Глава I

Символ в песенном тексте

§1. Символ в филологии, философии, культурологии. Соотношение символа с художественными приёмами

Символ (от греческого συμβολον – знак, предзнаменование) – то, что служит условным знаком какого-либо понятия, явления, идеи [Ожегов 2002: 717]. Понятию символ не так уж легко найти точное определение. Этот вопрос не имеет однозначного решения.

Символом называют термин, название или даже образ, обладающий помимо своего общеупотребительного ещё и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределённое, неизвестное.

Символическим является такое слово или образ, значение которого выходит за рамки конкретного, непосредственного, назывного и не поддаётся точному определению или объяснению. Когда разум пытается объять некий символ, то неизбежно приходит к идеям, лежащим за пределами логики.

Явлений вне человеческого понимания в мире огромное количество. Мы постоянно прибегаем к символам для обозначения понятий, определений, точное понимание которых нам не подвластно. Именно поэтому все религии используют язык символов как словесного, так и зрительного, и акустического, осязательного уровней.

Символ заключает в себе большее, чем его очевидное и сразу приходящее на ум значение. Кроме того, символ – это естественный и спонтанно возникающий продукт.

Символы разнообразны по форме. Где бы мы их не встретили – в истории или в снах современных людей, проходящих через переломную стадию жизни, – всюду ощутимо их значение. Символ олицетворяет особую природу интуиции, действующей через «медиума», то есть человека, который способен, входя в состояние, близкое к трансу, получать знание об отдалённых событиях или фактах, о которых его сознанию ничего не известно [Юнг 1997: 149].

Символ в основе своей связан с метафорическим началом. Размытость смысловой предметности слов приводит к тому, что по своему общему значению метафора служит наиболее адекватным средством наглядной передачи образов, имеющихся в сознании, или художественного чувства [Ольховиков 1984: 83]. Как известно, мир познаётся через метафору. Чтобы осознать новое понятие, человеческому разуму необходимо найти некую точку опоры из материала, известного ему. Так создаются различные сравнения, метафоры. Символ – это тоже некий метафорический способ познания другого объекта или явления.

«Сущность языка – пишет известный английский философ Б. Рассел, – состоит не в употреблении какого-либо способа коммуникации, но в использовании фиксированных ассоциаций… то есть в том, что нечто ощутимое – произнесённое слово, картинка, жест или что угодно – могли бы вызвать «представление» о чём-то другом. Когда это происходит, то ощутимое может быть названо «знаком» или «символом», а то, о чём появляется представление, – «значением». О том же рассуждает В.А. Звегинцев, называющий язык, во-первых, средством мыслительного расчленения окружающего нас мира на дискретные понятия и, во-вторых, орудием классификации этих понятий [Цит. по: Панов 1983: 67].

Если вспомнить, что наука о знаках и их значениях носит название семиотики, то эту мысль вслед за Э. Бенвенистом удастся сформулировать ещё более лаконично. Можно сказать, что естественный язык человека осуществляет семиотическое моделирование и тем самым служит универсальной семиотической матрицей, на которой можно вторично построить практически неограниченное число самых разнообразных знакомых или информационных систем [Панов 1983: 88].

Всякий символ вещи есть прежде всего её отражение. Но отражение уже в сознании и мышлении, а не просто в самой же физической или физиологической действительности. Смысл вещи есть нечто более общее, чем её символ; и чтобы стать символом, он должен быть ещё определённым образом разработан и организован.

Если в символе нет обобщения, создающего бесконечную смысловую перспективу, тогда не стоит говорить специально о символе. Чтобы быть символом, предмет должен указывать на нечто другое, что не есть он сам, и даже быть для этих других вещёй законом их построения.

Выражение вещи всегда есть так или иначе её знак, а без момента знаковости решительно невозможно добиться существенного определения символа.

Знак вещи или события есть их смысл, но не просто смысл, а такой, который осуществлён, воплощён или дан на каком-нибудь субстрате, не на том, который является субстратом осмысляемых вещей или событий, на том, который он символизирует. Но самое интересное здесь то, что смысл, перенесённый с одного предмета на другой, настолько глубоко и всесторонне сливается с этим вторым предметом, что их уже становится невозможно отделять один от другого. Символ в этом смысле есть полное взаимопроникновение идейной образности вещи и самой вещи.

В символе означающее и означаемое обязательно смыкаются в одной точке, как бы они различны ни были сами по себе. По своему субстрату они – разные, а по своему смыслу – одно и то же.

Символ есть та обобщённая смысловая мощь предмета, которая, разлагаясь в бесконечный ряд, осмысливает собою и всю бесконечность частных предметов, смыслом которых она является.

Символ вещи есть её отражение, однако не пассивное, не мёртвое, а такое, которое несёт в себе силу и мощь самой же действительности, поскольку однажды полученное отражение перерабатывается в сознании, анализируется в мысли, очищается от всего случайного и несущественного и доходит до отражения уже не просто чувственной поверхности вещей, но их внутренней закономерности. В том смысле и надо понимать, что символ вещи порождает вещь.

Символ есть разновидность знака, но также и знак в некотором отношении тоже является символом. Символ есть развёрнутый знак, но знак тоже является неразвёрнутым символом, его зародышем. Различие между знаком и символом определяется степенью значимости обозначаемого и символизируемого предмета. Подобное соотношение символа и знака или символов разных уровней проявляется в примере, приведённом С.С. Аверинцевым. Образ Беатриче символизирует женственность. Но не только фигура Беатриче является символом, но и воплощённое ею понятие женственности также является символом, но «более сложным, более элитарным». Символ не просто обозначает бесконечное количество индивидуальностей, но он есть также и закон их возникновения [Аверинцев 1996: 279].

Символ диалектичен, и, стало быть, взаимосвязь его компонентов не механична, а органична. Понятие символа, поэтому имеет сложные отношения с другими понятиями, а также с художественными тропами.

Символ и эмблема. Эмблема есть точно фиксированный, конвенциональный, но, несмотря на свою условность, вполне общепризнанный знак как самого широкого, так и самого узкого значения.

Символ не имеет никакого условного, точно зафиксированного и конвенционального значения. И поэтому, хотя всякая эмблема есть символ, но отнюдь не всякий символ есть эмблема. Понятие символа гораздо шире понятия эмблемы.

Символ вещи настолько никак не связан с самой вещью, что в нём даже ничего о ней не говорится или говорится частично.

Символ и аллегория. Их точка соприкосновения, это тождество – не полное, примерное, иллюстративное, не всерьёз, а только ради намерения разъяснить читателю какую-нибудь отвлечённую идею, которая так и останется отвлечённой идеей.

Символ не есть аллегория, поскольку в аллегории отвлечённая идея, её предмет не имеет ничего общего или имеет очень мало общего с обратной стороной изображаемого предмета, так что идейно-образная сторона вещи гораздо содержательнее, художественнее, чем эта отвлечённая идея, и может рассматриваться совершенно отдельно от той идеи, к иллюстрации которой она привлечена. В аллегории нет самостоятельного значения, способного функционировать вне контекста.

Символ и олицетворение (персонификация). В олицетворении обозначается богатый предмет, но даётся весьма скудное его изображение. В олицетворении же художественная сторона вовсе не имеет самостоятельного значения. Принципом этой схематически олицетворённой художественности является только сама же схематически олицетворённая общность.

Символ и сравнение. Символ всегда является сравнением, подобием; в основе его лежит закон аналогии. Сравнение же символично тогда, когда между членами его наличествует не только общность типологического порядка, но и единство генетического истока. В противном случае, сравнение может быть чем угодно, аллегорией, например, но не символом. Подлинная природа символа в том, что в нём присутствует решительная невозможность каких-либо его объяснений; он сам объясняет себя простым фактом своей явленности и не терпит никаких комментариев [Свасьян 2000: 108-109].

Сравнение выражается в народной поэзии или так, что символ вполне соответствует своему предмету, или так, что между тем и другим полагается некоторое различие. В полном сравнении символ является то приложением (конь-сокол), то обстоятельством в творительном падеже (зегзицею кычеть), то развитым предложением. В последнем случае сравниваемое может подразумеваться или быть развито до такой степени как и символ.

Символ как приложение сливается с обозначаемым в одно целое, а творительный падеж напоминает превращения: то и другое может быть отнесено к тому времени, когда человек не отделял себя от внешней природы.

Символ и метафора. И в символе, и в метафоре идея вещи и образ вещи пронизывают друг друга, и в этом их безусловное сходство. Но в метафоре предмет как бы вполне растворён в самой этой образности и не является чем-то таким, для чего метафора была бы символом.

Символ указывает на какой-то неизвестный нам предмет, хотя и даёт нам в то же время всяческие возможности сделать необходимые выводы, чтобы этот предмет стал известным. Метафора же не указывает ни на какой посторонний себе предмет. Она уже сама по себе является предметом самодовлеющим и достаточно глубоким, чтобы его долго рассматривать и в него долго вдумываться, не переходя ни к каким другим предметам.

Если символ не есть метафора, то он не есть также и метонимия и синекдоха, и вообще он не есть троп [Свасьян 2000: 83].

Символ и художественный образ. То, чего нет в символе и что выступает на первый план в художественном образе, это – автономно-созерцательная ценность. Художественное произведение можно бесконечно долго созерцать и им любоваться, забывая обо всём прочем.

Чистый художественный образ, взятый в отрыве от всего прочего, конструирует самого же себя и является моделью для самого себя. В нём тоже есть общее (идея) и единичное (чувственные данности), и это общее тоже порождает из себя конечный или бесконечный смысловой ряд единичностей.

Подлинная символика есть уже выход за пределы чисто художественной стороны произведения. Символ несёт с собой не чисто художественные функции художественного произведения, но его соотнесённость с другими предметами.

Символ и миф. Символ необходимо тщательно отличать ещё от одной конструкции, где идейная образность действительности тоже дана вместе с самой действительностью. Эта конструкция – миф. Миф отождествляет идейную образность вещей с вещами как таковыми и отождествляет вполне субстанционально. В мифе мы находим субстанциональное (или, попросту говоря, буквальное) тождество образа вещи и самой вещи, в то время как другие структурно-семантические категории говорят только о том или о другом отражении вещей в их образах.

Всякий миф является символом уже потому, что он мыслит себе общую идею в виде живого существа, а живое существо всегда бесконечно по своим возможностям. Но отнюдь не всякий символ есть миф. Художественные образы в значительной мере символичны, но мифами они являются сравнительно редко. Всякий миф есть символ, но не всякий символ есть миф.

К символической модели часто неприменимы категории времени и пространства. Символ может переходить из одного текста в другой. Его значение не зависит от времени написания или чтения текста, поскольку символ обладает устойчивым спектром значений, способным, однако, пополняться.

Миф наиболее легко поддаётся символической обработке. Миф может изображаться с бесконечно разнообразной интенсивностью своей символики, и символ в конкретных произведениях науки и искусства может как угодно близко подходить к мифу и даже сливаться с ним [Лосев 1976: 176].

Символ един и неделим. Его нельзя разбить на более мелкие части. Он целен, самобытен. Его можно только пояснить с помощью других символов-слов.

Смысл символа, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однозначной логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий [Пророков 1987: 46].

Символизм всегда реалистичен. Символ (в плане репрезентации) не поглощает здесь реальности. Он именно её отражает. Но отражает так, что в отражении этом не остаётся места выражению; в лучшем случае оно выполняет роль пассивного и зеркально точного оформителя отражения [Свасьян 2000: 136].

Мир познаётся через метафору. Человеку необходим старый, им уже осмысленный материал, на который он сможет опираться, чтобы познать другие предметы и явления через их сопоставление.

Необходимо категорически утверждать, что без использования символических функций сознания и мышления невозможно вообще никакое осмысленное сознание вещей, как бы оно примитивно ни было [Пророков 1987: 45].

Символ диктует особую семантическую нагрузку. Он отсылает нас к реализации лексемы-символа, способного существовать как вне контекста, так и, наоборот, в составе других художественных произведений.

Прямое значение в символе равноправно абстрактному: абстрактная идея закодирована в конкретном содержании для того, чтобы выразить абстрактное через конкретное, но и конкретное кодируется абстрактным, чтобы показать его идеальный, отвлечённый смысл, что ведёт к взаимообогащению значений: солнце есть символ золота, но и золото есть символ солнца. Символ – это своего рода конгломерат равноценных значений, и этим он отличается от других тропов [Гендлер 2002: 36].

Символ – это разворачиваемый факт, взятый в своей целостности и объёмности. Он всегда диалектичен. Логика его – это логика противоречия, и мыслим он, стало быть, как конкретный органический синтез изменчивости и постоянства, формы и содержания, тождественного и различного, одного и многого, подвижности и покоя, конечного и бесконечного.

Многообразны формы проявления символа; символическим может быть знак и расположение знака; одна и та же вещь может не быть символом в какой-то ситуации и быть им в другой. Очень часто символична именно деталь; кажущаяся незначительной при поверхностном взгляде, которая, по сути, определяет целое [Свасьян 2000: 96].

Подводя итоги, можно утверждать, что феномен символа отнюдь не поддаётся однозначной оценке ни в аспекте человеческой культуры вообще, ни в аспектах отдельных её областей и функций. Затаённость, скрытость смысла в структуре символических образов свидетельствуют о его сохранности, но оставляют в неведении относительно степени его активности. Можно предположить, что смысл для того и существует, чтобы его доискиваться, раскрывать, разворачивать, а также реконструировать и воссоздавать, если он разрушен в процессе подобного поиска. Может быть, только разрушив смысл и создав его вновь, можно в какой-то мере постичь его тайну. Символ в культурном тексте – не только высокое ценностное воздаяние, но и познавательная капитуляция [Пророков 1987: 46-47].

Символ – это чувственно оформленное вечное, связь умозрительного и эмпирического, запечатление – отображение всеобщего и универсального в конкретном и определённом. Мир культуры творим символическими функциями, каждая из которых самобытна, не сводима и не выводима из других, каждая из которых – характеризуется особым подходом к постижению реальности, у каждого из которых – свой созидательный принцип [Дмитриева 1994: 96].

Символ как таковой не имеет предела семантического объяснения. Да и будет ли тогда символ символом, если он станет однозначно толкуемым явлением? Если это произойдёт, то символ из своей категории автоматически перейдёт в понятие или в знак. А понятие не имеет уже той широты и неоднозначности толкования предметов и явлений в художественном произведении.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10