сословие сознания собственного достоинства, сословной солидарности…. Брался

Морозов и за новые дела: основал, например, крупное химическое акционерное

общество "С. Т. Морозов, Крель и Оттман", зарегистрированное в Германии, но

владевшее предприятием в России и специализировавшееся на производстве

красителей ("Я ведь специалист по краскам" ,-говорил он).

Общение с либералами.

В начале ХХ в. Морозов приобрел известность и в среде лидеров

либерального движения, а в его особняке происходили полулегальные заседания

земцев- конституционалистов. Однако особых симпатий к этим деятелям он,

насколько известно, не питал. Его интересовали другие люди. "Не знаю ,-

писал Горький ,- были ли у Морозова друзья из людей его круга, но раза два,

три, наблюдая его среди купечества, я видел, что он относится к людям

неприязненно, иронически, говорит с ними командующим тоном, а они, видимо,

тоже не очень любили его и как будто немножко побаивались. Но слушали -

внимательно". Друзей в этом кругу у Морозова действительно не было, а

купечество он презрительно называл "волчьей стаей".

Конечно, Морозов не был революционером, т. е. человеком, ставящим себе

целью радикальное изменение жизни общества, ведущим борьбу против системы.

Однако он ощущал потребность в изменении общественных порядков и помогал

революционному движению деньгами. Председатель Совета министров С. Ю. Витте

однажды с негодованием заметил, что такие, как Морозов, "питали революцию

своими миллионами". Задолго до революции Морозов почувствовал ее

приближение. Он говорил: «Наверное, будет так: когда у нас вспыхнет

революция, она застанет всех нас врасплох и примет характер анархии. А

буржуазия не найдет в себе сил сопротивляться и ее сметут, как сор». "Вы

считаете революцию неизбежной?" - спросил у него Горький. "Конечно ,-

последовал ответ. - Только этим путем и достижима европеизация России,

пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к

трагедии. Это нас сделает другими людьми". Он отдавал себе отчет в том, что

революция могла смести ему подобных, но не был равнодушен к судьбе страны.

Однажды он сказал, что теория Маркса близка ему по духу своей активностью,

Маркс учит не мириться с объективными условиями но активно воздействовать

на них, изменять их. Маркса надо воспринимать именно как воспитателя воли.

Большевикам Морозов помогал вполне осознанно и деньгами и даже личным

участием. Он полагал, что это течение в русском освободительном движении

сыграет "огромную роль".

Морозов признавался, что он не считает правительство настолько

разумным, чтобы оно поняло выгоду конституции для себя. Если даже

обстоятельства понудят дать его эту реформу – оно даст его в самой

уродливой форме, которую только можно выдумать. В этой форме

конституция поможет организоваться контрреволюционным группам. Если

Россия пойдет вслед за Европой даже церемониальным маршем во главе с

парламентом – все равно нам ее не догнать. Но он думал, что мы можем

ее догнать сделав революционный прыжок. Но в словах Саввы Морозова

неприкрыто ничем взвизгивала та жгучая боль предчувствия неизбежной

катастрофы, которую резко ощущали почти все честные люди накануне

кровавых событий японской войны и 1905 года. Он видел Россию как

огромное скопление потенциальной энергии, которую пора превратить в

кинетическую. Он говорил: «Пора! Мы талантливы. Мне кажется, что наша

энергия могла бы оживить Европу, излечить ее от усталости и дряхлости.

Поэтому Я и говорю: во что бы то ни стало нам нужна революция,

способная поднять на ноги всю массу народа10. Существует иная точка

зрения на то, почему Савва Морозов активно помогал

революционному движению в России. Некоторые считают, что это было связано с

актрисой Андреевой Марией Федоровной, к которой он испытывал сильное

чувство. Об этом более подробно написано в статье одного из журналов под

названием «Мечта и проклятие Саввы Морозова»:

«Мария Федоровна Андреева всегда оставалась глубоко порядочной

женщиной,

она была светской дамой и очень сильно скучала. Ее отец, неимущий дворянин,

работал главным режиссером Александринского театра, и девушка пошла бы по

актерской стезе, но ее судьбу круто изменил ранний брак. Муж, хороший,

добрый человек, был старше ее почти вдвое: через девять лет ей исполнилось

тридцать, ему – сорок семь, и они жили под одной кровлей как добрые друзья.

О том, что их брак давно лишь формальность, друзья семьи и не подозревали.

К этому времени господин Желябужский имел чин действительного статского

советника и занимал высокий пост в железнодорожном ведомстве. В их доме

собирался московский свет, с молодой генеральшей раскланивался столичный

наместник, великий князь Сергей Александрович. У нее было двое прелестных

детей, чудесный дом, длинный список поклонников. И все это казалось ей

беспросветной рутиной.

И она, и ее муж страстно любили сцену – господин Желябужский был

талантливым

актером-любителем. Статский советник вместе с женой выступали в домашних

спектаклях, видный московский фабрикант господин Алексеев, красавец, франт

и звезда любительской сцены (там его знали под псевдонимом Станиславский),

был из добрым знакомым. Желябужский выбрал себе сценическое имя Андреев.

Под этой фамилией дебютировала и Мария Федоровна на сцене Московского

художественного театра.

…Имение Станиславского под подмосковным Пушкином, репетиции, первые

спектакли, поездки к Чехову в Ялту, успех – и разговоры о том, что театр

находится под угрозой: он не приносит дохода, а родственники Алексеева

отказались вложить деньги. Тогда в ее жизни появился Савва Тимофеевич

Морозов. Миллионер был сдержан, немногословен, не любил, когда на него

обращали внимание, но деньги дал он, а не кичившиеся своей

благотворительностью купцы. Тогда мрачноватый и неразговорчивый Морозов

сильно ее забавлял; то, что смеяться над ним нельзя, она поняла позднее.

Она знала, что московский миллионер влюбился в нее сразу и на всю

жизнь, и ей

это льстило. А он быстро понял, какую муку может принести любовь к

красивой, умной и абсолютно недоступной женщине.

Пройдет несколько лет, и Станиславский напишет ей резкое письмо:

«Отношения

Саввы Тимофеевича в Вам – исключительные. Это те отношения, ради которых

ломают жизнь, приносит себя в жертву, и Вы это знаете и относитесь к

бережно, почтительно. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите в те

минуты, когда Вами владеет актерка? То так противно Вашей натуре, что я

уверен, Вы сами этого не замечаете. Вы хвастаетесь публично перед почти

посторонними Вам тем, что Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над

мужем. Вы, ради актерского тщеславия, рассказываете направо и налево о том,

что Савва Тимофеевич по Вашему настоянию вносит целый капитал ради спасения

кого-то…» Это письмо написано сразу после того, как Андреева, первая

актриса театра, игравшая главные роли, объявила, что порывает с МХАТом. Она

запомнила его на всю жизнь – упрек был справедлив, тогда в ней оставалось

чересчур много от болтливой московской кокетки.

…Женщины едва знали друг друга – жена Морозова была глубоко

безразлична

Марии Федоровне. А та благодаря Андреевой испытала унижение, которое

запомнила на всю жизнь: муж влюбился в эту даму и в течение нескольких лет

жил со своей законной женой так, как могли бы жить брат с сестрой; потом у

дамы появился любовник, и Савва вернулся к жене. Госпожа генеральша уходит

от своего статского советника к какому-то писаке, а Савва по-прежнему

выполняет все прихоти этой дамы, более того он становится близким другом

того, с кем она живет! Зинаида Григорьевна считала мужа сбившимся с пути,

неправильным человеком, но они прожили в любви и согласии более десяти лет,

и она оплакивала свою молодость, прекрасное начало брака, то, как он

заботился о ней и старался порадовать. Муж вернулся к ней, она родила ему

сына, но он все равно любил другую. Ей казалось, что статская советница

приворожила Савву, а затем выжала и бросила.

Госпожа Андреева видела ситуацию другими глазами. Она, которой вот-вот

исполнится тридцать, живет с мужем, как с добрым соседом, и все еще ожидает

любви – но интрижка для Марии Федоровны невозможна. Морозов не мог стать ее

любовником: во-первых, это пошло, во-вторых, вызвало бы величайший скандал

и начисто сломало их судьбы – ведь Москва следила за ними во все глаза. К

тому это не имело ни малейшего смысла – она уважала Морозова, но совсем не

любила.

Ее друзья знали, что Мария Федоровна – сильный, волевой и страстный

человек, и

в доме мужа, и на сцене ей тесно. У каждого времени свои мифы: сто лет

назад женщина, стремившаяся послужить ближним, ушла бы в монастырь, в

начале двадцатого века в России шли в революцию. Ее выбор объясняли по-

разному, но в том, что он был искренен никто не сомневался. Сначала Мария

Федоровна подружилась с марксистом-репетитором своего сына, затем с его

друзьями-студентами, они изучали «Капитал», потом ее попросили собрать для

партии немного денег, и дело пошло так хорошо, что хватило на издание

«Искры». Потом студентов сослали. Мария Федоровна, играя в этот день Ирину,

так рыдала, что встревоженный Морозов помчался на Петровку, в магазин

Пихлау и Бранта, купил целую партию меховых курток – их хватило на всех

арестованных студентов Московского университета, а потом внес министру

внутренних дел десять тысяч рублей залога. Морозов давал деньги, которые

шли и на поддельные паспорта, и на оружие, и на «Искру», а в ней печатали

репортажи из Орехово-Зуева, где рассказывалось, как голодают его

собственные рабочие. ( О том, что правды здесь мало, Мария Федоровна не

думала – на фабрике она не появилась ни разу.)

А потом она полюбила – сразу и навсегда. Перед одним из спектаклей в

ее

гримуборную привели Максима Горького – странного, высокого, худого как

щепка, нелепо одетого, дурно воспитанного человека. Но у него длинные

пальцы, лучезарная улыбка и прекрасные голубые глаза. Он говорил басом,

курил в кулак, держался то слишком выспренно, то чересчур скованно и обожал

дешевые безделушки, на которые ей было противно смотреть. Он был гением

(Мария Федоровна поверила в это, как в «Капитал»), настоящим человеком,

победившим и несправедливость, и нужду, в нем воплотилось, все чему она

хотела служить. Через год она ушла от мужа, так и не получив развод.

Светские приятели сделали вид, что ее не существует – семейство знакомого

камергера проходило мимо, не раскланиваясь, ее перестали приглашать друзья

мужа, и лишь Савва Морозов по-прежнему оставался ее рыцарем – он жалел

только о том, что ему, постороннему человеку, невозможно за нее

заступиться…Это было и трогательно, и смешно, и она с удовольствием

пересказывала его слова Горькому.

А вскоре всех закружит водоворот московского восстания. В квартире у

Горького и

Андреевой обоснуется штаб дружинников: в задней комнате будут храниться

ручные гранаты и гремучая ртуть, на полу расположится охрана из студентов-

кавказцев – папиросный дым, патроны в ящиках столов, неделями не мывшиеся

люди, прячущие под одеждой мешочки с динамитом.

Женщины, любившая Морозова, и та, которую любил он не были счастливы.

Через

два года после смерти мужа Зинаида Григорьевна вышла замуж за нового

московского градоначальника, свитского генерала Рейнбота, и поселилась

вместе с ним в имении Горки. Но вскоре они расстались, она жила одна долго

и бедно. А Андреева уехала из России вместе с Горьким. Они жили в Америке,

потом на Капри, Мария Федоровна много работала, страдала из-за того, что не

имела ни своих денег, ни своей жизни («Я верная собака при Алексее

Максимыче»). Гордая и независимая женщина превратилась в тень писателя.

Правительство амнистировало ее, и она вернулась домой, играла в плохих

театрах, старела, грустила, после революции стала комиссаром театров и

зрелищ Петрограда, а потом работала чиновницей в берлинском торгпредстве,

заведовала домом ученых.

Она стала правоверным винтиком партии: обуздала фантазию, смирила

характер –

Мария Федоровна работала там. Куда ее посылали, и утешала себя

воспоминаниями.

Савва Морозов любил ее больше жизни, она была его мечтой и проклятием.

Ради

нее он сломал свою судьбу, но об этом Мария Федоровна давным-давно забыла…»

Кем же он был? Человеком, потерявшем свои социальные ориентиры - или

увидевшим то, что другим было не дано увидеть? Очевидно, и то и другое.

Вступая в безысходный разлад с окружением, он пытался найти себе моральную

опору в иной среде, но тоже без успеха. По словам Горького, "он упорно

искал людей, которые стремились так или иначе осмыслить жизнь, но,

встречаясь и беседуя с ними, Савва не находил слов, чтобы понятно

рассказать себя, и люди уходили от него, унося впечатление темной

спутанности". Пожалуй, только Горький, которого Морозов любил

(познакомились они в конце 1900 г.), отвечал ему взаимной симпатией и

называл своим близким другом. Именно ему Морозов признался: «Одинок я

очень. Нет у меня никого. Отношения же с А. П. Чеховым не сложились.

Писатель много раз встречался с ним, бывал в гостях в Покровском, в доме на

Спиридоновке, ездил с ним летом 1902 г. в пермское имение Морозовых

Всеволодо-Вильву, где Савва построил школу имени Чехова. Однако душевной

близости между ними не возникло, наоборот, однажды писатель язвительно

заметил: "Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно".

В разговоре с горьким Морозов однажды сказал, что есть люди, "очень

заинтересованные в том, чтоб я ушел или издох". Такая резкая оценка не была

лишена оснований. Чем больше он отрывался от своего круга, чем дальше

отходил от обычных купеческих "чудачеств", чем сильнее связывал себя с

людьми и делами, враждебными существовавшим порядкам, тем ощутимее было

недоброжелательное отношение к нему и со стороны властей, и со стороны

родственников.11

Родственники С.Т. Морозова.

С родней он сколько-нибудь тесных отношений не поддерживал. Некоторые

из родственников Саввы были довольно заметными фигурами и в деловой среде,

и вне ее. Сестра Юлия была замужем за председателем Московского биржевого

комитета, членом Государственного совета Г. А. Крестовниковым. В 1910 г.

они получили потомственное дворянство. Сестра Анна вышла замуж за историка

Г. Ф. Карпова, друга В. О. Ключевского. После смерти Карпова (1891 г.) в

Московском университете была учреждена на морозовские деньги премия его

имени, присуждавшаяся за лучшие исторические работы; его вдова стала

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5