класс Влоцлавского реального училища.

Это было важным событием и большой радостью для родителей. Впервые в жизни

повели они своего сына в кондитерскую и угостили его шоколадом и пирожными.

Реальные училища, созданные в Германии в XVIII веке, начали прививаться в

России с конца 30-х годов прошлого столетия. В противовес классическим

гимназиям это были общеобразовательные учебные заведения, преследовавшие

практические цели. Вместо преимущественного изучения классицизма, древних

языков и писаний латинских и греческих классиков реальные училища выпускали

молодежь с хорошим знанием математики, физики, химии, космографии,

естественной истории, рисования и черчения. Они готовили компетентные кадры

к поступлению в высшие специальные учебные заведения, инженерные училища.

В те далекие времена русские молодые люди в поисках «правды» часто отходили

от церкви и искали разрешение вопроса: в чем смысл жизни — в

антирелигиозных учениях.

Не избежал этих исканий и молодой Деникин. «Больше всего, — писал он на

склоне лет, — страстнее всего занимал нас вопрос религиозный, не

вероисповедный, а именно религиозный — о бытии Бога. Бессонные ночи,

подлинные душевные муки, страстные споры, чтение Библии наряду с Ренаном и

другой «безбожной» литературой... Я лично прошел все стадии колебаний и

сомнений и в одну ночь (в 7-м классе), буквально в одну ночь пришел к

окончательному и бесповоротному решению:

Человек — существо трех измерений — не в силах сознать высшие законы бытия

и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю

христианство и Православие.

Словно гора свалилась с плеч!

С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего!» (41, с.189)

Несмотря на успешное окончание реального училища, выбор карьеры

предопределился окружающей обстановкой. С раннего детства, под влиянием

рассказов отца, Антон Деникин пристрастился к военной жизни. С местными

уланами ездил он на водопой и купание лошадей, ходил на стрельбища

стрелковых рот, за случайно перепавший пятак покупал у солдат боевые

патроны, сам их разряжал, а порох употреблял для закладывания и взрывания

фугасов. Одним словом, военная служба была его мечтой. Стал он также

хорошим гимнастом и отличным пловцом, одним из лучших среди ребятишек,

полоскавшихся в Висле.

Предварительно записавшись вольноопределяющимся, то есть рядовым, в один из

стрелковых полков, Антон Деникин поступил осенью 1890 года незадолго до

того открывшееся Киевское юнкерское училище (с военно-училищным курсом).

Началась суровая солдатская жизнь: еда — солдатская, казенное

обмундирование и белье — солдатское, и получал он солдатское жалованье в

размере 22 1/2 копеек в месяц.

На подобное жалованье раскрутиться было трудно. Не хватало даже на табак...

Из скудной пенсии и ничтожного заработка мелким вышиванием мать посылала

сыну 5 рублей в месяц.

После окончания двухлетнего курса в училище А. И. Деникин в 1892 году был

произведен в офицеры. Вышел он подпоручиком во 2-ю полевую артиллерийскую

бригаду, расквартированную в городе Бела Седлецкой губернии, в 159 верстах

от Варшавы.

Дворянский состав русского офицерства сохранился лишь в гвардии. В армии он

быстро сходил на нет — демократизация шла полным ходом.

«Выросло новое поколение людей, — писал А. И. Деникин, — обладавших менее

блестящей внешностью и скромными требованиями жизни, но знающих,

трудолюбивых, разделяющих достоинства и недостатки русской интеллигенции».

(41, с.91)

К этой категории он, несомненно, причислял самого себя.

Людям, незнакомым с русской военной историей, покажется почти невероятным,

что в старой императорской русской армии к началу первой мировой войны

офицерство на 60 процентов состояло из разночинцев, людей недворянского

происхождения.

И в то время как разночинцы в литературе и других свободных профессиях

часто приносили с собой ненависть к существовавшему строю, разночинцы,

попавшие в корпус офицеров, в большинстве своем явились оплотом русской

государственности — генералы Алексеев, Корнилов и Деникин первыми подняли

оружие против захвативших власть большевиков.

Город Бела, куда попал Деникин, в культурном отношении вряд ли многим

отличался от Влоцлавска. Вспоминая свое пребывание здесь, А. И. Деникин

говорил, что это была типичная стоянка для большинства войсковых частей,

заброшенных в захолустья Варшавского, Виленского, отчасти Киевского военных

округов.

По своим духовным запросам и благодаря начитанности Деникин стоял выше

рядового офицерства. Быть может, потому в компании своих сверстников он был

не слишком разговорчив, но пользовался большим авторитетом и всеобщим

уважением. К его мнению прислушивались, «на него» приглашали — «приходите

сегодня, посидим, поговорим — Деникин будет». Немало таких свидетельств

дошло до нас от людей, знавших его в молодости.

Он был содержательным человеком, стремившимся анализировать явления жизни.

Обладал незаурядным ораторским талантом. Тогда, в молодости, он выражался

лишь в «застольных речах», приветствиях тем, кого чествовали, прощальных

словах тем, кто уходил, а иногда и в речах на злободневные военные вопросы.

После революции 1917 года имя Деникина, как яркого и бесстрашного оратора,

стало широко известно в России.

Голос у него был низкий и звучно покрывал большое пространство. Роста он

был ниже среднего, скорее низкого, крепкого, коренастого сложения, склонен

к полноте. Густые нависшие брови, умные проницательные глаза, открытое

лицо, большие усы и клином подстриженная борода. Впоследствии, когда волосы

стали редеть, Деникин начал брить голову наголо.

Осенью 1895 года, после нескольких лет подготовки, Антон Иванович выдержал

конкурсный экзамен в Академию Генерального штаба, окончание которой — при

наличии способностей и удачи — сулило офицеру возможность большой военной

карьеры.

После детства и юности, проведенных в глухой провинции, жизнь в Петербурге

повернулась к Деникину совершенно новыми для него сторонами. Впервые

пришлось ему видеть императора Николая II, впервые быть на придворном балу

в Зимнем дворце. Академия Генерального штаба получила туда 20 приглашений,

и одно из них досталось Деникину. «Я и двое моих приятелей держались

вместе, — вспоминал Деникин. — На нас, провинциалов, вся обстановка бала

произвела впечатление невиданной феерии по грандиозности и импозантности

зала, по блеску военных и гражданских форм и дамских костюмов, по всему

своеобразию придворного ритуала. И вместе с тем в публике, не исключая нас,

как-то не чувствовалось никакого стеснения ни от ритуала, ни от неравенства

положений».

Впервые также столкнулся Деникин с петербургской интеллигенцией разных

толков, со студентами и курсистками, с нелегальной литературой,

печатавшейся левыми эмигрантами того времени за границей и переправлявшейся

в Россию. Все это было ново, все интересно, обо всем хотелось составить

собственное суждение.

Нелегко было ему совместить наплыв новых впечатлений с академическими

занятиями. Один из товарищей по академии, знавший Деникина с его первого

офицерского чина, оставил интересное свидетельство на эту тему:

«В академии Антон Иванович учился плохо; он окончил ее последним из числа

имеющих право на производство в Генеральный штаб. Не потому, конечно, что

ему трудно было усвоение академического курса. Да и курс этот вопреки

существовавшему тогда в армии и обществе мнению не был труден. Он был очень

загроможден. Академия требовала от офицера, подвергнутого строгой учебной

дисциплине, всего времени и ежедневной регулярности в работе. Для личной

жизни, для участия в вопросах, которые ставила жизнь общественная и военная

вне академии, времени почти не оставалось. А по свойствам своей личности

Антон Иванович не мог не урывать времени у академии для внеакадемических

интересов в ущерб занятиям. И если все же кончил ее, то лишь благодаря

своим способностям».

Однако в Генеральный штаб он попал не сразу, хотя имел на то полное право.

Этот факт сыграл настолько важную роль в жизни Деникина, что следует на нем

остановиться.

В академии, к моменту ее окончания Деникиным, произошла большая перемена.

Начальник академии, генерал Леер, известный не только в русских, но и в

европейских военных кругах как выдающийся лектор в области стратегии и

философии войны, был смещен. На его место был назначен генерал Сухотин,

человек, по-видимому, сумбурный, властный и грубый, но бывший другом

военного министра. Он открыто критиковал своего предшественника, его

методы, систему обучения и сразу же начал их ломать.

Достаточно сказать, что список офицеров, назначенных r Генеральный штаб,

перед самым их выпуском из академии менялся Сухотиным совершенно

произвольно четыре раза. В два первых списка имя Деникина было включено, но

в два последних не попало.

Это было нарушением всех правил. Вскоре выяснилось, что, минуя конференцию

академии и непосредственное начальство, а также пользуясь своей близостью к

военному министру Куропаткину, Сухотин отвозил ему доклады об

«академических реформах» и привозил их обратно с надписью: «Согласен».

Примириться с подобным произволом Деникин не мог. Годы лишений, упорного

труда, приобретенные знания, широкий кругозор, надежды на будущее — все это

сразу сводилось на нет властной волей одного человека. И он прибег к

единственному законному способу, предусмотренному дисциплинарным уставом, —

к жалобе.

«Так как нарушение закона и наших прав,—писал он впоследствии, — совершено

было по резолюции военного министра, то жалобу надлежало подать на него —

его прямому начальству, то есть Государю Императору... Я написал жалобу на

Высочайшее имя...» (41, С.144).

В военном быту, проникнутом насквозь идеей подчинения, такое восхождение к

самому верху иерархической лестницы являлось фактом небывалым.

Деникин предложил своим товарищам по несчастью последовать его примеру, но

они не решились.

В бюрократическом Петербурге сей эпизод быстро превратился в большое

событие. О нем говорили, его обсуждали, делали догадки, чем «этот скандал»

кончится. Казалось невероятным, что молодой человек, Бог знает откуда

взявшийся, без имени, без связей, без протекции, посмел вдруг ополчиться

против всесильной бюрократии. Штабс-капитан — против военного министра!

Педагогический персонал и все товарищи Деникина по академии были на его

стороне. Произошла большая несправедливость, и они всячески старались

проявить к нему внимание и сочувствие. Начальник же академии, генерал

Сухотин, хотел придать жалобе Деникина характер «крамолы». Военный министр

приказал собрать академическую конференцию, обсуждения этого вопроса.

Конференция вынесла решение: деист начальника академии незаконны. Но

решение положили под сук Военное начальство всеми способами пыталось замять

дело, но так чтобы не осрамиться, чтобы не попасть в глупое положение. В

результате Деникина и трех других неудачников вызвали в академию

«поздравили» с вакансиями в Генеральный штаб. Однако Деникин сообщили, что

он будет причислен к Генеральному штабу лишь том случае, если возьмет

обратно свою жалобу, заменив ее заявлением, что, мол, хоть прав он никаких

на то не имеет, «но, принимая внимание, потраченные годы и понесенные

труды, просит начальниковской милости...».

Однако академическое начальство не учло психологии Деникин Он возмутился и

вспылил: «Я милости не прошу. Добиваюсь толы того, что мне принадлежит по

праву».

Так впервые открыто проявились две черты деникинского характера:

гражданское мужество и твердость.

Но слишком много впутано было в эту историю бюрократического самолюбия.

Деникина не причислили к Генеральному штабу за характер!

Через некоторое время пришел ответ из «Канцелярии прошения на Высочайшее

имя подаваемых». Жалобу Деникина решено был оставить без последствий.

Таким образом, поднятый шум пошел впрок лишь трем его товарищам, жалобы не

подавшим, сам же Деникин остался в проигрыше.

Любопытное наблюдение по этому поводу записал один из близких к Деникину

людей:

«Обиду несправедливостью молодой капитан Деникин переживал очень

болезненно. По-видимому, след этого чувства сохранился до конца дней и у

старого генерала Деникина. И обиду с лиц, непосредственно виновных, перенес

он — много резче, чем это следовало, Но режим, на общий строй до самой

высочайшей, возглавляющей его вершины».

Так или иначе, все происшедшее оставило в душе Деникина горький осадок и

«разочарование в правде монаршей». «Каким непроходимым чертополохом,—думал

он, — поросли пути к правде!» Это его собственные слова.

Итак, делать было нечего: все надежды рухнули. Весной 1900 года Антон

Иванович вернулся в свою артиллерийскую бригаду в город Бела. Там снова

начались томительные будни.

Два года спустя, когда страсти улеглись, написал он из своей провинции

личное письмо военному министру генералу Куропаткину и спокойно изложил ему

«всю правду о том, что было».

Куропаткин, прежде смотревший на эту историю лишь глазами генерала

Сухотина, на этот раз сам проверил все факты и убедился в своей неправоте.

К чести Куропаткина, во время ближайшей аудиенции у государя он «выразил

сожаление, что поступил несправедливо, и испросил повеления» на причисление

Деникина к Генеральному штабу.

Пять лет (в общей сложности), проведенных Деникиным в городе Бела, не

прошли для него бесследно. В свободное время он начал писать. Его рассказы

из военного быта и статьи военно-политического содержания печатались в

течение ряда лет, вплоть до первой мировой войны, в журнале «Разведчик» и

одно время, до 1904 года, в «Варшавском дневнике». Псевдоним он взял себе

«И. Ночин». В своих «Армейских заметках» Деникин умудрялся, несмотря на

дисциплинарные требования, хлестко обрисовывать отрицательные стороны

армейского быта и отсталость командного состава. Это было началом его

литературной деятельности.

Там же, в Беле, жил некий Василий Иванович Чиж. Недавно еще сам офицер-

артиллерист, он был местным податным инспектором. С ним и его женой Антон

Иванович подружился. В год производства Деникина в офицеры у супругов Чиж

родилась дочь Ася. Три года спустя Антон Иванович подарил ей на Рождество

куклу, у которой открывались и закрывались глаза. Девочка запомнила этот

подарок, на всю жизнь.

В январе 1918 года в Новочеркасске, перед уходом Добровольческой армии в

свой знаменитый первый поход, она стала женой генерала Деникина.

Потеряв после окончания академии два года, Деникин летом 1902 года был,

наконец, переведен в Генеральный штаб. Служба его проходила сперва в штабе

2-й пехотной дивизии в Брест-Литовске;

Затем для ценза командовал он в Варшаве ротой 183-го пехотного Пултусского

полка; а потом, осенью 1903 года получил опять назначение в Варшаву, в штаб

2-го кавалерийского корпуса на должность офицера Генерального штаба. Здесь

в чине капитана и застала его русско-японская война.

Непродуманная и легкомысленная русская политика на Дальнем Востоке

столкнулась в начале нынешнего века с захватническими устремлениями Японии,

где уже тогда зарождались грандиозные планы доминирования на азиатском

континенте. Подготовившись сама к войне, Япония знала, что Россия не сможет

отразить вооруженное вторжение здесь, на Востоке, за тысячи километров от

центра. Без объявления войны Япония внезапно, в ночь на 27 января (ст. ст.)

1904 года, напала на русскую эскадру в Порт-Артуре и вывела из строя два

русских броненосца «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Палладу». Этот

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9