Что всему делу глава?

А вот что: Любовь! Она всё венчает, довершает, и она же все созидает.

Только вот любви у нас и мало, а будь её поболее, - Григорий Ефимович

сокрушенно вздохнул, - не то бы, дорогой, было...

Было бы тогда тепло и радостно, так вот совсем, как когда солнце на

заре светит, а то холодно, да...

- А вот скоро поеду на родину... На отдых... Не забываю я родину-то.

Родина успокаивает...”

А вот как описывает визит к Распутину сотрудник “Ялтинского вестника”.

“Принял он меня в высшей мере любезно. Несмотря на то, что Григорий

Распутин находился в пути довольно продолжительное время, совершив длинный

путь сначала из Тобольской губернии в Петербург, а оттуда затем в Ялту, он

выглядел довольно бодрым”.

“Увидеться со старцем, - пишет журналист, - мне пришлось впервые, и

скажу откровенно, он произвёл на меня глубокое впечатление лучистыми

взглядами своих необыкновенных глаз, проникающими, как казалось, в тайники

человеческой души.

- Правда ли, Григорий Ефимович, что вы намерены принять на себя сан

священства? - спросил я.

- Нет, это неверно, - последовал ответ, - и я, право, не знаю, кем и с

какой целью был пущен этот слух”.

Коснувшись затем тех статей, которые появлялись в столичной печати,

корреспондент “Ялтинского вестника” также спросил:

“- В петербургских газетах на днях были напечатаны заметки о том, что

вы, Григорий Ефимович, намерены в скором времени выступить в печати с

какими-то сенсационными разоблачениями. Правда ли это?

- Нет, неправда... Я далек от всяких выступов... Да и на что мне это.

Незадолго до покушения почитатели Распутина, встревоженные слухами о

готовящемся покушении, уговаривают его принять меры или по крайней мере

приобрести пистолет.

- Я не городовой, - ответил Распутин, - и носить оружие смерти дело не

моё. Оружие мира, а не смерти должен носить я. Смерти не боюсь. Напротив,

буду рад, что Господь Бог прекратит мои земные страдания. Конечно, приятнее

умереть не от руки злодея, да и вряд ли, чтобы кто-нибудь мог поднять на

меня свою руку.

Вместе с тем готовящееся злодейство он по-своему предчувствовал и

говорил своим почитателям:

- Чувствую, что вскоре придется пережить опасную болезнь, но я не

боюсь. Господь страдал больше за наши грехи, так почему же и мне не

пострадать за свои”.

ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО

Распутин, конечно, заблуждался, когда говорил, что не найдется

человека, способного поднять на него руку. Он рассуждал по себе: “Если

любишь, не убьёшь”. Но в России того времени была масса людей, живших не

любовью, а ненавистью, и прежде всего ненавистью к исторической России и ко

всем, кто её поддерживал. Больше всего их было в образованном обществе,

которое в значительной своей части одобрило кровавый бандитский террор

революционеров. Акции убийства, как правило, не осуждались, а считались

вполне приемлемыми способами борьбы с представителями “реакции и

мракобесия”. Как это ни странно, значительное число убийц-террористов вышло

из среды священнослужителей и людей, считавших себя близкими к Церкви. Дух

ненависти проникал в самые глубины национальной жизни, парализуя духовные

идеалы Святой Руси.

В те тревожные предвоенные месяцы в России было немало групп людей,

мечтающих о физической ликвидации Распутина. Своей неуемной деятельностью и

близостью к царю Распутин ущемил интересы определенной части высших слоев

госаппарата, духовенства и даже некоторых представителей Дома Романовых.

Не в меньшей степени в ликвидации Распутина были заинтересованы силы,

втягивающие Россию в мировую войну - от “военной партии” при царском дворе

(прежде всего Великого князя Николая. Николаевича и К°) до зарубежных

поджигателей будущей бойни, от революционных кругов, мечтающих о разрушении

России (Ленина и К°) до масонских членов Государственной думы (Гучкова,

Керенского и К°). Каждый из этих сторонников войны помнил роль Распутина в

балканских событиях, убедившего царя не участвовать в военных действиях.

Поэтому нити заговора на жизнь Распутина неизбежно тянутся к одной из

этих сил.

Первая попытка физического устранения Распутина предпринимается ещё в

1912 году. “В последние месяцы моего директорства при Н.А. Маклакове, -

пишет Белецкий, - когда августейшая семья находилась в Ливадии и Распутин

был вызван в Ялту, от Ялтинского градоначальника, покойного генерала

Думбадзе, пользовавшегося особым расположением Государя и бывшего под

большим воздействием генерала Богдановича (входившего в ближайшее окружение

В.к. Николая Николаевича), который протежировал Думбадзе, мною была

получена шифрованная телеграмма с надписью “лично” приблизительно

следующего содержания: “Разрешите мне избавиться от Распутина во время его

переезда на катере из Севастополя в Ялту”. Расшифровал эту телеграмму

работавший в секретарской части департамента полиции А.Н. Митрофанов,

посылая мне на квартиру шифровку, предупредил меня по телефону, что

телеграмма интересна. Я, подписав, препроводительный бланк, послал её

срочно с надписью: “В собственные руки Н.А. Маклакову” - и затем по особому

- для разговоров только с министром - телефону, спросил его: не последует

ли каких-либо распоряжений, но он мне ответил, что “нет, я сам”. Какие были

посланы указания Думбадзе и были ли посланы, я не знаю, но приезд в

сопровождении филеров состоялся безо всяких осложнений. Этой телеграммы в

деле нет, так как Н.А. Маклаков мне её не возвратил, а Митрофанов по

расшифровке порвал подлинник...”

Думбадзе хотел привезти Распутина в железный замок, стоявший за Ялтой

над морем, и сбросить его оттуда.

По каким-то причинам это покушение сорвалось.

Новое покушение на убийство Григория Ефимовича Распутина произошло в

селе Покровском в три часа дня 29 июня 1914 года. До начала первой мировой

войны оставался месяц и два дня.

Через несколько часов исправник Скатов направляет прямо в Петербург в

департамент полиции телеграмму. (Хранится в ГАРФ.)

“Петербург, департамент полиции.

Три часа дня 29 июня Покровском Григорию Ефимовичу Распутину Новому,

вернувшемуся Петербурга вечером накануне, улице, около его дома, куда он

вышел послать телеграмму, нанесена рана живот кинжалом сызранской мещанкой

Хионией Кузьминой Гусевой, 33 лет, проживающей Царицыне... Гусева

задержана, преступлении созналась, заявив, приехала Покровское убить

Распутина Нового религиозным побуждениям, участников не было, Гусева их

тоже отрицает, проверка подозрительных Покровском более нет, здесь оказался

петербургский корреспондент газеты Курьер крещеный еврей мещанин Литовцев

Киевской (губернии) Вениамин Борисович ДУВИДЗОН... без паспорта

удостоверения метрикой причта церкви Вилинского Воспитательного дома

крещение телеграммы курьера запросил Петербургское сыскное отделение

личности Дувидзона. Пострадавшему сделана операция. Наблюдает врач, рана

порядочная, положение пока неопределенное. Исправник СКАТОВ “.

Архивные материалы - сотни страниц, написанных от руки и только

изредка отпечатанных на машинке. Через почерки людей другой эпохи порою

пробираешься как через дремучий лес. Попробуем сначала дать общую картину

преступления, как она излагается в многочисленных документах, а затем

приведём некоторые, наиболее важные, протоколы допросов и освещение этого

дела в печати того времени.

Распутин вернулся в Покровское из Петербурга вечером 28 июня. По

дороге заезжал в Ялуторовск к своим друзьям Патушинским.

29 июня около 3 часов пополудни разносчик телеграмм Михаил Распутин

(родственник Григория Ефимовича) принёс телеграмму и ушёл. Григорий

Ефимович, по-видимому, решил дать ответ и побежал догнать Михаила. Выйдя за

ворота, он кликнул его. В этот момент к нему подошла мещанка Хиония

Кузьминична Гусева и низко поклонилась. Григорий Ефимович со словами “не

надо кланяться” хотел было подать ей милостыню. Гусева, воспользовавшись

этим моментом, выхватила из-под платка остроотточенный, обоюдоострый кинжал

и ударила Григория Ефимовича в живот. Распутин вскрикнул: “Ох, тошно мне”,

побежал по улице от дома примерно на 108 шагов. Гусева преследовала его с

кинжалом в руках. Григорий Ефимович на бегу схватил с земли палку и ударил

Гусеву по голове. На помощь подбежал народ и задержал преступницу. Один из

крестьян, Степан Подигивалов, сильно толкнул Гусеву так, что она упала

левой рукой прямо на кинжал, ранив себя ниже кисти. Гусеву сразу же

арестовали и отправили в каталажку Покровского волостного правления.

Распутину оказали срочную помощь врачи Иевлева, Высоцкий и хирург

Владимиров. Операцию провели прямо в доме Распутина. Хотя она прошла

успешно, у врачей не было полной уверенности, что Распутин выживет. Они не

могли определить, ранены или нет тонкие кишки.

Вернёмся к первым часам покушения. Распутина с большой осторожностью

перенесли домой. Когда очевидец вошёл в полутемную комнату, в которой

находился уже перевязанный фельдшером Распутин, “здесь творилось нечто

невообразимое”.

Дети и близкие Распутина плакали, суетились и все добивались, кого бы

из врачей вытребовать из Тюмени.

Тут же присутствовал бледный, растерянный урядник. Распутин лежал в

беспамятстве.

“Часа через 2 с половиной он очнулся и узнал очевидца.

- Как вы себя чувствуете? - спросил я.

- Плохо... - отвечал Распутин. - Какая-то баба меня пырнула. Это... по

проискам проклятого Илиодора... Удивительно... И за что такая напасть? Но,

Бог даст, я выживу... Буду здоров...”

Очевидец стал успокаивать раненого. Сказал, что послана телеграмма

врачей в Тобольск и Тюмень.

Вскоре Распутин снова впал в беспамятство. Так продолжалось два дня.

Когда раненый приходил в себя, с ним беседовали врачи, исправник и

работники прокуратуры.

В этом состоянии он даёт свои первые показания.

ПОКАЗАНИЯ ГРИГОРИЯ РАСПУТИНА

“Зовут меня Григорий Ефимович Распутин-Новый, 50 лет, православный,

крестьянин с. Покровского, где и живу, малограмотный, под судом не был,

показываю:

Вчерась после обеда, часа в 4 дня, я побежал дать телеграмму и вышел

за ворота своего дома на улицу; вижу, ко мне от правой калитки наших ворот

подошла незнакомая мне женщина с завязанным ртом и лицом так, что видны

были одни лишь глаза (как её зовут, не знаю), с поклоном. Я приготовился ей

дать милостыню и вынул из кармана портмоне. В этот момент у неё блеснул в

руках предъявляемый мне кинжал (был предъявлен по просьбе потерпевшего

Григория Распутина-Нового кинжал и бывшая на нём одежда 29 сего июня), и

она им меня один раз ткнула в живот около пупка, и я почувствовал, что из

меня полилась кровь; сделала она это молча, а раньше как бы спросила у меня

милостыню, и я её принял за прошателъницу. Я бросился от неё бежать по

улице к нашей церкви, поддерживая обеими руками рану на животе.

За мной побежала и эта женщина с кинжалом, и мы добежали до моста

Дорофеевых. Собрался народ, и меня не стала резать эта женщина. Её я не

видел в жизни ни разу и каких-либо столкновений и дел с ней у меня не было.

Она меня хотела убить, а не ранить и не побежала бы за мною, когда бы меня

хотела только ранить. Я думаю, что она была подослана убить меня Илиодором

Труфановым, так как он на меня имеет все подлости; других доказательств

моего подозрения на Илиодора в участии и покушении на убийство я не имею.

Его я только подозреваю, сумлеваюсь. Я считаю ненормальным, когда он

отрекся от Бога, от Церкви святой.

Я четыре года назад был у Илиодора в Царицыне. Он меня встречал с

толпами народа и говорил про меня проповеди о моей жизни. Я жил с ним

дружно и делился с ним своими впечатлениями. Его я выручал, а когда

перестал выручать, он провалился. Он на меня писал жалобы в Святейший Синод

и посылал обо мне телеграммы. Сазонову, министру иностранных дел, где

писал, что он погибает; телеграммы эти были адресованы ко мне, а читали их

сазоновские, так как я человек безграмотный. Наша распря пошла из-за того,

что я не пускал его по Волге с богомольцами и был против выдачи ему денег

на газету “Гром и молния”. Был Илиодор у меня года четыре назад в

Покровском, где похитил важное письмо, которое и передал высшим властям.

Больше показать ничего не имею. Прошу протокол мне не читать, потому что я

не люблю слушать мной продиктованное”.

Во время дачи показаний Распутин неоднократно впадал в беспамятство.

Рана была очень опасной, и врачи считали, что Распутин, возможно, не

выживет, в газетах уже стали появляться сообщения о его смерти. Григорий

Ефимович готовился к смерти и сам вызвал священника, который причастил его.

Основания для опасения были серьезные. При судебно-медицинском

освидетельствовании Григория Ефимовича Распутина, произведенном 4 июля, у

него в области живота на середине между пупком и лобком обнаружена косвенно

продолговатая рана длиной в два сантиметра и шириною по середине в один

сантиметр; края раны ровные, концы острые, в глубине раны свертки крови,

рана проникает в брюшную полость; в глубине раны на брюшине после сделанной

ночью, 29 июня, операции наложены швы. По объяснению проводившего операцию

врача Владимирова ранения кишок не оказалось, а на брыжейке был найден

небольшой порез; по своему характеру рана отнесена к разряду тяжелых,

опасных для жизни.

3 июля Распутина перевозят на пароходе “Ласточка” в Тюмень. На пароход

несли очень осторожно. Но и здесь не обошлось без неожиданности. Предлагали

нести на носилках. Но кому-то из домашних пришло в голову испытать их

прочность. На приготовленные носилки лёг сын Григория Ефимовича. К ужасу

всех, носилки сломались. В квартире поднялся неистовый плач и крик. Начали

делать новые, которые оказались уже более подходящими. На них отнесли

старца на пароход. Рядом с носилками шли жена и дети. На улицу вышло все

население Покровского. Перед отходом парохода был отслужен молебен о

благополучном путешествии. Пароход отвалил от берега под звон колоколов.

Берега были запружены крестьянами не только из Покровского, но и из других

близлежащих селений.

Тем временем в Тюмени тоже ожидали приезда Распутина. Возле пристани

собралась масса народа. Так как пароход запаздывал, в толпе начали

распространяться тревожные слухи о смерти старца. Была отправлена срочная

телеграмма с запросом. Немного времени спустя пришла телеграмма,

подписанная сопровождавшим Распутина врачом Владимировым: “Ждите, сегодня

будет в Тюмени, самочувствие хорошее”.

В Тюмени Распутина привезли в городскую больницу, где врач Владимиров

произвёл вскрытие брюшной полости. Операция была произведена удачно. Но

вместе с тем было установлено, что задета и поцарапана брыжейка, а значит

сохранялась опасность рокового исхода.

В тюменской больнице Распутин пролежал до 17 августа. Здесь его

окружили вниманием и заботой. Кроме жены и детей, за ним постоянно

ухаживали его друзья Патушинские и Стряпчевы. Приезжали епископ Варнава и

Мартиниан. Во многих местах совершались молебны. В Москве молебны о здравии

Распутина были у Иверской Иконы Божьей Матери, в Чудовом и Новодевичьем

монастырях и др. Со всей России Распутину идут сочувственные письма и

телеграммы. Русский богатырь борец И.М. Заикин прислал Распутину

телеграмму: “Молю Бога об укреплении вашего душевного и физического

здоровья”.

Слухи о смерти Распутина породили массу новых фальшивок. Газеты

“Петербургский курьер”, “Утро России” объявляют о том, что Распутин вёл род

дневника. Эти записки, под заглавием “По Божьему пути”, составлялись

специально приглашенным лицом, не безучастным к занятию журналистикой, из

духовного звания, давнишнего знакомства и репетитора сыновей одной сановной

дамы.

Газеты публикуют массу выдуманных подробностей. “В этот дневник,

который велся нерегулярно, а время от времени, заносились самые

разнообразные данные: как о состоянии здоровья автора и членов его семьи,

так и о встречах, впечатлениях, приёмах, подношениях, путешествиях

Распутина и его близких”.

Газетчики выдумывают несуществующую беседу с Распутиным, во время

которой он якобы отвечал на вопрос: “Опубликует ли он свои записки?”

“Нет, как можно, нельзя, - возразил он. - Пусть дети мои, если найдет

нужным, сделают это”.

А “дневник” был уже сфабрикован. Определенные силы готовились его

пустить в ход сразу же после смерти Распутина.

Газеты продолжали распространять нелепые слухи. “Петербургский

курьер”, например, со ссылкой на секретаря Распутина Лаптинскую, сообщает о

существовании некоего завещания Распутина.

Сам Распутин, утверждает корреспондент этой газеты, частенько упоминал

о своем завещании, но это касалось не материальных сторон, а его

нравственных требований от наследников, и даже нечто вроде поучения детям.

Кроме того, у Распутина хранится нечто вроде его политического завещания,

составленного им при помощи одного литератора из правого лагеря. В этом

завещании, по утверждению газеты, Распутин много говорит о своей роли, о

борьбе с представителями светской власти при церкви, о С.М. Лукьянове, о

своей дружбе с епископом Феофаном и с другими отдельными иерархами Церкви.

Газета ссылается на неких лиц, от которых Распутин не скрывал своего

завещания, которые якобы свидетельствовали, что оно написано грубым языком

фактов и производит громадное впечатление. Те же лица, по утверждению

газеты, свидетельствовали, что все от первого до последнего слова - правда.

“Судьба этого документа, - пишет “Петербургский курьер”, - в настоящее

время неизвестна, хотя к делу о покушении на него он никакого отношения не

имеет”.

Но Распутин уже не собирается умирать. Как только он приходит в себя,

ещё лёжа в постели, он начинает рассылать телеграммы близким и знакомым по

неотложным делам. Особенно волнует его надвигающаяся война. Всеми силами он

стремится повлиять на Царя. Одну телеграмму к Царю по поводу войны мы

приводили, а есть ещё одна: “Верю, надеюсь на мирный покой, большое

злодеяние затевают, не мы участники, знаю все ваши страдания, очень трудно

друг друга не видеть, окружающие в сердце тайно воспользовались, могли ли

помочь” (19 июля 1914г.).

А тем временем полиция продолжает расследование этого дела. В качестве

свидетелей допрашиваются домашние Распутина, живущие в его доме работники,

а также одна из его последовательниц Латинская.

Познакомимся с показаниями самой покушавшейся.

В некоторых случаях возникает впечатление, что ей дали выучить текст.

ИЗ ПОКАЗАНИЙ ХИОНИИ ГУСЕВОЙ

“Я признаю себя виновной в том, что 29 июня в с. Покровском днём с

обдуманным заранее намерением с целью лишения жизни ударом кинжала в

полость живота причинила крестьянину села Покровского Григорию Ефимовичу

Распутину-Новому рану, но задуманного осуществить не могла по

обстоятельствам, от меня независимым, и в свое оправдание заявляю

следующее: последние 15 лет своей жизни я прожила в г. Царицыне по

Балтийской улице, в доме № 3 вместе со своей родной сестрой Пелагеей

Кузьминичной Заворотковой, её дочкой Марией Григорьевной Заворотковой. Я -

сирота. Я за это время четыре года до 1910 года прожила келейницей в

частном доме Натальи Емельяновой Толмачёвой, на той же Балтийской улице,

напротив дома № 3. Наставницей у меня была названная Наталья Толмачёва; с

нами жила Евдокия Цуцкина, отчество её забыла. Читали здесь на квартире

сорокоусты.

Четыре года назад у нас в г. Царицыне был Григорий Ефимович Распутин,

заходил к нам в келью. Его мы и все принимали со славой, как человека,

принятого бывшим архиереем Гермогеном. Гермоген велел отцу Илиодору водить

Распутина по частным домам г. Царицына, где он прожил около недели и уехал

от нас не знаю куда. В скором времени Распутин поссорился с названным

Гермогеном и Илиодором в С.-Петербурге, после чего я спросила Илиодора:

“Батюшка, чего не едет, как обещался, братец Григорий Ефимович Распутин?”

На что Илиодор мне ответил, что славу ему он, Илиодор, дал через Гермогена

и во время своей славы, Распутин открылся ему, Илиодору, в частной беседе,

что он был развратником, пакостником и клеветал на батюшку Илиодора и

архиерея Гермогена, что они как будто хотят убить его и за это они, Илиодор

и Гермоген, пострадали, так как они в газетах написали про жизнь Распутина,

например, в предъявляемом мне номере газеты “Свет” (был предъявлен № 127 от

18 мая 1914 г. газеты “Свет”, где помещен фельетон “Илиодор и Гриша”).

Слова Илиодора про Распутина из статьи этой газеты “Илиодор и Гриша” и

повлияли на меня так, что я решила убить Григория Ефимович Распутина,

подражая святому пророку Илье, который заколол ножом 400 ложных пророков; и

я, ревнуя о правде Христовой, решила над Распутиным сотворить Суд Божий с

целью убийства Распутина на первой неделе после прочтения статьи “Илиодор и

Гриша”.

Я купила за три рубля на толкучке, на базаре в г. Царицыне, у

неизвестного мне человека-черкеса или армянина, как его звать не знаю,

предъявленный мне кинжал. Покупать кинжал мне никто не советовал, не давал

на его покупку денег; три рубля эти я сама скопила.

У меня было своих 39 рублей, и я уехала после Троицы, спустя неделю, в

г. Тюмень машиной и пароходом. Отметка в паспорте. Неделю назад в

воскресенье я приехала в село Покровское Тюменского уезда, где, как мне

известно из газеты, Григорий Распутин проживает. Об этом я узнала в г. Ялте

в редакции местной газеты “Ялта”. В г. Тюмени я никуда не заезжала, а села

сразу на пароход, на котором приехала в село Покровское. Здесь я

остановилась на квартире у крестьян, как их звать, не знаю. О своём

намерении убить Распутина я не сказала этим крестьянам, объяснив, что я

прибыла в с. Покровское побывать у прозорливого старца Григория Распутина.

Я пришла к нему в дом и спросила у девки (как её звать - не знаю), когда

вернется домой Распутин. Она мне ответила, что он даст им телеграмму и

приедет. Прошла неделя. Девочка моей хозяйки, имя её забыла, мне сообщила,

что она у обедни видела Распутина, который уже приехал домой. С этого дня я

стала следить за Григорием Распутиным возле его дома, сидела на крылечке

местного волосного правления и вчера днём, после обеда, увидела идущего

напротив меня знакомого мне Григория Распутина; он шёл домой, и я

повстречала у ворот его же дома; под шалью у меня был спрятан предъявленный

мне кинжал. Ему я не кланялась. Один раз его этим кинжалом ударила в живот.

После чего Распутин отбежал от меня, я за ним бросилась с кинжалом, чтобы.

нанести ему смертельный удар, но в этот момент он схватил лежащую на земле

оглоблю и ею ударил меня один раз по голове, отчего я тотчас упала на землю

и разрезала себе нечаянно левую руку повыше кисти (обвиняемой Гусевой была

показана забинтованная повыше кисти левая рука). Это было днём, и сбежался

народ, который говорил: “Убьём её!”, то есть меня, и взяли ту же оглоблю. Я

быстро поднялась и сказала толпе: “Отдайте меня полицейскому! Не убивайте

меня!” Кинжал я бросила около ограды. Мне связали руки и повели в волость и

по дороге меня толкали, пинали, но не били.

Больше добавить в своё оправдание я ничего не имею. Показание мне

прочитано. Добавлю: Распутин сознался Илиодору, что он ложный пророк, а что

его везде восхваляют и он хвалится этой славой, - я славы его не признаю и

считаю его ложным пророком.

Хиония Кузьминична Гусева”.

Тем временем полиция поднимает старое дело Илиодора и в нём находит

доказательство подготовки покушения против Распутина.

Из переписки Илиодора следовало, что он связан с какой-то сторонней

подпольной организацией. В одном из писем Илиодора некоему Сёмушке, по-

видимому, связному, говорилось: “Объясни, если они будут так неразумно

вести себя, то я брошу дело и уеду за границу” (что он и сделал

впоследствии).

Следствие продолжалось около года. Во время него была полностью

доказана вина Труфанова (Илиодора) в подготовке к убийству.

12 октября 1914-го судебный следователь Тюменского уезда выносит

постановление о предъявлении обвинений в подстрекательстве к убийству

Труфанову (Илиодору) и розыске его мерами полиции.

Да, обвинение формулируется именно так, а не “организация покушения на

убийство”, что следует из документов и показаний, а только

“подстрекательство к убийству”

Но самое главное впереди - 3 июля 1915 года Гусева объявляется

ненормальной и от уголовного преследования освобождается.

Резолюция Тобольского окружного суда от 3 июля 1915 года гласила:

“Ввиду состоявшегося 20 июня 1915 года определения Томского окружного

суда о признании мещанки города Сызрани Хионии Кузьминичны Гусевой,

обвиняемой в покушении её 29 июня 1914 года в селе Покровском... на

крестьянина Григория Ефимова Распутина в том, что она во время состояния

сумасшествия под влиянием аффекта, связанного с возникшей у неё идеей

религиозно-политического характера, в каковом она находится в настоящее

время... поместить в специальную психиатрическую лечебницу, для лечения до

её выздоровления. Вещественные доказательства сохранить до рассмотрения

дела обвиняемого Труфанова”.

Гусеву помещают в хорошие условия, отличные от других настоящих

психических больных, она получает посылки с едой, фруктами, теплой одеждой.

Свободно переписывается со своими единомышленниками, считающими её

героиней.

В начале марта 1917 года, сразу же после отречения царя, по личному

указанию новоиспеченного министра юстиции Керенского Гусеву отпускают из

лечебницы. Медицинское освидетельствование, сделанное Гусевой перед

“выпиской” из лечебницы, говорило, что она совершенно нормальна.

В Тюменском музее сохранилась копия удостоверения, выданного Гусевой

при освобождении тобольским комиссаром Пигнатти:

“27 марта 1917

Удостоверение

Предъявительница сего есть освобожденная из-под стражи по распоряжению

Временного правительства, покушавшаяся на убийство Распутина, - Хиония

Кузьминична Гусева.

Тобольский губернский комиссар”.

Вот так. Умение и желание убивать становятся общественной заслугой.

Гусеву освободили от уголовного наказания 3 июля 1915 года. А уже 6

июля этого же года выносят заключение товарища прокурора г. Тобольска о

прекращении уголовного преследования против Сергея Труфанова.

И это несмотря на все неопровержимые улики и выводы судебной

экспертизы! Так сработала мощная поддержка, которая стояла за спиной лиц,

покушавшихся на убийство Распутина.

“Я вышел победителем из этой борьбы”, - смело мог сказать будущий

большевик и чекист Илиодор. Атмосфера ненависти и клеветы, пронизавшая

большую часть образованного общества России, делала Григория Распутина

беззащитным перед происками тёмных сил.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9