атеистической, чем русская. Атеизм есть общая вера, в которую крещаются

вступающие в лоно церкви интеллигентски-гуманистической, и не только из

образованного класса, но и из народа. И. так повелось изначала, еще с

духовного отца русской интеллигенции Белинского. И как всякая общественная

среда вырабатывает свои привычки, свои особые верования, так и традиционный

атеизм русской интеллигенции сделался само собою разумеющеюся ее

особенностью, о которой даже не говорят, как бы признаком хорошего тона.

Известная образованность, просвещенность есть в глазах нашей интеллигенции

синоним религиозного индифферентизма и отрицания. О6 этом нет споров среди

разных фракций, партий, "направлений", это все их объединяет. Этим

пропитана насквозь, до дна, скудная интеллигентская культура, с ее

газетами, журналами, направлениями, программами, нравами, предрассудками,

подобно тому как дыханием окисляется кровь, распространяющаяся потом по

всему организму. Нет более важного факта в истории русского просвещения,

чем этот. И вместе с тем приходится признать, что русский атеизм отнюдь не

является сознательным отрицанием, плодом сложной, мучительной и

продолжительной работы ума, сердца и воли, итогом личной жизни. Нет, он

берется чаще всего на веру и сохраняет эти черты наивной религиозной веры,

только наизнанку, и это не изменяется вследствие того, что он принимает

воинствующие, догматические, наукообразные формы. Эта вера берет в основу

ряд некритических, непроверенных и в своей догматической форме, конечно,

неправильных утверждений, именно, что наука компетентна окончательно

разрешить и вопросы религии, и притом разрешает их в отрицательном смысле;

к этому присоединяется еще подозрительное отношение к философии, особенно

метафизике, тоже заранее отвергнутой и осужденной.

Веру эту разделяют и ученые, и неученые, и старые, и молодые. Она усвояется

в отроческом возрасте, который биографически наступает, конечно, для одних

ранее, для других позже. В этом возрасте обыкновенно легкой даже

естественно воспринимается отрицание религии, тотчас же заменяемой верою в

науку, в прогресс. Наша интеллигенция, раз став на эту почву, в большинстве

случаев всю жизнь так и остается при этой вере, считая эти вопросы уже

достаточно разъясненными и окончательно порешенными, загипнотизированная

всеобщим единодушием в этом мнении. Отроки становятся зрелыми мужами, иные

из них приобретают серьезные научные знания, делаются видными

специалистами, и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу

отрочески уверованного, догматически воспринятого на школьной скамье

атеизма свой авторитет ученых специалистов, хотя бы в области этих вопросов

они были нисколько не более авторитетны, нежели каждый мыслящий и

чувствующий человек. Таким образом создается духовная атмосфера и в нашей

высшей школе, где формируется подрастающая интеллигенция. И поразительно,

сколь мало впечатления производили на русскую интеллигенцию люди глубокой

образованности, ума, гения, когда они звали ее к религиозному углублению, к

пробуждению от догматической спячки, как мало замечены были наши

религиозные мыслители и писатели-славянофилы, Вл. Соловьев, Бухарев, кн. С.

Трубецкой и др., как глуха оставалась наша интеллигенция к религиозной

проповеди Достоевского и даже Л. Н. Толстого, несмотря на внешний культ его

имени.

В русском атеизме больше всего поражает его догматизм, то, можно сказать,

религиозное легкомыслие, с которым он принимается. Ведь до последнего

времени религиозной проблемы, во всей ее огромной и исключительной важности

и жгучести, русское "образованное" общество просто не замечало и не

понимало, религией же интересовалось вообще лишь постольку, поскольку это

связывалось с политикой или же с проповедью атеизма. Поразительно

невежество нашей интеллигенции в вопросах религии. Я говорю это не для

обвинения, ибо это имеет, может быть, и достаточное историческое

оправдание, но для диагноза ее духовного состояния. Наша интеллигенция по

отношению к религии просто еще Не вышла из отроческого возраста, она еще не

думала серьезно о религии и не дала себе сознательного религиозного

самоопределения, она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому,

строго говоря, Не выше религии, как думает о себе сама, но вне религии.

Лучшим доказательством всему этому служит историческое происхождение

русского атеизма. Он усвоен нами с Запада (недаром он и стал первым членом

символа веры нашего "западничества"). Его мы приняли как последнее слово

западной цивилизации, сначала в форме вольтерьянства и материализма

французских энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский),

позднее материализма 60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в

новейшее время экономического материализма и -- самые последние годы --

критицизма. На многоветвистом дереве западной цивилизации, своими корнями

идущем глубоко в историю, мы облюбовали только одну ветвь, не зная, не

желая знать всех остальных, в полной уверенности, что мы прививаем себе

самую "подлинную европейскую цивилизацию. Но европейская цивилизация имеет

не только разнообразные плоды и многочисленные ветви, но и корни, питающие

дерево и, до известной степени, обезвреживающие своими здоровыми соками

многие ядовитые плоды. Поэтому даже и отрицательные учения на своей родине,

в ряду других могучих духовных течений, им: противоборствующих, имеют

совершенно другое психологическое и историческое значение, нежели когда они

появляются в культурной пустыне и притязают стать единственным фундаментом

русского просвещения и цивилизации. Si duo idem dicunt, non est idem. На

таком фундаменте не была построена еще ни одна культура.

В настоящее время нередко забывают, что западноевропейская культура имеет

религиозные корни, по крайней мере наполовину построена на религиозном

фундаменте, заложенном средневековьем и реформацией. Каково бы ни было наше

отношение к реформационной догматике и вообще к протестантизму, но нельзя

отрицать, что реформация вызвала огромный религиозный подъем во всем

Западном мире, не исключая и той его части, которая осталась верна

католицизму, но тоже: была принуждена обновиться для борьбы с врагами.

Новая личность европейского человека, в этом смысле, родилась в реформации

(и это происхождение ее наложило на нее свой отпечаток), политическая

свобода, свобода совести, права человека и гражданина были провозглашены

также реформацией (в Англии); новейшими исследованиями выясняется также

значение протестантизма, особенно в реформатстве, кальвинизме и

пуританизме, и для хозяйственного развития, при выработке

индивидуальностей, пригодных стать руководителями развивавшегося народного

хозяйства. В протестантизме же преимущественно развивалась и новейшая

наука, и особенно философия. И .все это развитие шло со строгой

исторической преемственностью и постепенностью, без; трещин и обвалов.

Культурная история западноевропейского мира представляет собою одно связное

целое, в котором еще живы и свое необходимое место занимают и средние века,

и реформационная эпоха, наряду, с веяниями нового времени.

Уже в эпоху реформации обозначается и то духовное русло, которое оказалось

определяющим для русской интеллигенции. Наряду с реформацией в

гуманистическом ренессансе, возрождении классической древности возрождались

и некоторые черты язычества. Параллельно с религиозным индивидуализмом

реформации усиливался и неоязыческий индивидуализм, возвеличивавший

натурального, невозрожденного человека. По этому воззрению, человек добр и

прекрасен по своей природе, которая искажается лишь внешними условиями;

достаточно восстановить естественное состояние человека, и этим будет все

достигнуто. Здесь -- Корень разных естественноправовых теорий, а также и

новейших учений о прогрессе и о всемогуществе одних внешних реформ для

разрешения человеческой трагедии, а следовательно, и всего новейшего

гуманизма и социализма. Внешняя, кажущаяся близость индивидуализма

религиозного и языческого не устраняет их глубокого внутреннего различия, и

поэтому мы наблюдаем в новейшей истории не только параллельное развитие, но

и борьбу обоих этих течений. Усиление мотивов гуманистического

индивидуализма в истории мысли знаменует эпоху так называемого

"просветительства" ("Aufklarung") в XVII, XVIII, отчасти XIX веках.

Просветительство делает наиболее радикальные отрицательные выводы из

посылок гуманизма: в области религии, через посредство деизма, оно приходит

к скептицизму и атеизму; в области философии, через рационализм и эмпиризм,

-- к позитивизму и материализму; в области морали, чрез "естественную"

мораль, -- к утилитаризму и гедонизму. Материалистический социализм тоже

можно рассматривать как самый поздний и зрелый плод просветительства. Это

направление, которое представляет собою отчасти продукт разложения

реформации, но и само есть одно из разлагающих начал в духовной жизни

Запада, весьма влиятельно в новейшей истории. Им вдохновлялась великая

французская революция и большинство революций XIX века, и оно же, с другой

стороны, дает духовную основу и для европейского мещанства, господство

которого сменило пока собой героическую эпоху просветительства. Однако

очень важно не забывать, что хотя лицо европейской земли все более

искажается благодаря широко разливающейся в массах популярной философии

просветительства и застывает в холоде мещанства, но в истории культуры

просветительство никогда не играло и не играет исключительной или даже

господствующей роли; Дерево европейской культуры и до сих пор, даже незримо

для глаз, питается духовными соками старых религиозных корней. Этими

корнями, этим здоровым историческим консерватизмом и поддерживается

прочность этого дерева, хотя в той мере, в какой просветительство проникает

в корни и ствол, и оно тоже начинает чахнуть и загнивать. Поэтому нельзя

считать западноевропейскую цивилизацию безрелигиозной в ее исторической

основе, хотя она, действительно, и становится все более таковой в сознании

последних поколений. Наша интеллигенция в своем западничестве не пошла

дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада,

причем приняла их в связи с наиболее крайними и резкими формами философии

просветительства. В этом отборе, который произвела сама интеллигенция, в

сущности, даже и не повинная западная цивилизация в ее органическом целом.

В перспективе ее истории для русского интеллигента исчезает совершенно роль

"мрачной" эпохи средневековья, всей реформационной эпохи с ее огромными

духовными приобретениями, все развитие научной и философской мысли помимо

крайнего просветительства. Вначале было варварство, а затем воссияла

цивилизация, т. е. просветительство, материализм, атеизм, социализм, -- вот

несложная философия истории среднего русского интеллигентства. Поэтому в

борьбе за русскую культуру надо бороться, между прочим, даже и За более

углубленное, исторически сознательное западничество.

Отчего же так случилось, что наша интеллигенция усвоила себе с такою

легкостью именно догматы просветительства? Для этого может быть указано

много исторических причин, но в известной степени отбор этот был и

свободным делом самой интеллигенции, за которое она постольку и

ответственна перед родиной и историей.

Во всяком случае, благодаря этому разрывается связь времен в русском

просвещении, и этим разрывом Духовно больна наша родина.

III

Отбрасывая христианство и установляемые им нормы жизни, вместе с атеизмом

или, лучше оказать, вместо атеизма наша интеллигенция воспринимает догматы

религии человекобожества, в каком-либо из вариантов, выработанных западно-

европейским просветительством, переходит в идолопоклонство этой религии.

Основным догматом, свойственным всем ее вариантам, является вера в

естественное совершенство человека, в бесконечный прогресс, осуществляемый

силами человека, но, вместе с тем, механическое его понимание. Так как все

зло объясняется внешним неустройством человеческого общежития и потому нет

ни личной вины, ни личной ответственности, то вся задача общественного

устроения заключается в преодолении этих внешних неустройств, конечно,

внешними же реформами. Отрицая Провидение и какой-либо изначальный план,

осуществляющийся в истории, человек ставит себя здесь на место Провидения и

в себе видит своего спасителя. Этой самооценке не препятствует и явно

противоречащее ей механическое, иногда грубо материалистическое понимание

исторического процесса, которое сводит его к деятельности стихийных сил

(как в экономическом материализме); человек остается все-таки единственным

разумным, сознательным агентом, своим собственным провидением. Такое

настроение на Западе, где оно явилось уже в эпоху культурного расцвета,

почувствованной мощи человека, психологически окрашено чувством культурного

самодовольства разбогатевшего буржуа. Хотя для религиозной оценки это

самообожествление европейского мещанства -- одинаково как в социализме, так

и индивидуализме -- представляется отвратительным самодовольством и

духовным хищением, временным притуплением сознания, но на Западе это

человекобожество, имевшее свой Sturm und Drang, давно уже стало (никто,

впрочем, не скажет, надолго ли) ручным и спокойным, как и европейский

социализм. Во всяком случае, оно бессильно пока расшатать (хотя с медленной

неуклонностью и делает это) трудовые устои европейской культуры, духовное

здоровье европейских народов. Вековая традиция и историческая дисциплина

труда практически еще побеждают разлагающее влияние самообожения. Иначе в

России, при происшедшем здесь разрыве связи исторических времен. Религия

человекобожества и ее сущность -- самообожение в России были приняты не

только с юношеским пылом, но и с отроческим неведением жизни и своих сил,

получили почти горячечные формы. Вдохновляясь ею, интеллигенция наша

почувствовала себя призванной сыграть роль Провидения относительно своей

родины. Она сознавала себя единственной носительницей света и европейской

образованности в этой стране, где все, казалось ей, было охвачено

непроглядной тьмой, все было столь варварским и ей чуждым. Она признала

себя духовным ее опекуном и решила ее спасти, как понимала и как умела.

Интеллигенция стала по отношению к русской истории и современности в

позицию героического вызова и героической борьбы, опираясь при этом на свою

самооценку. Героизм -- вот то слово, которое выражает, по моему мнению,

основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм

самообожения. Вся экономия ее душевных сил основана на этом самочувствии.

Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от почвы,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6