокурорской канцелярией. Вот как описывает барон Корф его первое свидание

с этой знаменитостью особенного рода: “Наш экспедитор понимал, что многое

должно решиться первым свиданием, первым впечатлением; и вот, в назначенный

день и час, он является в переднюю своего грозного начальника. О нем

докладывают, и его велено впустить. Обольянинов, когда Сперанский вошел,

сидел за письменным столом, спиной к двери. Через минуту он оборотился и,

так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, трепещущего, раболепного

подьячего... перед ним стоял молодой человек очень приличной наружности, в

положении почтительном, но без всякой робости или замешательства, и притом

- что, кажется, всего более его поразило - не в обыкновенном мундире, а во

французском кафтане из серого грограна, в чулках и башмаках, в завитках и

пудре, - словом, в самом изысканном наряде того времени... Сперанский

угадал, чем взять над этой грубой натурой. Обольянинов тотчас предложил ему

стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел”. Кроме этого

искусства ладить с начальством, Сперанский умел также находить поддержку в

тех лицах, с которыми его сводили служебные отношения. В числе его

покровителей мы находим графа Растопчина, впоследствии одного из

непримиримых его врагов. Но ни уклончивость, ни посторонняя защита не могли

спасти Сперанского от всех невзгод тогдашней службы. Нередко слабые его

нервы не выносили служебных строгостей, и товарищи заставали его в слезах

от грозных “распеканий” Обольянинова.

Так быстро, хотя не совсем безмятежно, проходил административный искус

Сперанского. Дорого в то время досталось таланту его признание, даже если

он скоро подвигался по дороге почестей? Не будем однако слишком строги к

человеку, которого само воспитание приучило к безусловному подчинению.

Угодливость, эта не лучшая его черта характера, искупается его постоянным

трудом и другими свойствами его истинно гуманной личности. К тому же, нравы

того времени выносили многое, и находчивость Сперанского была не очень

виновным орудием среди бесстрашных витязей тогдашней администрации.

К этому бурному периоду относится женитьба Сперанского. Будучи

поклонником Запада, взял в жены англичанку. Нельзя не упомянуть о его

семейной жизни, которая выставляет его в особенно привлекательном свете.

Лишившись жены очень скоро, он перенес всю свою любовь на дочь, о которой

заботился, среди дел и в ссылке, с какой-то женской нежностью и которой

внушил к себе сильную, страстную привязанность. Вообще в семье Сперанский

был совершенно другим человеком. Здесь он покидал свою осторожную

сдержанность и приносил с собой оживленный разговор и ясную, тихую

веселость.

Политические взгляды Сперанского.

К моменту поступления на государственную службу у Сперанского уже были

определенные взгляды по многим вопросам общественной жизни и

государственного устройства. Они сложились под влиянием социально-

психологических условий той среды, из которой вышел Сперанский, и поставили

его ближе всех из представителей дворянской интеллигенции к народу,

позволили ему лучше других знать настроения “низов” общества.

Происхождение, воспитание и образование сближали его с так называемым

третьим сословием. Сам этот термин здесь не случаен, ибо Сперанский не

проводил границы между крестьянством, городскими низами и буржуазией. Для

него это было единой массой бесправных людей. Однако как политически

активная фигура Сперанский начинает проявляться с момента поступления на

службу и получения дворянства. Это обусловлено тем, что в России носителем

передовой идеологии было именно это сословие.

Большое влияние на развитие взглядов Сперанского оказали французская

буржуазная революция конца XVIII века и русская революционная мысль.

Имеются многочисленные прямые и косвенные данные о знакомстве Сперанского с

произведениями Радищева и даже о признании им многих мыслей этого автора.

Так, говоря о составе комиссии по разработке уложения, он выдвигал Радищева

на первое место, утверждая, что “Радищев может с совершенным успехом

составить историю законов - творение необходимое и в коем по дарованиям его

и сведениям в отечественной истории он может пролить свет на тьму, нас

облежащую”.

Разнообразие литературных источников, которыми пользовался Сперанский,

позволило ему составить вполне самостоятельный и устойчивый взгляд на

перспективы развития общества. Однако вряд ли случайным было его

предпочтение авторам, которые выражали умеренную точку зрения на

осуществление общественных преобразований.

Либерализм Сперанского вырос на почве критики отживших феодальных

порядков. Под влияние внутреннего социально-экономического развития России,

революционного движения в Европе крепостническая система в конце XVIII -

начале XIX в. вступает в полосу кризиса. Окончательно была погребена идея

просвещенной монархии. Павел I твердо стоял на точке зрения, что монарх

может управлять, опираясь лишь на авторитарную силу. Идея абсолютной власти

самодержца была доведена на практике до абсолютного предела. Обстановка в

правящих кругах России была крайне нервозной. Бесчисленные произвольные

смещения ответственных должностных лиц порождали неуверенность даже у

представителей господствующего класса.

Находясь на службе в канцелярии генерал-прокурора, Сперанский убедился

в порочности государственного правления в России. Сама служба напоминали

скорее услужение. “Одному надобно было угождать так, - вспоминал он, -

другому иначе; для одного было достаточно исправности в делах, для другого

более того требовалось быть в пудре, в мундире, при шпаге”. На смену одного

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7