признания, для чего и отпросился у Главнокомандующего генерала Князь

Михаила Никитича Волконского на дватцатъ на девять дней, в кое время писал

к нему письмо, но ответу на оное не имел. После ж, находясь с ним всегда

розно, кроме Ченстоховской крепости, где он, князь Голицын, был корпусной

командир, не имел случая изъяснитца. Ныне ж в проезд мой чрез Москву и

остановясь для нужды, кою имел я по банковой канторе, узнав, что он, князь

Голицын, в Москве, разсудил от него, следуя давно положенному намерению,

взять удовольствие моей обиды, и потому 15 числа сего месяца поехал я в дом

к нему и по приезде моем начал тем, что я тот Лавров, кой был некогда в ево

палку, и надеюсь, что Вашему Сиятельству не трудно узнать притчину моего

приезда. Он, взяв меня за руку, повел в особливый покой, где, кроме нас

двух, никого не было, и на вопрос ево, чтоб я говорил, какая нужда,

ответствовал, что он должен мне тем безчес-тием, кое причинил мне ударам

палкою, и требовал от него, чем он может за cue удовольствовать. Но в ответ

получил, что я повеса и что я пришел с ним в дам ево дратца, и, толкнув

меня в грудь, принимался за лацкан. В cue время почел себя должным

защищаться по возможности и отвечал ему тем же После чего один другова

вывели ис того покоя, держав за волосы, где первое было от него, князя

Голицына, слово, чтоб меня как бешенова били, по которому приказу в сей

комнате находящиеся офицеры и другие, кто был, не выключая и ево лакеев,

бросились ко мне и оттащил и меня за косу, а другие держали за руки, и в то

время уже я должен был уступить силе, будучи один Тогда ж не упустил князь

Голицын покуситца ударить меня в щоку, когда за руки меня несколько людей

держали, а за косу держал лакей ево Я, по счастию имея на то время одни

только ноги вольными, от того избавился чрез удар ево по брюху, после чего

и избавляться надлежало мне одним необычайным криком, по которому уже и

кричал князь Голицын: не бей ево, отвести надобно тебя к Князь Михаиле

Никитичу.

Я охотно был готов куда б ни было, только б мог избавиться от такова

насильства. Потом было послал он к господину полицмейстеру, но и то, не

знаю почему, отменил, а, приказав отнять мою шпагу и втащить в находящийся

против даму ево погреб, где и заперт я был больше получаса, а в отъезд ево

к Князю Волконскому я уже переведен был в избу, а ис той в другую, откудова

отвезен был майором от полиции к господину бригадиру Архарову, который,

уповательно по повелению, отослал меня под караул в полицию. В протчем

чистосердечно с клятвою утверждаю, что, кроме собственной моей выше

объявленной претензии, не имел и никем подвигнут не был и в сем допросе

показал сущую правду, К сему допросу отставной секунд майор Федор Степанов

сын Лавров руку приложил»

Поражает смелость Лаврова. Он не мог не знать, что Петр Голицын

недавно получил чин генерал-поручика и собирается жениться на дочери

московского главнокомандующего. Не случайно, что сразу после драки с

Лавровым Голицын по совету родственников и друзей подал прошение на

высочайшее имя, рассчитывая на благоприятное решение без суда и огласки. Но

государыня не стала на сторону сильного и приказала получить от него

объяснения.

«Записка для памяти, — так начинает свои оправдания «князь-куколка». —

По Всемилостивейшей отменной Ея Императорского Величества ко мне милости

показан мне был допрос отставного секунд-майора Лаврова. Я, читая, нашол

оной ложью наполнен. Того ради сим изъясняю, каким образам дело cue

происходило: 1) показал он, что, будучи в моем палку офицерам, во время

онаго палку в конном строю его ударил я палкою. То неправда, ибо я никогда

из себя так не выходил, чтобы непристойным штрафам офицера наказывать, а

как он худой офицер, часто репремендован был, и, сколько мне помнится,

будучи в строю, я замахнулся на него шпагою. 2) Упоминает он, что ко мне

письмо писал. Я никакого письма от него не получал и чрез восемь лет

никакой жалобы от него не слыхал, хотя во все продолжение моей службы при

войсках в Польше, как и он тут же находился, в карабинерном Новогородском

полку. 3) Наконец, он, Лавров, изъясняет в своем допросе, что, пришед ко

мне в дом, объявил, что он тот Лавров, который некогда был в моем полку

офицером и надеется, что нетрудно мне узнать притчину ево ко мне приезду. И

то он сказал неправду, а он, взошед ко мне в комнату, сказал, что имеет со

мною нужду переговорить о старых делах. Я ево отвел в другую горницу и, быв

с ним один на едине, стал он мне говорить об своей мнимой обиде, я не успел

еще зделатъ никакова размышления и со удивлением глядя на нево, а он, не

дождавшись от меня никакого ответа, кинувшись на меня, ухватил за горло. Я,

видев столь дерзкого человека противу себя, ударил правою рукою ево в шоку,

а левою, схватя его за волосы, отдернул ево от себя. Между тем, офицеры,

находящиеся в другой комнате, услышали стук, взошли и взяли ево. Все cue

происшествие происходило по утру, будучи я не одет. А что он пишет, будто

бы я выговаривал предстоящим офицерам, чтоб его били, как бешенова, я того

не говаривал. Напротив того, офицерам приказывал, когда они его держали,

чтобы не били, а после приказал его арестовать. В протчем показании от него

были все ложны, а только было, как выше от меня изъяснено».

Сбивчивый тон записки вызвал у государыни недоверие. Она поделилась

сомнениями с Потемкиным. Тот отнюдь не собирался мстить своему мнимому

сопернику Голицыну, а, напротив, стремился предать Лаврова суду.

8 октября 1775 года вице-президент Военной коллегии Потемкин подал на

Высочайшее имя доклад. Три генерал-фельдмаршала (К. Г. Разумовский, П. А.

Румянцев и 3. Г. Чернышев) и три полных генерала (вице-президент

Адмиралтейств-коллегий И. Г. Чернышев, Я. А. Брюс и М. В. Берг) вместе с

Потемкиным собрались в Военной коллегии и «слушали предложенное им к

решению дело уволенного от службы секунд-майора Федора Лаврова». Поступок

офицера был назван «неприличным и дерзновенным». Высший генералитет не

захотел создавать особого прецедента и предложил передать дело обычному

военному суду.

Какое решение приняла Екатерина, мы не знаем. Никаких других

документов в деле нет. В глазах императрицы виновными были оба драчуна. 27

октября Голицын обратился к Потемкину с письмом: «Удален будучи от всего

того мщения, которое по военным регулам влечет за собою военный суд, и

будучи уже тем доволен, что он над отставным секунд-майором Лавровым

назначен, прошу покорнейше Ваше Сиятельство мою всеподданнейшую прозьбу у

Ея Императорского Величества подкрепить, дабы сей Лавров освобожден был от

онаго суда. Тем Вы мне окажете особливую милость».

Пока князь ждал решения, состоялась дуэль. 11 ноября Петр Михайлович

скончался.

С кем же дрался на поединке генерал-поручик? Корберон утверждает:

с Лавровым. Это неправдоподобно. После ареста и назначения военного

суда Лавров вряд ли был бы допущен до поединка. Тем более что сам обидчик

ходатайствовал о прекращении суда и как бы просил у Лаврова прощения.

Похоже, что Корберон перепутал имена. Если в его рассказе поменять Лаврова

и Шепелева местами, то все приходит в соответствие с допросом Лаврова.

Именно Лаврова, а не Шепелева ударил палкою Голицын. Лавров, а не Шепелев

покинул полк и долго искал встречи с обидчиком. Лавров, а не Шепелев пришел

в дом князя требовать удовлетворения. Дело дошло до рукопашной. Голицын не

счел возможным драться на поединке со своим бывшим офицером, подал на него

жалобу императрице.

Другое дело Петр Амплеевич Шепелев, двоюродный брат прославленного

Задунайского. Он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. За

участие в перевороте 1762 года получил чин гвардии капитан-поручика.

Подполковником был переведен в Санкт-Петербургский карабинерный полк, где

судьба свела его с Голицыным и на короткое время с Лавровым. Возможно, он

подружился с молодым корнетом — Шепелевы и Лавровы принадлежали к

калужскому дворянству Лавров после оскорбления перевелся в другой полк.

Шепелев и Голицын вместе воевали против польских конфедератов и Пугачева.

Вспыльчивый князь подозревал своего боевого товарища в том, что он

настроил Лаврова. Попытка Шепелева оправдаться закончилась вызовом на

поединок, причем вызов сделал именно Голицын. Секунданты умышленно медленно

заряжали пистолеты, чтобы дать возможность дуэлянтам помириться. Шепелев

попытался пойти на мировую. В ответ Голицын, нарушая все законы поединков,

кинулся на него с обнаженной шпагой. Защищаясь, Шепелев нанес князю

смертельную рану. История этой дуэли настолько не в пользу Голицына, что

становится понятным, почему Шепелев не понес никакого наказания. Он получил

отпуск на год (возможно, тоже был ранен) и уже в 1777 году во главе

Рязанского карабинерного полка принял участие в походе князя Н. В. Репнина

к западным границам. 22 сентября 1778 года Шепелев получил чин генерал-

майора с назначением в Финляндскую дивизию. В 1783-м женился на овдовевшей

племяннице Потемкина Измайловой и вскоре отправился в Крым к войскам ее

дяди. Шепелев участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 годов, а затем

служил в Белоруссии и Литве. Павел I, обрушивший гонения на потемкинцев,

перевел его в статскую службу, но с повышением (генерал-поручик стал

действительным тайным советником, то есть полным генералом, и сенатором). В

1816 году 78-летний Шепелев уволился по прошению и получил в награду за

службу орден св. Александра Невского. Он умер в 1828 году и похоронен в

Невской обители. Жена пережила его на 4 года (по другим сведениям, на 6

лет). Имя Федора Степановича Лаврова после событий осени 1775 года исчезло

из армейских списков.

Легенда об убийстве князя Голицына возникла, скорее всего, после

смерти Петра Амплеевича, причем родилась она не в семейном кругу князей

Голицыных. И до смерти князя Петра Михайловича, и после нее Голицыны

оказывали Потемкину знаки уважения, породнились с ним. Живучести легенды

способствовала прежде всего тайна, окружавшая поединок Голицына с

Шепелевым. Императрица, щадя честь голицынской фамилии, решила не предавать

дело огласке...

Глава VI.

На новом поприще

Новый этап во взаимоотношениях Екатерины и Потемкина наступил в первой

половине 1776 года. Из человека, утешавшего ее в ночные часы и дававшего ей

дельные советы, Григорий Александрович превратился в вельможу первой

величины, фактического владыку огромной территории, которой он управлял и

фактически распоряжался по своему усмотрению.

Как мы помним, в своей «Чистосердечной исповеди» Екатерина называла

Потемкина богатырем. На поверку оказалось, что он обладал отнюдь не

богатырским здоровьем: то ли подорвал его, будучи фаворитом, то ли от

общения с многочисленными дамами, окружавшими его в Новороссии, то ли из-за

непривычного климата и утомительных путешествий, но Григорий Александрович

часто и продолжительно болел, что крайне беспокоило Екатерину. «Береги себя

для меня». «Ты знаешь, что ты мне очень, очень нужен». «Унимать тебя

некому... при первом свидании за уши подеру», — грозила Екатерина, узнав от

Потемкина, что тот за три дня преодолел расстояние от Кременчуга до

Могилева. 31 августа 1783 года императрица выговаривала: «Браниться с тобою

и за то хочу, для чего в лихорадке и горячке скачешь повсюду».

Императрица была вполне уверена и в преданности Потемкина, и в

готовности выполнить самое сложное и деликатное поручение. «Вижу, что ты

летал повсюду на сухом пути и на воде и распорядил все нужное». «Видит Бог,

что я тебя люблю и чту, яко умнейшего и вернейшего друга», — писала

императрица в конце 1782 года.

Деятельность Потемкина на юге России охватывала четыре сферы, в каждой

из которых он оставил заметный след. Главнейшей из них надлежит считать

хозяйственное освоение Северного Причерноморья (заселение края, основание

новых городов, развитие земледелия на некогда пустынных землях); три другие

— присоединение Крыма к России, создание военно-морского флота на Черном

море и, наконец, руководство военными операциями в годы русско-турецкой

войны 1787—1791 годов.

Потемкин был назначен губернатором Новороссийской губернии указом от

31 марта 1774 года еще до заключения Кючук-Кайнарджийского мира. По этому

миру к России отошли крепости Керчь и Еникале в Крыму на побережье

Керченского пролива, крепость Кинбурн, охранявшая выход в Черное море из

Днепра, а также пространство между Днепром и Бугом и огромные территории к

востоку от Азовского моря.

Задача Потемкина, ставшего с 1775 года наместником Новороссии, в

состав которой вошла помимо Новороссийской губернии вновь образованная

Азовская, состояла в хозяйственном освоении обширной территории. Решать эту

задачу надлежало с заселения ранее пустынного края.

С этой целью еще в 1764 году был разработан план земельных раздач всем

переселенцам, за исключением помещичьих крестьян; вся территория

разбивалась на участки в 26 десятин на земле с лесом и 30 десятин

безлесных. Поселенцам предоставлялась существенная льгота: они

освобождались от уплаты податей и прочих налогов на срок от 6 до 16 лет.

План 1764 года предусматривал и насаждение в крае помещичьего

землевладения: если помещик брал обязательство заселить земельные дачи

своими крепостными, то их размер мог достигать 1440 десятин.

Потемкин ввел новшества, которые должны были стимулировать поток

переселенцев и повысить заинтересованность помещиков в переводе своих

крестьян из центральных неплодородных уездов на тучный чернозем Северного

Причерноморья: он увеличил размер дач для крестьян и горожан вдвое — до 60

десятин, а размер дач для помещиков до 12 тысяч десятин. Вербовщики

переселенцев получали денежное вознаграждение, а наиболее активные из них —

дворянское звание: купцу Алексею Кунину за переселение 150 человек Потемкин

в 1780 году пожаловал капитанский чин.

Результаты переселенческой политики Потемкина сказались довольно

быстро: если к 1774 году население Новороссийской губернии составляло около

200 тысяч человек, то в 1793 году оно возросло более чем вчетверо — до 820

тысяч. Национальный состав поселенцев отличался крайней пестротой:

большинство его составляли русские (отставные солдаты, государственные

крестьяне, горожане); в Екатеринославском наместничестве было много болгар,

молдаван, греков, переселившихся из Крыма и с территорий, подвластных

Османской империи.

О масштабности мышления Потемкина можно судить по его готовности

ущемить интересы помещиков в угоду интересам государственным: в 1787 году

он выступил с предложением не возвращать беглых из наместничества.

«Противно было бы пользе государственной запретить здесь принятие беглецов,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9