единоборство какою угодно ценой».

Результатом мучительной встречи было официальное признание генерала

Деникина Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России, звание, которое

он принял после подчинения ему Донской армии.

Деникину и Краснову больше не пришлось встретиться. Судьба, «столкнувшая их

так резко на широкой русской дороге», не сблизила их и за долгие годы жизни

за границей. Во время второй мировой войны политический эмигрант Деникин,

находившийся под бдительным надзором гестапо в оккупированной немцами

Франции, тем не менее, силой слова выступал против Германии, в то время как

политический эмигрант Краснов, сотрудничая с нацистами, помогал им

формировать отряды из донских казаков и жестоко поплатился за свою

коллаборационистскую политику. По условиям договора, заключенного в Ялте

между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным, Краснов (как и многие другие

русские, надевшие немецкую форму и боровшиеся против Советского Союза) был

выдан весной 1945 года британской армией советским представителям в

австрийском городе Лиенц и казнен в Москве в 1947 году.

В начале марта 1919 года Северный фронт Деникина растянулся в длину на

более чем 800 километров. Против 42—45 тысяч белых большевики сосредоточили

пять армий общей численностью около 130—150 тысяч штыков и сабель.

Положение Деникина было чрезвычайно серьезным. Но военное счастье,

сопутствовавшее большевикам на Украине и в Донской области в течение зимы и

ранней весны 1919 года, к маю вдруг изменило.

Кубанская конница Шкуро совершила рейд в тыл противника и, прорвав фронт у

Дебальцево, успешно двигалась на юг к Азовскому морю. Под руководством

Главнокомандующего в конце апреля была проведена сложная операция в

манычском направлении, где 10-я армия красных угрожала тылу и сообщениям

белых войск. Конница генерала Улагая, действуя на правом фланге армии,

разбила степную группу 10-й армии и красную кавалерию под начальством

Думенко. Она захватила в плен шесть советских полков с артиллерией, обозами

и штабами. Наконец, генерал Врангель, поставленный во главе конной группы,

нанес решительное поражение неприятелю в районе Великокняжеской. К началу

мая удалось вырвать инициативу из рук красных.

Кавалерия была| главным козырем Деникина. Троцкий оказался одним из первых,

кто это понял.

«Перевес конницы в первую эпоху борьбы сослужил в руках Деникина большую

службу и дал возможность нанести нам ряд тяжелых ударов... В нашей полевой

маневренной войне кавалерия играла огромную, в некоторых случаях решающую

роль. Кавалерия не может быть импровизирована в короткий срок, она требует

специфического человеческого материала, требует тренированных лошадей и

соответственного командного материала. Командный состав кавалерии состоял

либо из аристократических, по преимуществу дворянских фамилий, либо из

Донской области, с Кубани, из мест прирожденной конницы... В гражданской

войне составить конницу представляло всегда огромные затруднения для

революционного класса. Армии Великой французской революции это далось

нелегко. Тем более у нас. Если возьмете список командиров, которые

перебежали из рядов Красной армии в ряды Белой, то вы найдете там очень

высокий процент кавалеристов...» (28. С 188).

Красная конница в тот период была в зачаточном состоянии, и несомненная

заслуга Троцкого перед делом революции заключалась в том, что, провозгласив

лозунг «Пролетарии на коней», он способствовал созданию мощного

кавалерийского кулака, который под названием Первой Конной армии в

дальнейшем ходе гражданской войны сыграл решающую роль.

Троцкому не могла прийти мысль, что впоследствии среди бесчисленных

обвинений во «вредительстве», выдвинутых против него Сталиным, будет

фигурировать факт, что якобы именно он, Троцкий, умышленно препятствовал

развитию красной кавалерии.

Наступление, длившееся почти шесть месяцев, сделало Деникина главным и

самым опасным врагом советской диктатуры в период гражданской войны. К

началу октября он контролировал территорию в 820 тысяч квадратных

километров, с населением 42 миллиона человек, с линией фронта, шедшей от

Царицына на Волге через Воронеж, Орел, Чернигов и Киев до Одессы. Причем

все перечисленные города были заняты белыми войсками.

К началу общего наступления деникинских войск в мае 1919 года Вооруженные

Силы Юга России состояли из трех армий: Добровольческой, Донской и

Кавказской и из нескольких самостоятельных отрядов. Командующим

Добровольческой армией был назначен генерал Май-Маевский, Донской армией

командовал генерал Сидорин, а Кавказской — генерал Врангель.

Успех деникинских войск вдоль всего фронта развивался с невероятной

быстротой. За первый месяц наступления, опрокидывая противника,

Добровольческая армия продвинулась широким фронтом на 300 с лишним

километров в глубь Украины. 10 июня генералом Кутеповым был взят Белгород.

11 июня добровольческие отряды захватили Харьков. 16 июня конные части

генерала Шкуро ворвались в Екатеринослав и вскоре завладели всем нижним

течением Днепра. Тем временем Кавказская армия генерала Врангеля двигалась

на Царицын. Советская власть называла тогда будущий Сталинград «красным

Верденом» и клялась никогда не сдать его противнику. 17 июня, прорвав

красные укрепления, Кавказская армия ворвалась в Царицын. Победа была

огромная, ибо для советской власти город Царицын имел совершенно

исключительное значение, как экономическое, так и стратегическое. Он был

конечным пунктом железной дороги, шедшей через Северный Кавказ в

Новороссийск. Он соединял Поволжье с Черным морем: захват его лишал

Центральную Россию доступа к нижнему течению Волги и к Каспийскому морю. В

Царицыне находились большие артиллерийские заводы (орудийный и снарядный) и

огромные склады всякого военного имущества.Быстрое и успешное продвижение

белых войск открывало перед генералом Деникиным необычайно большие

перспективы.

Антон Иванович категорически отметал возможность остановиться и закрепить

за собой рубежи. Считал, что всякая задержка может играть на руку

противнику. После захвата Царицына он решил направить свои войска со всех

отдаленных друг от друга пунктов к центру России по линиям, сходившимся в

одной точке — Москве.

В начале августа были заняты Херсон и Николаев; 10 августа захвачена

Одесса; 17 августа — Киев. 7 сентября войска 1-го армейского корпуса,

которым командовал генерал Кутепов, заняли Курск;

17 сентября конница генерала Шкуро закрепилась в Воронеже; 30 сентября

части генерала Кутепова заняли Орел. Радостный перезвон московских

колоколов уже звучал в ушах белого командования.

Весной, летом и осенью 1919 года о генерале Деникине говорили повсюду. Одни

— с надеждой, другие — с ненавистью. Многие осуждали отсутствие

определенной программы в его движении, критиковали позицию в вопросах

политики и государственного управления. Одни тянули вправо, другие влево,

но даже самые строгие и резкие порицатели стратегии генерала Деникина

умалчивали о нем как о человеке.

Антон Иванович жил чрезвычайно замкнуто. Он твердо придерживался точки

зрения, что его семейная жизнь отношения к делу не имеет. В том, что

касалось его деятельности, он рад был бы иметь поддержку в общественных

кругах, но политические партии отталкивали его своим партийным и классовым

эгоизмом. Правые круги отстаивали интересы землевладельцев и торгово-

промышленников. В разум социалистов-революционеров и меньшевиков (после

того, что случилось в 1917 году) он не верил. Антон Иванович считал, что

они страдали атрофией воли, «недержанием речи», и согласен был с покойным

атаманом Калединым, сказавшим перед смертью, что Россия погибла от

болтовни.

Теоретически власть генерала Деникина не имела ограничений, На деле же это

было совсем не так. Ему приходилось считаться с настроением офицеров, и это

сильно связывало руки. Обещание Деникина не предрешать будущую форму

правления государства (формула, в которую он искренне верил) являлось в то

же время единственным лозунгом, который, по его мнению, мог удержать в

рядах армии и монархистов, и республиканцев.

Опасаясь стать орудием партийных интриг, Деникин замкнулся в себе. Он

окружил себя главным образом военными соратниками, которые вместе с ним

видели крушение советской власти в Поражении и разгроме Красной армии. (28.

С. 199).

Его одиночество смягчалось дружбой с начальником штаба Иваном Павловичем

Романовским. Оба были поглощены одними интересами, радостями и печалями.

Времени для личной жизни не оставалось.

Деникин власти не искал. Она случайно пришла к нему и тяготила. И он нес ее

как тяжелую обязанность, выпавшую на его долю. В мыслях уносился к жене,

которую редко приходилось видеть,— желанная личная жизнь вот уже почти

сорок семь лет проносилась мимо. Он мечтал об уединении, чтобы заняться

всегда привлекавшей его работой в области военной литературы и истории.

Жена Антона Ивановича, слабая здоровьем, частенько прихварывала. А он с

тревогой стареющего отца мечтал о сыне, которого мысленно уже окрестил

Иваном. О будущем Ваньке шли тихие беседы с женой в те редкие вечера, когда

Антон Иванович бывал у себя дома в Екатеринодаре. О нем же писал он Ксении

Васильевне с фронта, из-под Ставрополя, из разных станиц, городов,

деревень.

«Безмерно рад, если правда, что исполнится моя мечта о Ваньке»,— писал он в

одном из этих писем. (28, с171). Однако Ваньке не суждено было появиться на

свет. Вместо него 20 февраля 1919 года родилась дочь Марина. Роды были тяж

елью. Врачи, опасаясь за жизнь Ксении Васильевны, телеграфировали генералу

на фронт, что, возможно, придется выбирать между жизнью не родившегося

младенца и жизнью матери. Они просили его указаний. Спеша, домой, мучаясь

догадками и неизвестностью, Деникин телеграфно просил врачей сделать все

возможное, чтобы спасти жизнь жены. К счастью, все обошлось благополучно.

Антону Ивановичу хотелось со временем, «когда все кончится», приобрести

клочок земли на южнорусском побережье. Где именно, он не задумывался. Но

возле моря, с маленьким садиком и с небольшим полем позади, чтобы...

«сажать капусту». К этой «капусте» он часто возвращался в своих разговорах

с женой и друзьями. О скромных мечтаниях генерала Деникина сохранилось

несколько писем.

«Моя программа,— сообщил он однажды посетившей его группе представителей

кадетской партии,— сводится к тому, чтобы восстановить Россию, а потом

сажать капусту». «Ох, Асенька,- писал он жене,---когда же капусту садить».

Антон Иванович был бессребреником в буквальном смысле слова. С юных лет он

свыкся с бедностью. Став правителем Юга России, Деникин начал опасаться,

чтобы его, не дай Бог, не обвинили в расточительности. В теплые весенние

дни 1919 года он ходил в тяжелой черкеске, и на вопрос, почему он это

делает, Антон Иванович с полной искренностью отвечал: «Штаны последние

изорвались, а летняя рубаха не может прикрыть их».

В начале 1919 года, несмотря на свое высокое положение, генерал Деникин

фактически влачил полунищенское существование. Жена его сама стряпала, а

генерал ходил в заплатанных штанах и дырявых сапогах. По свидетельству

близко знавшего его тогда человека, Деникин из-за крайней своей честности

«довольствовался таким жалованьем, которое не позволяло ему удовлетворить

насущные потребности самой скромной жизни». (28,с.288). С присылкой в

Новороссийск запасов английского обмундирования проблема одежды утратила

свою остроту, и к началу лета Главнокомандующий смог привести свой гардероб

в порядок.

Привыкнув к аскетическому образу жизни, Антон Иванович и от офицеров своей

армии требовал того же. Профессор К. Н. Соколов, заведовавший у него

отделом пропаганды, писал в своих воспоминаниях, что нищенские оклады

обрекли этих людей «на выбор между героическим голоданием и денежными

злоупотреблениями». (28.с. 223). «Если взятки и хищения,— писал он,— так

развились на Юге России, то одной из причин тому являлась именно наша

система голодных окладов».

Скудные жалованья вызывали недовольство. Сравнивая их с более щедрыми

окладами донского и кубанского войск, Деникина винили в скупости. Но

«скупость» он проявлял, прежде всего, к себе. В одном из неопубликованных

писем к жене (от 11 июля 1919 года) писал: «Особое совещание определило мне

12000 рублей в месяц. Вычеркнул себе и другим. Себе оставил половину (около

6 300 рублей). Надеюсь, ты не будешь меня бранить».

Было это в дни катастрофической инфляции, когда ничем не обеспеченные

бумажные денежные знаки на глазах теряли свою и без того фиктивную

ценность, а все продукты дорожали каждый день. До этого повышения в

жалованье Антон Иванович получал всего тысячу рублей с небольшим в месяц, а

его ближайшие помощники еще меньше. По тем временам это были сущие гроши,

на которые было невозможно прожить.

Многие указывали Главнокомандующему, что «такое бережливое отношение к

казне до добра не доведет, что нищенское содержание офицеров будет толкать

их на грабежи». Но Главнокомандующий ожидал от своих офицеров

«самоотверженной скромности», но этот расчет, как и многие другие, оказался

ложным.

«Нет душевного покоя,— с горечью писал он жене.— Каждый день—картина

хищений, грабежей, насилия по всей территории вооруженных сил. Русский

народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться

из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу. В бессильной злобе обещаю

каторгу и повешение... Но не могу же я сам один ловить и вешать мародеров

фронта...». ( 41.с.221).

Антон Иванович думал личным примером жертвенности поднять до своего

морального уровня тех, кого он вел. Но это было возможно, и то лишь в

теории, до тех пор, пока армия состояла из добровольцев, которые, как и,

сам Деникин, шли на бескорыстный подвиг. Когда же (с начала 1919 года)

армия пополнилась огромным количеством мобилизованных офицеров, солдат и

пленных красноармейцев, одного морального воздействия было недостаточно,

ибо многие из них смотрели на гражданскую войну как на промысел, как на

способ личного обогащения. Чтобы пресечь нарушения, надо было безжалостно

применять драконовские законы. А в твердом и суровом на вид генерале,

чрезвычайно требовательном к самому себе, не оказалось и следа той особой

черты характера, которая свойственна истинным диктаторам: расчетливо

держаться за власть и подчинять своей воле всех окружающих людей ценой

каких угодно принуждений и жестокости.

В своих воспоминаниях Антон Иванович отметил:

«Мы писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным

наказанием. Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных

чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых

преступлений. Мы — и я, и военачальники — отдавали приказы о борьбе с

насилием, грабежами, обиранием пленных и т. д. Но эти законы и приказы

встречали иной раз упорное сопротивление среды, не воспринявшей их духа, их

вопиющей необходимости. Надо было рубить с голов, а мы били по хвостам».

(28.с. 271)..И в этом чистосердечном признании кроется один из ответов на

вопрос, почему белое движение на Юге России было обречено на неудачу.

Как рыцарь, описанный Сервантесом, Антон Иванович был оторван от

исторической действительности. Высокие принципы чести и совести мешали

Деникину найти правильное решение. Теория, как говорил сам Антон Иванович,

разошлась с практикой...

Его цельной натуре не был свойствен тот внутренний разлад, который так

сильно сказался в духовном облике русской интеллигенции прошлого века. И,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9