Бездна Казанской губ., репрессии против студентов и закрытие Петербургского

университета, арест Михайлова, В. А. Обручева и др.) внимание III отделения

все более привлекает деятельность Ч. С осени 1861 г. за ним была

установлена полицейская слежка (использовались и такие средства, как подкуп

прислуги). Но Ч. был умелым конспиратором, в его бумагах не находили ничего

подозрительного. В июне 1862 г. было запрещено на восемь месяцев издание

"Современника" и "Русского слова".

7 июля 1862 г. Ч. был арестован у себя на квартире (жена с двумя

сыновьями гостила в Саратове). Поводом для ареста послужило перехваченное

на границе письмо Герцена и Огарева к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором

предлагалось издавать "Современник" в Лондоне или в Женеве. В тот же день

Ч. стал узником Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где пробыл

до вынесения приговора - гражданской казни, состоявшейся 19 мая 1864 г. на

Мытнинской прощали. Он был лишен всех прав состояния и присужден к 14 годам

каторжной работы в рудниках, с последующим поселением в Сибири; Александр

II сократил срок каторги до 7 лет. Судебный процесс по делу Ч. тянулся

очень долго из-за отсутствия прямых улик; роковую роль в нем, как и в делах

Михайлова и арестованного позднее Шелгунова, сыграли написанные Вс. Д.

Костомаровым (участвовавшим в напечатании прокламаций) фальшивые бумаги. В

вину Ч. вменялись, помимо написания "Барским крестьянам...", также его

подцензурные статьи в "Современнике"; Ч. и его друзья тщетно боролись с

полным отсутствием законности.

В крепости Ч. обратился к художественному творчеству. Здесь, с 14

декабря 1862 г. по 4 апреля 1863 г., был написан роман "Что делать? Из

рассказов о новых людях". За ним последовали оставшиеся незаконченными

повесть "Алферьев" (1863) и роман "Повести в повести" (1863), "Мелкие

рассказы" (1864). Увидел свет - по недосмотру цензуры - лишь роман "Что

делать?" (Современник. - 1863.-ЛГо 3-5).

20 мая 1864 г. Ч. под конвоем отправили в Е Сибирь, где он находился

сначала на руднике Кадае Нерчинского округа (месте каторги и скорой смерти

Михайлова), а с сентября 1865 г. - в тюрьме Александровского завода. По

официальному разрешению в Кадаю в августе 1865 г. приезжала на несколько

дней О. С. Чернышевская с сыном Михаилом. Круг общения Ч. на каторге

составляли политические заключенные (С. Г. Стахевич. П. Ф. Николаев и др.),

впоследствии вспоминавшие о читках Ч. не дошедших до нас художественных

произведений, в особенности сожалевшие о пропаже отосланного в Петербург

Пыпину романа "Старина", вобравшего в себя обширный автобиографический

материал. Его продолжением был "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов"

(написан в 1867- 1870 гг.; первая часть - "Пролог пролога" - опубл. в

Лондоне в 1877 г.; в России роман был издан полностью в 1906 г.).

Сохранились также пьесы "Драма без развязки", "Мастерица - варить кашу",

повесть "История одной девушки", рассказы "Кормило кормчему", "Знамение на

кровле" и др.; почти все они были задуманы как части неосуществленных

полностью больших циклов.

Каторга, срок которой истек в 1871 г., оказалась преддверием к худшему

испытанию - поселению в Якутии, в городе (а в сущности в глухом поселке,

где тюрьма была лучшим зданием) Вилюйске, отличавшемся губительным

климатом. Здесь Ч. был единственным ссыльным и мог общаться только с

жандармами и местным якутским населением; переписка была затруднена, а

часто специально задерживалась. Все же Ч. узнал в 1877 г. о смертельной

болезни Некрасова и успел передать ему - в письме к Пыпину - слова любви и

прощания (15, 86-88). Т. к. бумаги Ч. отбирались при обысках, он писал и

сам уничтожал написанное (из созданного в Вилюйске сохранились две части

романа "Отблески сияния"). Только в 1883 г., при Александре III, под

давлением требований "Народной воли" Ч. было разрешено переселиться в

Астрахань. Резкая перемена климата очень повредила его здоровью.

Годы крепости, каторги и ссылки (1862-1883) не привели к забвению

имени и сочинений Ч.- его слава мыслителя и революционера росла, вдохновляя

на смелые планы его освобождения (ему пытались устроить побег Г. А. Лопатин

в 1871 г., И. Н. Мышкин в 1875 г., оба были арестованы; были и другие

попытки). Сам Ч. никогда не просил о смягчении своей участи, в частности,

летом 1875 г. отказался от подачи прошения, к которому его пытались

склонить власти. "А что касается лично до меня, - писал он жене в 1871 г.,

- я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот

переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и

лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен.

А думая о других, - об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что

без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему

голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их" (14, 504).

По приезде в Астрахань Ч. надеялся вернуться к активной литературной

деятельности, однако публикации его работ, хотя и под псевдонимом, были

затруднительны. Основным источником заработка, в котором крайне нуждалась

семья Ч., стали переводы, тяготившие Ч. тем более, что его глубоко не

удовлетворяли субъективно - идеалистические воззрения авторов переводимых

книг ("Энергия в природе" В. Карпентера, многотомная "Всеобщая история" Г.

Вебера и др.). Используя приемы работы с Миллем, Ч. снабжал переводы

вступительными статьями, послесловиями, нередко выбрасываемыми при издании.

Все же Ч. удалась опубликовать некоторые собственные философские работы:

"Характер человеческого знания" (Русские ведомости 1885.- М. 63-64, под

псевдонимом Андреев), "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь"

(Русская мысль. - 1886. - ЛГ 9, за подписью Старый трансформист). Вместе с

написанным в 1888 г. предисловием к предполагаемому 3-му изданию

"Эстетических отношений..." (состоявшемуся лишь в 1906 г.) эти работы Ч.

заключают в себе резкую критику неокантианства, агностицизма

("иллюзионизма"), характерного для многих философов и естественников тех

лет. Из художественных сочинений Ч. опубликовал "Гимн Деве неба" (Русская

мысль. - 1885.- № 7, под псевдонимом Андреев). Писал повесть "Вечера у

княгини Старобельской". Получив спасенные Антоновичем после ареста Ч.

"Материалы к биографии Н. А. Добролюбова", готовил их к изданию и успел

опубликовать первый раздел (Русская мысль. - 1889.- № 1-2). Первый том

вышел в 1890 г., после смерти Ч.

При всей интенсивности работы Ч. самые дорогие для него замыслы - в

частности, создание давно задуманных популярных энциклопедий по разным

отраслям знаний - осуществить не удалось. В июне 1889 г. .Ч. получил

разрешение вернуться на родину, в Саратов. Он строил большие планы несмотря

на резко ухудшавшееся здоровье. Умер от кровоизлияния в мозг, похоронен на

Воскресенском кладбище в Саратове.

В разностороннем наследии Ч. важное место занимают работы по эстетике,

литературная критика, художественное творчество. Во всех этих областях он

выступил новатором, возбуждающим по сей день споры; к Ч. применимы его

собственные слова о Гоголе как писателе из числа тех, "любовь к которым

требует одинакового с ним настроения души, потому что их деятельность" есть

служение определенному направлению нравственных стремлений" (3, 21).

Эстетическая теория Ч., изложенная в его диссертации "Эстетические,

отношения искусства к действительности" (Спб. , 1855). а также в

авторецензии (Современник. - 1855.- № 6) и ряде работ 1854 г. (из них в

особенности важна статья "О поэзии. Сочинение Аристотеля" // Отечественные

записки. - 1854.- № 9). знаменовала перелом в истории эстетики, разрыв с

ее, идеалистической традицией. Концепции искусства как создания идеала в

эстетике Г. В. Ф. Гегеля (и его популяризатора Ф. Фишера, часто цитируемого

в диссертации) Ч. противопоставил материалистическую формулу прекрасного:

"прекрасное есть жизнь", "прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь

такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет,

который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни..." (2, 10).

Объективным критерием прекрасного выступает у Ч. превосходство предмета над

другими в данном роде (при существенной оговорке, что не все роды

прекрасны). В субъективном же критерии прекрасного - "наших понятиях" - Ч.

подчеркнул социальную обусловленность эстетических вкусов (разных в

крестьянской среде и у аристократии), отказывая многим из них в истинности

(напр. романтическому "увлечению бледною, болезненною красотою" - 2, 11).

Так антропологическая, фейербаховская посылка об общечеловеческих

потребностях осложняется указанием на социальную почву эстетического

идеала. Считая, что потребности (не болезненно-фантастические) человека в

прекрасном вполне удовлетворяются действительностью, Ч. пересматривает

вопрос о содержании искусства, расширяя его границы до "общеинтересного в

жизни" (2, 82). и о его задачах. Первая из них - воспроизведение жизни была

намечена, по Ч., еще в античной эстетике) (Платон, Аристотель), полагавшей

сущность искусства в подражании человеческой жизни (Ч. отмечает искажение

этой мысли классицистами, говорившими о подражании природе в искусстве:

"подражание природе чуждо истинному поэту, главный предмет которого -

человек" (2, 278). Однако воспроизведение жизни, хотя и требует активности

художника - "способности отличать существенные черты от несущественных" (2,

80), составляет лишь формальное начало искусства. Две другие задачи,

искусства - объяснение жизни и вынесение приговора ее явлениям; они

особенно полно могут быть осуществлены в литературе ("поэзии"), которая

"представляет полнейшую возможность выразить определенную мысль. Тогда

художник становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в

области искусства, приобретает значение научное" (2, 86).

В содержании искусства - "учебника жизни" - подчеркивается общее с

наукой и нравственной деятельностью человека.

Манифест материалистической эстетики Ч. не свободен от противоречий.

Блестяще показав жизненную основу прекрасного и типического и призвав в то

же время художников к овладению передовым мировоззрением, Ч. недостаточно

связал субъективную сторону содержания искусства (объяснение жизни и

вынесение приговора) с творческим, в т. ч. формотворческим, процессом и

ограничил роль фантазии. В результате положение о том, что "жизнь не думает

объяснять нам своих явлений", в то время как "в произведениях науки и

искусства это сделано (2, 87), осталось в значительной мере декларативным,

поскольку не была до конца прослежена специфика объяснения жизни на "языке

искусства". Недооценка Ч. творческой типизации, особенно заметная на фоне

гегелевского учения об идеализации в искусстве, отчасти была полемической

издержкой "апологии действительности сравнительно с фантазиею" (2, 89).

Уязвимым было и отрицание закономерности трагического, сведение его к

"ужасному в человеческой жизни" (2, 301). Впоследствии Ч. показал огромную

роль творческой типизации, на службе у которой и состоит фантазия, вымысел.

Так в творчестве Пушкина им подчеркнута огромная роль долго обдумываемого

плана, предшествующего исполнению: "Прояснить в своем уме основную мысль

романа или драмы, вникнуть в сущность характеров, которые будут ее

проявлять своими действиями. сообразить положения лиц, развитие сцен - вот

что 1 важно..." (2, 452).

Диссертация Ч., большинству читателей известная по авторецензии,

вызвала острые дискуссии. Ее не приняли многие ведущие писатели и критики

(Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др.), упрекавшие автора в

умалении искусства. Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились

расхождения между либералами и демократами присутствовавший на защите

диссертации Шелгунов отметил, что "умственное направление шестидесятых

годов в первый раз в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855

г. на публичном диспуте в Петербургском университете"

Литературная критика Ч., опирающаяся на его эстетическую теорию, в то

же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны

тесная связь с читателем и понимание его интересов: "Отвлеченные истины

могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде

всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную

минуту" (5, 648). Такими Ч. считал "слова" Г. Э. Лессинга, Белинского.

Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: "Об

искренности в критике" (1854.-№ 7); цикл "Очерки гоголевского периода

русской литературы" (1856.-№ 12, 1856.-№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним примыкает

цикл "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856.-№ 10-12; 1857.-

№ 1-4, 6). где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете

сходной русской общественно- литературной ситуации.

В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч.

считает (в статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки

произведения истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает

резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: "...жар

нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени

опасности, силе влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому

"превосходная в художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман

и Доротея" заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая

идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С

нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на

произведения популярных писателей: "Роман и повести М. Авдеева" (1854.- №

2), "Три поры жизни. Роман Евгении Тур" (1854.- № 5), выявляя их

подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За "ошибочное

направление" (2, 240) - идеализацию патриархального купеческого быта - он

осудил пьесы "Не в свои сани не садись" и "Бедность не порок" А. Н.

Островского: "бедность не порок. Комедия А. Островского" (1854.- № 5),

резко разойдясь в оценках с "органическим" критиком А. А. Григорьевым. На

примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что

"ложные по своей основной мысли произведения - бывают слабы даже и в чисто

художественном отношении" (2, 240). Последующая оценка этих пьес

Добролюбовым в статье "Темное царство", в соответствии с принципами

"реальной критики", будет значительно мягче.

В "Очерках..." Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и

гоголевскому, до сих пор "единственному сильному и плодотворному

направлению" (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг.:

Н. А. Полевого. О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского

Страницы: 1, 2, 3