целью опро-вергнуть появившиеся уже при жизни художника слухи о пам-

флетическом характере его творения и защититься тем самым от врагов,

сумевших натравить на «Капричос» инквизицию (лишь заступничество Годоя

избавило Гойю от серьезных неприятностей). Но, с другой стороны,

невозможно считать за произведение самого Гойи ту записку (не сохранившуюся

в оригинале), в которой дается ключ ко многим из таинственных сцен,

объясняя их аллегориями на те или другие личности и события.

Вообще нарочитость всех до сих пор изобретенных толкований лишь портит

впечатление от этого своеобразного и глубоко потрясающего памятника, Не

помогают уразумению его и коротенькие, несколько наивные пояснения самого

Гойи с их буржуазно-моральными восклицаниями. Если даже допустить, что в

этих толкованиях мастер был искренен, то и тут не может измениться наше

непосредственное отношение к «Капричос» как к чему-то очень загадочному,

очень странному и острому. Это часто бывает, что рассудочная сторона в

художнике неизмеримо ниже его интуитивной, неуловимо вдохновенной, Ведь

истинный художник лучше думает рукой и глазом, нежели мозгом — и в этом

одна из величайших тайн искусства.

По своим сюжетам «Капричос» делятся на сценки с натуры, в которых

участвуют красивые махи, элегантные кавалеры, приговоренные к смерти

преступники, контрабандисты, цирюльники, штаны и старые сводни; на ряд

очень прозрачных сатир общего характера (расслабленные, запеленутые

аристократы, которых кормит людская глупость; модницы, надевшие юбки на

головы и оголившие свои ноги; осел, изучающий свою родословную; осел-

доктор, задавливающий пациента; льстец в виде обезьяны, услаждающий нелепой

музыкой важную персону в образе осла; ослы, учащие юного осленка, и т, п.);

далее идут специальные и очень едкие нападки на лень и невежество монахов,

в которых напрасно видеть сугубую дерзость и религиозное свободомыслие Гойи

и которые были совершенно в характере того времени, когда просвещение

коснулось и Испании. Почти обезоруженная инквизиция доживала свой век,

иезуиты были изгнаны, а правительство, поддерживаемое светским

духовенством, ждало только момента, чтоб отобрать монастырское имущество в

казну.

Самое, быть может, интересное и особенное в «Капричос», нечто такое, чего

не найти было Гойе в современных ему художниках-сатириках,— это длинный ряд

офортов, трактующих шабаш ведьм. Здесь фантазия Гойи дала себе полную

свободу, или, вернее, здесь он особенно внимательно вгляделся в те странные

образы, которые проносились в его лихорадочном и вследствие болезни

особенно восприимчивом мозгу, Нелепо считать всю эту серию за какую-то

просветительную в позитивистском духе сатиру; еще менее можно здесь видеть

намеки на политику, «Чертовщина» эта чисто художественное порождение.

К самым удивительным особенностям «Капричос» принадлежат еще несколько

загадочных листов, к которым не существует никаких положительных

объяснений. Эпилог из «Призраков» Тургенева, некоторые рассказы с

«некрофильской» подкладкой Гофмана и Достоевского напоминают офорт 9-й,

изображающий крестьянина, держащего на коленях труп девушки, который он

вытащил из склепа. Подпись «Tantalo» подчеркивает жуткий смысл этой сцены,

Таким же касанием любви к смерти отмечен и офорт 12-й (влюбленная девушка

вырывает зуб у повешенного, чтобы заручиться им, как талисманом).

Общее впечатление, производимое «Капричос», отвечает именно их названию.

Это фантазии иногда на злободневные темы, иногда вызванные досадой на

окружающее безобразие, Несомненно, что все это творение пропитано духом

великой дерзости. Но «Капричос» не обвинение, брошенное тому или иному

времени, тем или иным лицам, а гордое слово человека, стоящего над прочими,

равно любящего и равно презирающего всех, для которого к тому же (и это

главное) приотворены двери на потустороннее.

В эти же годы Гойей исполнена роспись маленькой церкви Сант-Антонио де ла

Флорида в Мадриде и ряд замечательных портретов, лучших, пожалуй, во всем

его творении.

В религиозном творении Гойи фрески капеллы св. Антония занимают особое

место. Они исполнены с большей любовью и увлеченностью, нежели работы его в

Сарагосе и в мадридском Сан-Изидоро, Но нечего искать и здесь какого-либо

церковного настроения, Весь этот цикл не что иное, как красивая, веселая

фантазия художника, относившегося к религии если и не отрицательно, то, во

всяком случае, более чем легкомысленно.

Наиболее знаменит среди этих фресок купол, в котором Гойя изобразил

святого францисканца, воскрешающего мертвого среди изумленной толпы. Гойя

дал всему происшествию совершенно реалистическую окраску и даже прибегнул к

своего рода оптическому обману. Вокруг святого и его спутников стоит

разнообразная толпа, частью заинтересованная зрелищем, частью глядящая,

облокотившись на перила, вниз, в церковь. Легенда захотела видеть в этих

манолах и махах опять-таки портреты придворных. Существует даже очень

грубый по этому поводу анекдот, Но на самом деле Гойя здесь последовал

реалистическим приемам, которые были введены в церковную живопись еще с XVI

в., и, задавшись целью изобразить событие как можно убедительнее,

представил ту самую толпу, которую он встречал на улицах Мадрида и которая

уже фигурировала в его шпалерах.

Кроме этой центральной сцены, Гойя украсил своды часовни пышными

декоративными композициями, в которых главную роль играют красивые,

женоподобные ангелы, ничего не имеющие общего с христианским представлением

о царстве небесном, И в этом Гойя лишь следовал общепринятому стилю XVIII

века и, в частности, характерно испанской чувственной религиозности,

породившей мистицизм явно полового оттенка.

Среди портретов этого же времени первые места по историческому интересу

занимает ряд изображений герцогини де Альба, об отношениях которой к Гойе

сложились сказания, едва ли имеющие за собой какое-либо основание, Трудно

предположить, чтобы блестящая, красивая аристократка могла бы увлечься

глухим, сильно постаревшим угрюмым художником, Но легенда любит снабжать

знаменитьми именами вечно повторяющиеся альковные сплетни и трудно раз

привитое «общественному мнению» уничтожить. Ведь дошли же эти приверженцы

любовной легенды до того, что не только увидали герцогиню в миленькой

картинке, изображающей в новой редакции сюжет 27-го офорта «Капричос»

(молодого франта и маху на прогулке), но даже в знаменитых двух лежащих

махах, «голой» и «одетой», принадлежащих к наиболее популярньм украшениям

Прадо. Туристам до сих пор упорно рекомендуют видеть в этих картинах

портреты герцогини, несмотря на то что по всему их стилю и особенностям

прически картины эти принадлежат к тем годам, когда покровительница Гойи

уже покоилась в могиле. Она умерла в 1801 году.

Чему обязано создание этих двух единственных по чувственности впечатления

картин мастера, остается, впрочем, невыясненным. Один из биографов Гойи

считает их за работы, исполненные по заказу сластолюбца Годоя, для которого

в первых годах века Гойя исполнил и какую-то затерянную в настоящее время

Венеру. Во всяком случае, картины эти попали в казенные собрания из

описанного имущества павшего фаворита и, вероятно, они написаны с одной из

его любовниц.

1.4 Нашествие Наполеона на королевский "дом"

Фатальные для испанской монархии дни приближались. В 1807 году разыгралось

при Мадридском дворе первое действие тяжелой семейной драмы. Фердинанд,

наследник престола, опасаясь интриг матери и Годоя, стал заискивать перед

Наполеоном, чтобы заручиться его поддержкой на случай смерти отца, Но

секрет этой корреспонденции был открыт, Фердинанд скомпрометирован и даже

обвинен в покушении на жизнь монарха. Момент этот показался удобным

Наполеону для захвата Испании и присоединения ее к «блоку» латинских

держав. Испания была внезапно наводнена французскими войсками (под

предлогом борьбы с англичанами). Старый король, окруженный трусливой и

бездарной кама-рильей, решил бежать в Америку, но это вызвало народное

негодование, и 16 марта 1808 года вспыхнул в Аранхуэсе бунт, чуть было не

погубивший Годоя и приведший Карла к отречению от престола в пользу

Фердинанда.

Оборот этот вовсе не соответствовал видам тогдашнего «вершителя судеб

мира». С этого момента планы Наполеона были направлены к тому, чтоб

заманить всех представителей испанского королевского дома во Францию и там

им продиктовать свои указы, Играя на трусости, на слабохарактерности и на

честолюбии своих жертв. Наполеону удалось собрать их в ловушке, устроенной

им в Байонне, и Фердинанд принужден был вернуть корону отцу, а Карл IV—

переуступить ее императору.

Наполеон упустил, однако, одно важнейшее обстоятельство из виду, Испания в

целом была до фанатизма предана своим королям. В этой «религии» народ

поддерживало и всесильное духовенство, видевшее в каждом французе

чудовищного безбожника, Отношения между нациями обострились до кризиса, и

достаточно было одной искры, чтобы вспыхнул пожар- Роль такой искры сыграл

отъезд последних из оставшихся в Мадриде инфантов, которых Наполеон для

большей верности также потребовал в Байонну.

Когда грозно настроенное население Мадрида 1 мая 1808 года узнало, что

юный дон Франциско (младший брат Фердинанда) плачет, не желая покинуть

дворец, то гнев толпы запылал вдруг с отчаянной яростью и в разных частях

города, несмотря на присутствие французского гарнизона, началась резня.

Пришельцы одержали верх, и мятеж был на сей раз подавлен, особенно после

того, как во весь следующий день перестреляно в тюрьмах огромное количество

народа, Зверские сцены подавления Майского мятежа увековечены Гойей в двух

знаменитых, но неудачных картинах мадридского Прадо. Однако подавить бунт в

столице не значило еще покорить край,

Объявление королем Иосифа, брата Наполеона, приветствованное лучшими

людьми Испании (и среди них Гойей), видевшими в этом залог будущего мира и

обновления родины, было провозглашено 23 июля 1808 г. Но ни поддержка кучки

патриотов, ни насильно вырванное у правительства признание Иосифа королем,

ни благие желания и удачные меры нового короля не могли загладить

впечатления, произведенного на самолюбивый и гордый народ вторжением в его

интересы чужеземцев, Вся страна поднялась, как один человек, и начались те

ужасные годы кровавого сопротивления, которые сломили могущество французов,

но и ослабили вконец Испанию, отдали ее безоружной в руки реакции и самого

уродливого мракобесия.

Главнейшим эпизодом мрачной эпопеи была знаменитая защита Сарагосы,

осаждаемой армией маршала Ланна, Не будучи крепостью, город этот все же

нашел средства защищаться в продолжение долгих дней против многотысячной,

отлично руководимой армии. Каждый дом предместий превратился в форт, а

огромные монастыри с их толстыми стенами играли роль настоящих цитаделей.

Защищали Сарагосу не одни мужчины, но и женщины, дети- Матери приходили на

бастионы с грудными детьми, а одна героическая девушка, увековеченная

офортом Гойи, заменила при пушке канониров, перебитых вражеской картечью.

Видел ли своими глазами Гойя все ужасы этой бойни или только узнавал о них

от других (свое путешествие в Сарагосу и на родину — для устройства

семейных дел, а также для написания портрета генерала Палафокса — Гойя

совершил в октябре 1808 года, между первой и второй осадой города), во

всяком случае, он был подавлен всем этим кошмаром. Несмотря на преклонный

возраст (ему уже было за шестьдесят лет), его обуял священный гнев,

красноречиво вылившийся в новой серии офортов, объединенных впоследствии

под общим названием «Los desastres de la Guerra». Эта новая серия столь же

потрясает своим жестоким, резким реализмом, сколько прежние своей

фантастикой.

«Desastres» заключают собой огромное творение Гойи. Положим, им исполнено

и после того еще не мало произведений: портреты, небольшие картинки (частью

повторяющие сцены «Desastres» и «Caprichos»), картины для церквей (как и

прежние, лишенные всякого религиозного смысла), серия офортов «Тауро-

махия», в которой он оставил памятник своей страсти к бою быков; наконец,

им сделано и несколько блестящих опытов в только что тогда изобретенной

литографии. Однако все это уже не прибавляет чего-либо существенного к его

характеристике — это лишь повторения, иногда еще полные огня и страсти,

чаще вялые и неудачные, нередко даже неряшливые и бесформенные, того, что

им сделано раньше, В последнем отношении он, впрочем, остается лишь верным

себе. До конца жизни Гойя был тем же неровным, зависящим от настроения

минуты человеком, каким он был и в годы своей молодости и зрелости.

Неудачные страницы разбросаны на протяжении всего его творения, и если мы

встречаем много слабых произведений в период последних двадцати лет, то в

то же время поразительно, что накануне смерти, тогда уже, когда рука его

стала дрожать и ноги отказывались носить, он создал вещи, полные бодрой

красоты, каковы некоторые его портреты и удивительно сочные и колоритные

литографии, посвященные старым энтузиастом любимым «боям».

Внешние факты жизни Гоии за эти последние 15 лет можно резюмировать в

нескольких словах. По возвращении Фердинанда он попал временно в опалу;

сохранилось даже известие, что король нашел его «достойньм петли». Одно

время он принужден был скрываться как от клевретов правительства, так и от

грубой черни, видевшей в нем изменника. Но затем лукавый и тщеславный

Фердинанд, понимавший значение Гойи как национальной гордости, «простил»

ему и снова приблизил ко двору,

Однако старик не чувствовал себя хорошо в этой атмосфере. Он, который

видел двор Карла III, который в 1780-х и в 1790-х годах вращался в группе

благородных политических деятелей, мечтавших об обновлении родины, не

находит себе места в компании доносчиков и грабителей, разорявших страну,

боровшихся с просвещением и издевавшихся над элементарными требованиями

государственной честности. Ведь вся история царствования Фердинанда носит

какой-то «шулерский» характер.

Когда дело дошло до полного разгула «белого террора», Гойе сделалось

невыносимо оставаться в Мадриде, и, ссылаясь на свое расшатанное здоровье,

он уехал за границу, как бы отправляясь на лечение в Пломбиер, Одно время

он провел в Париже, но затем поселился в Бордо. Знать и предвидеть все это

было в год смерти испанского мастера еще невозможно. Но зато мы сегодня

можем со всей уверенностью утверждать, что искусство XIX века во многих

лучших своих проявлениях, отдавая себе в том отчет или не отдавая,

развивалось «под знаком» великого Гойи.!

2. Биографические истоки Ф.Гойи.

История жизни Гойи начинается в 1746 г. в разоренной усадьбе Фуэндетодос в

окрестностях Сарагосы. Условия жизни его семьи были исключительно

Страницы: 1, 2, 3, 4