недоступные: Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Тициан.

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

Леонардо да Винчи родился в 1452 г. в селении Анкиано, около городка

Винчи, у подножия Альбанских гор, на полпути между Флоренцией и Пизой.

Величественен пейзаж в тех местах, где протекало его детство: темные

уступы гор, буйная зелень виноградников и туманные дали. Далеко за горами -

море, которого не видно из Анкиано. Затерянное местечко. Но рядом и

просторы, и высь.

Леонардо был внебрачным сыном нотариуса Пьеро да Винчи, который сам

был внуком и правнуком нотариусов. Отец, по-видимому, позаботился о его

воспитании.

Исключительная одаренность будущего великого мастера проявилась очень

рано. По словам Вазари, он уже в детстве настолько преуспел в арифметике,

что своими вопросами ставил в затруднительное положение преподавателей.

Одновременно Леонардо занимался музыкой, прекрасно играл на лире и

“божественно пел импровизации”. Однако рисование и лепка больше всего

волновали его воображение. Отец отнес его рисунки своему давнишнему другу

Андреа Верроккьо. Тот изумился и сказал, что юный Леонардо должен всецело

посвятить себя живописи. В 1466 г. Леонардо поступил в качестве ученика во

флорентийскую мастерскую Верроккьо.

В знаменитой галерее Уффици во Флоренции хранится картина

флорентийского мастера второй половины XV в. Андреа Верроккьо “Крещение

Христа”. Художественное наследие Верроккьо - он был живописцем,

скульптором, гравером и ювелиром - радует нас и по сей день. Но на этой его

картине мы выделим только фигуру переднего ангела слева.

В сравнении с ней остальные фигуры кажутся скованными в движениях,

угловатыми. Только он, этот ангел, может легко повернуться, дышать

свободно, хоть и робка еще юная мощь, слабо новое дыхание.

Картина написана в самом начале семидесятых годов кватроченто[2]. В

целом она очень типична для этой эпохи. Но как давно уже было замечено,

этот ангел трогает нас, точно голос какого-то иного мира. Он написан не

Верроккьо, а его юным учеником Леонардо да Винчи.

Вазари пишет, что ангел Леонардо вышел много лучше, нежели фигуры

Верроккьо. Конечно, Верроккьо должно было поразить творение ученика, при

этом не только как свидетельство большей одаренности Леонардо. Дело в

другом: фигура, написанная Леонардо, знаменовала как бы переход в новое,

неведомое его учителю качество, ибо она действительно детище иного, нового

мира, которому суждено было проявиться в полном блеске и силе лишь через

несколько десятилетий.

Этот ангел, такой естественный в своем совершенном изяществе, такой

пленительный в своей одухотворенности, такой грациозный, со взглядом

лучистым и глубоким, - уже творение не Раннего, а Высокого Возрождения,

т.е. подлинно золотого века итальянского искусства. Его фигура естественно

обволакивается светотенью.

Уже в ранних работах Леонардо обнаруживаются черты, каких не было в

искусстве кватроченто. Вот маленькая картина - “Мадонна Бенуа”, но как

много она в себе несет! Мария с младенцем-Иисусом на руках до Леонардо

изображались многократно, и тема прошла долгий путь гуманизации: Мария у

художников XV в. уже не восседает на троне, с ее головы исчезает корона,

нимбы лишь угадываются - богоматерь и богочеловек утратили большую часть

божественности, превратились в человеческую мать с ребенком. Однако почти

всегда сохранялась репрезентативность: Мария показывает божьего сына людям,

да и сама позирует перед ними. Таковы “Мадонны” и у крупнейших художников

кватроченто, таких как Андреа Мантенья, Пьетро Перуджино, Джованни Беллини.

Совсем не то у Леонардо. Ни мать, ни младенец не развернуты к зрителю,

на него они не смотрят. Они заняты своим делом: перед нами живая сцена игры

юной матери, простой девушки, почти девочки, с ее первенцем. Игра полностью

захватила обоих. Мать весело улыбается, даже смеется, восхищаясь своим

малышом; в первой радости этой игры раскрывается ее бесхитростная душа, ее

внутренняя свобода, ее юная материнская любовь. Священный смысл фактически

полностью устранен.

Никогда еще художник до такой степени не сосредоточивал внимания на

самой трудной для изображения стороне натуры - на внутренней жизни

человека, на его душевных движениях. И это - одно из важнейших новшеств,

какие принесло в ренессансное искусство Высокое Возрождение. “Задача

художника, - писал Леонардо, - изобразить то, что граничит почти с

недостижимым: показать внутренний, духовный мир человека”. Вот важнейшее

программное требование к качественно новому состоянию гуманистического

искусства, одна из определяющих черт Высокого Возрождения.

Из коренной установки естественно проистекали важные следствия,

существенно менявшие характер реализма на высшей стадии ренессансного

искусства. Если главное - человек и, особенно, его внутренний мир, значит,

все постороннее, второстепенное, необязательное должно быть устранено с

картины. В “Мадонне Бенуа” перед зрителем развернута целая психологически

насыщенная сцена. Но как лаконично ее решение! Группа помещена в интерьере,

однако интерьера-то, собственно, и нет: ни одной детали жилища и его

обстановки, если не считать скамьи, на которой сидит Мария, да и та едва

намечена. Есть только окно с полуциркульным сводом (повторяющим линию

полукружия, замыкающего вверху всю композицию, и верхние контуры голов

матери и ребенка). Но прорезано не во имя правдоподобия. Это источник

воздуха на картине, - иначе картина задохнулась бы. И - грациозно

очерченное пятно света, зелено-голубоватого, пронизанного солнцем, как

золотистой пылью. Оно светло и мягко аккомпанирует цветовой гамме самой

группы - младенца, юной матери и ее одежд, то есть не отвлекает от

главного, а напротив, служит еще большему единству целого.

Таким образом, в рождавшемся искусстве Высокого Возрождения

приобретение принципиально новых черт влекло за собой отказ от определенных

черт старого - для мелочного натурализма, свойственного Раннему

Возрождению, теперь не оставалось места. Только отвергнув любование

внешними деталями, можно было научиться постигать и любоваться внутренней

жизнью человека. Только отбросив поверхностный “номинализм” вещей, можно

было раскрыть в искусстве высшую реальность - богатство духовного мира

человека.

Какого “аполлонического” совершенства, какого сердечного богатства и

героической возвышенности духа может достичь и должен достичь человек, в

полную силу показало только искусство Высокого Возрождения - и в “Давиде”

Микеланджело, и в “Сикстинской мадонне” Рафаэля. То, что в искусстве

кватроченто содержалось только в потенции, в намеке, здесь развертывается в

могучем цветении.

Однако было бы заблуждением думать, что искусство Высокого Возрождения

- что то же искусство Раннего Ренессанса, только “в полном блеске

проявлений”. Пусть стремление к раскрытию внутреннего мира человека

прорывалось в некоторых лучших творениях кватроченто, - для того, чтобы эта

тенденция действительно реализовалась, самое понимание человека, его

внутреннего мира должно было очень существенно измениться.

В богатейшем наследии Леонардо-рисовальщика поражает целая галерея

странных лиц с уродливыми, нередко отталкивающими чертами. В литературе их

принято называть карикатурами. Действительно, некоторые из этих рисунков,

особенно групповых, носят выраженный сатирический характер: жестокость,

глупость, спесь, хитрость, не замечающие отвратительности своего обличья.

Это зоркие и безжалостные социально-психологические характеристики времени,

лики общественного зла. Среди них немало изображений высокомерных и

отталкивающих физиономий “почтенных людей”, “сливок общества”.

Однако общая направленность “Карикатур” шире, она в целом идет в русле

гуманистической идеологии, хотя вносит в нее нечто совершенно новое. Это-

люди, но люди, словно впервые увиденные не в их красоте, силе и

благородстве; нет, перед нами по преимуществу безобразные лица, изжеванные

жизнью, исковерканные жадностью, властолюбием, хитростью, чревоугодием,

завистью и другими пороками. До Леонардо таких изображений людей в

ренессансном искусстве не существовало. Обезображенных жизнью лиц,

естественно, вокруг было достаточно, но художники их словно не замечали,

искусство и не пыталось осветить человека с этой, теневой стороны.

Это было открытие. Без него Леонардо никогда не смог бы создать своей

потрясающей “Тайной вечери”. Все разнообразие и типическая выразительность

лиц апостолов и, уж конечно, лицо Иуды, не могли быть созданы художником,

чей взор был ограничен радужными шорами раннего гуманизма. Немногие

дошедшие до нас этюды к этой фреске свидетельствуют, что Леонардо готовил

ее в долгих и настойчивых поисках на натуре.

“Тайная вечеря” отражает новую ступень зрелости гуманистического

сознания Высокого Возрождения. В ней поражает многообразие типов,

характеров, душевных движений людей, выразительнейше переданных художником.

Здесь тоже многие покаверканы жизнью. Но не это главное в картине. Ее

смысловой центр составляет нечто большее - страшный акт предательства,

торжество отвратительного злодейства. “Обнаружение” трагедии в жизни,

смелость открыто сказать о ней - завоевание Высокого Возрождения, один из

важнейших моментов, присущих качественно новому этапу развития

ренессансного гуманизма и гуманистического искусства. Здесь - один из

коренных пунктов водораздела между Ранним и Высоким Возрождением.

В “Тайней вечере” есть и красивые, импозантные фигуры, но есть и

лысые, и беззубые, и помятые. А главное - нет убежденности в своей правоте,

нет единства. Точнее, - единство только кажущееся, оно распадается на

глазах. Рядом с отдельными смелыми, готовыми к действию - уставшие,

трусливые, равнодушные, озабоченные только собой. Фреска Леонардо - это

обличение рыскающего в мире зла - в лице предательства, но не менее также -

и в лице того, чем всякое зло питается, - человеческого равнодушия.

Вот почему “Тайная вечеря” - одна из главных вех, которыми отмечено

начало нового этапа ренессансной культуры - Высокого Возрождения. Жизнь

показала, что человек гораздо сложнее той односторонне оптимистической

схемы, на которой базировалась и этика, и эстетика Раннего Ренессанса.

Леонардо первым решился заглянуть по ту сторону этой схемы и в своем

искусстве показал оборотную сторону медали, раскрыл всю противоречивую

сложность человека, не закрывая глаз на самые отвратительные его стороны.

Критичность взгляда - вот что прежде всего отделяет Высокое

Возрождение от Раннего. Но не к мизантропии повернул Высокий Ренессанс;

веры в человека, питавшей гуманистическое искусство с самого начала, он не

утратил. Напротив, только Высокому Возрождению с исчерпывающей глубиной и

силой удалось воплотить в искусстве гуманистический идеал человека. Только

в творчестве корифеев Высокого Возрождения идеальный человек предстал

сложным, неоднозначным, но таким мудрым, могучим и прекрасным, о каком

Раннее Возрождение могло только мечтать. Такие глубокие, философски сложные

образы, как Джоконда, были не по силам искусству кватроченто.

Что бы ни говорили о “Джоконде”, несомненно, что перед нами женщина

исключительная, женщина прекрасная. Нет, - не миловидностью или броской

красивостью (изображение таких лиц Леонардо предпочитал избегать, а если уж

приходилось, большую часть работы передавал ученикам). И юной ее не

назовешь. Но как она хороша, как внутренне содержательна! Сколько

достоинства в гордой посадке головы, каким высоким самосознанием веет от

этого лица, сколько чарующей прелести в высоком, светлом лбе, в глубоких

глазах, полных разума и понимания, сколько внутренней свободы во взгляде!

Удивительная цельность образа, замыкаемого кольцом прекрасных рук, создает

ощущение высшего совершенства. Во всем предшествующем искусстве Ренессанса

не найти столь же проникновенного воплощения гуманистического идеала

человека - прекрасного, возвышенного, духовно богатого.

Магнетическая привлекательность “Джоконды” - доказательство ее глубины

и, очевидно, ее верности жизни. Значит, тайна этого портрета - не

надуманная, а какая-то жизненная, нужная людям - историческая и

человеческая. Бесспорно, в “Джоконде” - высочайшее воплощение ренессансного

идеала умного, гордого, совершенного человека. Но не только. Ее странная

улыбка, одновременно и пленительная и горькая, говорит еще и о каком-то

ином замысле художника, да - и об особом психологическом состоянии натуры.

Между 1513 и 1516 гг. Леонардо да Винчи создает картину “Иоанн-

Креститель”, которая давно обрела славу едва ли не самого загадочного из

всех его творений.

Конечно, загадочного немало во всем творчестве Леонардо. Известно, что

все свои записи он вел зеркальным письмом, а многие наиболее смелые мысли

облекал в эзоповскую форму басен, притч, пророчеств. Исключительной

интеллектуальной насыщенностью отличается и искусство Винчианца. Творения

кисти этого величайшего художника-мыслителя наполнены таким глубоким,

“многослойным” идейным содержанием, что при поверхностном подходе не

поддаются расшифровке. Они порождают много недоуменных вопросов, а порою и

прямо противоположные суждения.

И более всего это относится к “Иоанну-Крестителю”. Пожалуй, во всем

искусстве классического Возрождения едва ли найдется другое произведение,

которое вызвало бы столь же противоречивые оценки, как эта картина. Одни

восхищались ею, другие считали настолько слабой, что отказывались признать

авторство Леонардо; одни прославляли, другие готовы были проклинать.

Картина писалась, видимо, по заказу французов, вероятнее всего - еще

Людовика XII, в конце его владычества в Милане. Судя по многочисленным

копиям и подражаниям художников, по отдельным свидетельствам лиц,

побывавших при французском дворе в XVI и XVII вв., картина восхищала

современников, а французские монархи гордились ею как одной из жемчужин

своей коллекции; гордился ею и сам художник.

В картине “Иоанн-Креститель” чувствуется кричащий разлад. Призывая

помышлять о небесном и там, в непроглядном мраке, искать спасения,

полнотелый проповедник аскезы сам бестревожно пребывает в сем грешном мире.

И этот разлад всецело согласуется с двумысленностью его иронической улыбки.

Все это настолько не вязалось с традиционным представлением о Иоанне

Крестителе, что уже в XVII в картине дали (несмотря на изображенный крест)

второе название: “Вакх”.

Значит, едва ли разумно упрекать художника в недостаточном следовании

“исторической достоверности” образа новозаветного персонажа. Вернее

заключить, что за этим Иоанном скрыто нечто несравненно большее, чем одно

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7