убийство отца и братьев, она не могла простить ему предпочтение других жён,

и однажды, когда князь посетил её уединённое жилище близ Киева, в селе

Предславине, Рогнеда решилась умертвить его во время сна. Проснулся князь и

отвёл удар; хотел он сам казнить виновную и велел ей, облекшись в брачные

одежды, ожидать смерти, но явился в храмине нечаянный ходатай, отрок, сын

её Изяслав, подал меч родителю и, наученный матерью, сказал: «Ты не один,

отец мой, сын твой здесь свидетелем!» — и выпал меч из руки гневного отца.

По совету бояр своих простил он виновную ради сына её и отдал им в удел

бывшую область Рогволода.

Славны были воинские дела Владимира ещё во дни его язычества: не напрасно

кровь варяжская текла в его жилах и горел в нём дух отца его Святослава.

Прежде всего сразился он с Мечеславом, кралем польским, который, подобно

ему, сделался просветителем своей земли; оружием отторг он у него города

Червенские, которые составили впоследствии сильное княжение Галицкое, потом

смирил отважных вятичей и радимичей, не хотевших платить ему дань, и

завоевал страну ятвягов, дикого племени латышского, обитавшего в лесах

между Литвой и Польшею, и распространил пределы свои до самого поморья

Балтийского. С запада устремился он на восток и с дружиною Новгородскою,

под начальством дяди его Добрыни, спустился по Волге в землю болгар,

обитавших на устье Камы. Устрашенные его нашествием, они просили мира и

отпустили послов со многими дарами; они же впоследстви искали привлечь

могущественного князя к лжеучению Магометову, которое сами исповедовали.

Желание познать истину уже возгорелось в душе Владимира, который с детства

ещё помнил христианские нравы и советы блаженной бабки своей Ольги, и

вместе с христианами плакал над её могилой. Если и заглушены были семена

христианства в бурном возрасте юношества, когда, обитая на севере между

языческих варягов и славян, далёк был от всего христианского, то,

возвратясь в Киев, где обрёл опять начатки веры Христовой, не мог он

остаться равнодушным к первым воспоминаниям своего детства. Как объяснить

иначе внезапную перемену его мыслей и это чудное совещание князя со своими

боярами об избрании веры истинной, которое не повторяется ни в какой

летописи! Тем искреннее рассказ сей, что в нем сохранены и все воинские

черты духа варяжского, ибо, избрав веру, Владимир пошёл не просить ее у

греков, но завоёвывать. Благодать Божия коснулась его сердца, но не вдруг,

а постепенно обновлялся в нём внутренний человек, и суровый варяг сделался

кротким христианином; оттого так прочна была эта перемена во Владимире и

такою твёрдою стопою стало Христианство в земле Русской при самом его

начале — без всякого кровопролития, только силою воли и убеждения князя,

которому привык покоряться его народ, как мудрому правителю, пекущемуся о

его благе.

Так описывает преподобный Нестор, в простодушной летописи своей,

утешительное обращение Владимира к христианству и предварительное прение о

вере в его палатах. Пришли в 986 году болгары веры Магометовой и сказали:

«Ты, князь, мудрый и смыслёный, а не ведаешь закона, уверуй в закон наш и

поклонись Магомету».— «Какая же вера ваша?» — спросил их Владимир, и они

отвечали: «Веруем Богу, а Магомет учит нас обрезанию, запрещает вкушать

свинину и вино, но по смерти обещает нам красных жён, каждому по сердцу

его, дозволяя и в здешней жизни многожёнство». Обольстительна была для

сластолюбца полная свобода страстей, но странным казалось ему обрезание и

запрещение вина; попущением Божиим действие одной страсти победило в нём

другую, для того чтобы отвлечь от обеих. «Вино есть веселие на Руси, и не

можем без него быть»,— отвечал он болгарам.

Услышав о посольстве болгар, явились и посланники от папы, из области

немецкой, которые стали обличать язычнику ничтожество его идолов и

проповедовали Бога единого. Владимир хотел знать о заповедях их веры; они

отвечали снисходительно, заповедуя пост по силе каждого, ибо кто пьёт или

ест, то всё во славу Божию, по словам апостола (1 Кор. 10, 31). Но самая

эта ослаба, которою надеялись привлечь к себе язычника, не тронула его

сердца, ибо оно требовало обличений сильных для потрясения духа и

совершенно разрешения от страстей. Просто и мудро отвечал немцам Владимир:

«Идите обратно, ибо сего отцы наши от вас не принимали».

Тогда и евреи хазарские, обитавшие в Тавриде, подвигнутые вестью о

посольстве болгар и христиан к сильному князю русскому, думали привлечь его

к своей вере. Послы их сказали ему: «Христиане веруют тому, кого мы

распяли, мы же веруем единому Богу, Авраамову, Исаакову и Иаковлеву».

Спросил и их Владимир: «Что есть закон ваш?» — и услышал отчасти то же, что

и от болгар; обрезание и запрещение свинины, с прибавлением хранения

субботы. «Но где же земля ваша?— спросил их Владимир.— И там ли вы ныне?»

Смутились евреи и сказали князю: «Прогневался Бог на отцов наших и расточил

нас по всем странам, грехов ради наших; Иерусалим, земля наша, в руках

христиан». Внук мудрой Ольги отвечал им: «Как же учите вы иных, будучи сами

отвержены от Бога; если бы Бог любил вас и закон ваш, не были бы вы

расточены по чужим странам; хотите и нас подвергнуть такой же участи?»

Наконец, прислали и греки философа своего к Владимиру, по имени

Константина, который обличил перед ним всю плотскую прелесть веры

Магометовой и ту духовную слепоту, в коей коснели евреи, распявшие Господа

славы и сами добровольно отвергшие спасение своё, которое перешло к

христианам. Учение христианское не могло не поразить язычника; он хотел

слышать от философа, для чего сошел Бог на землю и всю повесть страданий

Христовых. Тогда в кратких, но ярких чертах раскрыл ему философ всё чудное

сказание Ветхого Завета: о создании неба и земли, о сотворении и падении

человека, искушённого дьяволом, изгнании его из рая и о первом

братоубийстве (горькое воспоминание для убийцы брата!). Страшная картина

потопа, карающего землю за грехи людей, и огненная казнь Содома и Гоморры,

избрание Авраама родоначальником нового племени, из которого должен был

произойти Искупитель, рабство Израиля в стране Египетской и чудные

знамения, с какими извел их Моисей из плена, прехождение Чермного моря и

потопление фараона; закон, данный Богом посреди громов Синайских, и

завоевание Израилем земли обетованной; царь воитель Давид, угодивший Богу,

и сын его Соломон, строитель храма, святая святых, и последующие за тем

судьбы царства до разорения Иерусалима и первого храма; вавилонское

семидесятилетнее пленение и обновление храма, в котором должен был явиться

сам Господь, предсказанный пророками; всё это, при чудном свете речений

пророческих, которые предваряли о каждом событии до последнего, величайшего

из них, сошествия на землю Бога, глубоко потрясло душу Владимира.

Но сердце его умилилось, когда после всех ветхозаветных картин философ

рассказал ему смиренную евангельскую повесть о воплотившемся Творце,

рождённом ради его спасения в убогом вертепе от Девы и повитом в яслях

между бессловесных, Который, когда настало время исполнить дивное

искупление человеков, явился в пустыне, крестился в Иордане, собрал

учеников и проповедовал Евангелие Царствия Небесного со многими чудесами,

ознаменовавшими в сыне человеческом Сына Божия; как, преданный учеником,

был Он представлен на судилище языческое жрецами еврейскими, терзаем,

поруган, распят на кресте и как в третий день воскрес от гроба, во

исполнение слов пророческих; как, умертвив смерть, вознёсся на небо к Отцу

Своему и ниспослал от Него Духа Святого на учеников Своих, которые

проповедовали веру Христову по вселенной.

Рождение Бога от Девы и распятие его на древе крестном поразили язычника,

который привык искать земного величия в богах своих; но философ объяснил

ему недоумение его сердца: «Обольщён был древле Адам и, богом пожелав быть,

не сделался богом; сего ради Бог сделался человеком, чтобы обоготворить

Адама; лестью женскою пал в раю Адам, вкусив от запрещённого древа, и от

Девы воплотившийся Бог распялся на древе, чтобы обновить падшую природу

человека». Мудрец христианский, желая ещё более поразить не только мысли,

но и чувства Владимира, показал ему икону Страшного суда, на коем

изображены были муки грешников и блаженство праведных. Глубоко вздохнул

Владимир, взирая на чудную сию икону, которая представляла ему собственную

его участь в будущем веке, если не покается. «Благо сим одесную и горе сим

ошуюю!» — воскликнул он, и философ сказал князю: «Если хочешь одесную стать

с праведными, то веруй в Господа Иисуса, распятого и воскресшего из

мертвых, и крестись во имя Его».

Тронуто было сердце язычника, но не вдруг мог он решиться оставить широкий

путь мирских наслаждений, чтобы вступить в тесные врата, которые вели в

Царствие Божие. «Пожду еще мало»,— сказал Владимир и положил в сердце своем

испытать о вере, ибо дело шло не об одном личном его убеждении, но и о

просвещении всего народа. С великими дарами и почестями отпустил он

философа и созвал бояр своих и старейшин градских на спасительное

совещание, от которого должно было зависеть не только временное благо земли

Русской, но и вечное. «Вот приходили ко мне болгаре,— говорил князь,—

предлагая принять закон их; потом приходили немцы, восхваляя также веру

свою; были после них и евреи; последние пришли греки, осуждая все прочие

верования и прославляя своё; много беседовал посланный их о начале и

судьбах мира сего, чудна была его беседа и сладостна для слуха; он возвещал

об ином мире, в котором умирающие опять воскреснут, чтобы более не умирать,

и обещал сиe тем, кто вступит в их веру, угрожая мукою огненною

отступникам; итак, придайте мне разума, какой дадите ответ?»

Бояре и старцы отвечали: «Ты ведаешь, о князь, что никто своего не хулит, а

хвалит; если же хочешь почтить истину, имеешь у себя людей верных; пошли их

испытать веру каждого из сих народов, чтобы видели, как служат они Богу

своему». Мудрое слово сиe было по сердцу князю и всем его людям; избрали

десять мужей, добрых и смыслёных, и сказали им: «Идите сперва к болгарам,

испытуйте веру их». Они же, видя нечистые дела их и нелепое служение, с

омерзением возвратились в землю свою. Князь уже не думал посылать их к

евреям, которых падшего состояния не терпела благородная душа его; но он

послал людей своих в христианские земли, чтобы оттуда почерпнуть

просвещение духовное, и велел идти сперва к немцам, а потом к грекам. Не

без того особого промысла Божиего случилось то, что посланные его соглядать

церковную службу немцев не умилились сердцем и, не улучив себе никакой

пользы душевной, уклонились от них к грекам, ибо оттуда надлежало воссиять

Православию на землю Русскую. Достигнув Царьграда, предстали они двум

императорам — Василию и Константину, внукам Багрянородного, и возвестили им

духовную цель своего послания, обещая быть общинниками их веры, если

зрелищем богослужения умилится их сердце. Возрадовались кесари греческие и

многими осыпали их почестями. Немедленно послали они к Патриарху с таким

словом: «Пришла Русь, испытывая в вере нашей; и так потщись устроить

благолепную службу во храме Софии премудрости Божией; собери священный

Собор и весь клир и сам облекись во святительские ризы, да видит Русь славу

Бога нашего и, сподобившись благодати крещения, изменит вражду свою на

любовь к нам и божественною просветится верою».

Патриарх поспешил исполнить волю царскую; созвал он собор и устроил клир,

учредив торжество великое, как бы в нарочитый праздник возжжены были все

лампады в великолепном храме премудрости Божией, и весь он исполнился

фимиама при сладостном пении, представляя зрелище более подобное небесному,

нежели земному. Посреди сего благолепия церковного вошли в святилище кесари

во всем блеске пышного двора своего и с ними русские послы; их поставили на

высоком месте, откуда могли они видеть всю красоту церковную и чудное

служение Патриарха, со всем собором епископов, пресвитеров и диаконов.

Изумились пришельцы русские: взоры и слух их никогда не видали ничего

подобного, и сердце их познало истину в сию торжественную минуту, ибо были

к ним приставлены диаконы, объяснявшие весь таинственный смысл божественной

службы. Мнилось им, что самые ангелы соединяли гласы свои с ликом

человеческим, и, вне себя от восторга, вышли они из храма по совершении

литургии. Свет благодати коснулся их сердца, они полюбили веру греческую,

восхваляя чудное её богослужение. Восемь дней пробыли послы русские в

Царьграде, и со многими дарами отпустили их императоры на родину, внушая им

возвестить то, что видели и слышали.

Когда возвратились в землю свою, созвал опять Владимир бояр своих и

старейшин и приказал послам возвестить дружине всё, что испытали о вере в

чуждых странах. Со всею искренностью отвечали послы: «Ходили мы к болгарам,

и странным нам показалось служение их; встают они, садятся как бы

неистовые, в распущенных одеждах и дико смотрят по сторонам; всё у них

мрачно и смрадно, и нет ничего доброго в законе их. Были мы у немцев и

видели различные богослужения в церквах их, но без всякого благолепия, и не

обрели себе никакой пользы душевной. Но когда мы пришли к грекам и они

ввели нас в тот храм, где служат Богу своему, поистине не знали мы, где

обретаемся — на небе или на земле, ибо на земле нет ничего подобного, ни

такой красоты; одно лишь можно сказать, что если где-либо — то у них

пребывает с человеками Бог, и служение ему у греков выше, чем у всех

народов. Не можем забыть виденной нами красоты; всякий человек, вкусив

однажды сладкого, уже не захочет после вкусить горечи; так и мы не можем

долее здесь оставаться чуждыми сей вере». Глубокое впечатление произвело

искреннее слово это на дружину Владимирову; многолетние старцы из числа

бояр его, в памяти коих свежими ещё были минувшие времена блаженной Ольги,

сказали князю: «Если бы не хорош был закон греческий, то не приняла бы его

и бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех человеков». Заветное имя

Ольги решило выбор любимого её внука, о котором столько молилась она; уж он

не хотел более испытывать о вере и только спросил бояр своих: «Где

креститься?» Старцы кратко отвечали: «Там, где тебе любо».

Здесь опять представляется чудное зрелище, которое не повторилось ни в

каком народе, ибо в князе русском вполне отразился воинственный дух

варяжского его племени: он ищет христианства, но не хочет смиренно молить о

нём превозносившихся греков, памятуя унижение, какому подверглась мудрая

Ольга от надменных кесарей, с которыми бились и отец его Святослав, и дядя

Игорь. Князья русские, Аскольд и Дир, ходили некогда с оружием на Царьград

и там приобрели веру; пойдет и он, по примеру их, ратию на греков, но не в

Страницы: 1, 2, 3, 4