Нэповская хозяйственная модель представляла собой вариант смешанной экономики, включавший в качестве основных структурных элементов: минимальную связь с мировой экономикой, сведенной к внешней торговле на основе госмонополии; государственную собственность на крупную, значительную часть средней промышленности, торговли, транспорт; хозяйственный расчет в госпромышленности, действовавший в ограниченном виде не на предприятиях, в цехах, а на уровне находившихся в собственности государства трестов (объединений предприятий) достаточно жестко контролировавшихся (на правления трестов возлагались лишь функции непосредственного оперативного управления) центральным государственным экономическим органом – Всероссийским Советом Народного Хозяйства (ВСНХ), к компетенции которого относилось и централизованное перераспределение значительной доли получаемой трестами прибыли. [4]     

Развитие товарно-денежных отношений вело к восстановлению всероссийского внутреннего рынка. Воссоздавались крупные ярмарки: Нижегородская, Бакинская, Ирбитская, Киевская и др.. Открывались торговые биржи. Допускалась известная свобода развития частного капитала в промышленности и торговле. Разрешалось создание небольших частных предприятий (с числом рабочих не более 20), концессий, аренды, смешанных обществ. По условиям хозяйственной деятельности (кредит, налоги, товароснабжение) потребительская, сельскохозяйственная, кустарно-промысловая кооперация были поставлены в более выгодное положение, чем частный капитал.

В первой половине 20-х годов частный капитал занял довольно прочные позиции в торговле. Так в деревенской розничной торговле частный капитал составлял 83 %, тогда как кооперативный - 10, а государственный – 7 %. В городах частный капитал получил меньше распространения, хотя оперировал там несравненно большими суммами. В целом по стране он составлял в оптово-розничной торговле 50,4 %. [6]

     2.3. Финансовая сфера. В 1921—1924 гг. создается двухуровневая банковская система: Государственный банк, Торгово-промышленный банк, Банк для внешней торговли, сеть кооперативных и местных коммунальных банков. Денежная эмиссия как основной источник доходов государственного бюджета заменяется системой прямых и косвенных налогов (промысловый, подоходный, сельскохозяйственный, акцизы на товары массового потребления, местные налоги) вводится плата за услуги (транспорт, связь, коммунальное хозяйство и др.).

Реформы НЭПа тормозились неустойчивостью денежного обращения, инфляцией. В 1922 г. правительство приступило к денежной реформе. В конце этого года в обращение была вы пущена устойчивая валюта — червонец, который высоко ценился на мировом валютном рынке. Червонец, приравнивавшийся к 10 дореволюционным золотым рублям, обеспечивался золотом и другими легко реализуемыми ценностями и товарами.

К 1924 г. денежная реформа завершилась: вместо обесценившихся совзнаков были выпущены медные и серебряные монеты и казначейские билеты, В ходе реформы удалось ликвидировать бюджетный дефицит, а с октября 1924 г. выпуск денежных знаков для покрытия бюджетного дефицита был запрещен по закону. Правда, червонец недолго оставался конвертируемой валютой: уже в начале 1926 г. спрос частного рынка на иностранную валюту и золото настолько превысил предложение, что Госбанк и Наркомфин пришли к выводу о необходимости прекращения размена.

2.4. Промышленность. Прирост промышленной продукции в 20-е гг. осуществлялся высокими темпами: в 1921 г.- 42,1 %, 1922 г. - 30,7, 1923 г. - 52,9, 1924 г. - 14,6, 1925 г. -66,1, 1926 г. -43,2, в 1927 г. - 14.2 %.  При этом тяжелая промышленность восстанавливалась быстрее, чем легкая. К концу 20-х гг. советская экономика в целом достигает довоенного уровня.

Темпы восстановления промышленности были впечатляющими, однако они были ниже, чем утверждала официальная статистика, дело в том, что в отчетности промышленные тресты (и не только они одни) завышали результаты. Согласно официальным данным, национальный доход СССР в 1928 г. по сравнению с дореволюционным временем вырос на 19 %. По подсчетам же современных исследователей, он оказался на 12—15 % ниже уровня 1913 г., а в расчете на душу населения — на 17—20 %.

Эффективность нэповской экономики была ниже дореволюционной. В 1928 г. по сравнению с 1913 г. фондоотдача в промышленности и на транспорте упала на 25 %. В промышленности создавалось прибыли на 20 %, на железнодорожном транспорте — в 4 раза, в обеих отраслях вместе — в 2 раза меньше, чем до войны. Все это было связано с высокой степенью огосударствления нэповской экономики: рабочий на частном заводе производил в среднем в 2 раза больше продукции, чем на государственном предприятии.

Поддержание достигнутых в 20-е гг. показателей развития промышленности становилось проблематичным. Высокие темпы роста в годы НЭПа во многом объяснялись «восстановительным эффектом»: загружалось уже имевшееся, но простаивавшее оборудование, в сельском хозяйстве вводились в оборот заброшенные в Гражданскую войну старопахотные земли. Когда же в конце 20-х гг. эти резервы иссякли, страна столкнулась с необходимостью огромных капиталовложений в промышленность, чтобы реконструировать старые заводы с изношенным оборудованием и создать новые промышленные отрасли.

Между тем в силу законодательных ограничений (частный капитал не допускался в крупную, а в значительной степени и в среднюю промышленность), высокого налогообложения частника и в городе и в деревне негосударственные инвестиции были крайне ограничены. Как отмечал экономист-эмигрант А. Югов, «даже и те небольшие свободные средства, которые имеются в стране, советская власть не может получить в свое распоряжение, так как население боится проявить свое благосостояние и держит свои сбережения не в сберегательных кассах, не в займах, а в тайниках или пускает на спекуляцию». Не достигла успеха советская власть и в попытках в сколько-нибудь существенных размерах привлечь иностранный капитал.

Столкнувшись с нехваткой финансовых средств для развертывания промышленности и не сумев (точнее, не захотев) мобилизовать для этого отечественные и зарубежные частные капиталы, большевики закономерно пошли по пути все большей централизации имевшихся финансовых ресурсов, вытеснения частного капитала из промышленности и торговли при помощи налогового пресса, повышения арендной платы и т. п. [3]

Частная и концессионная промышленность в 1923-1924 гг. произвела валовой продукции на 1467 млн. руб., а в 1925-1926 гг. - уже на 2478 млн. руб. Но затем она начинает сокращать производство, и к 1928-1929 гг. оно упало до 1975 млн. руб. Удельный вес частной промышленности (включая мелкую и кустарную) в 1924-1925 гг. составил 27,3 %, в 1925-1926 гг. - 23,9, в 1928 г. - 17,6 % .

2.5. Сельское хозяйство. В отличие от промышленности подъем сельского хозяйства начался не сразу. В 1921 г. сельское хозяйство Советской России пострадало от страшной засухи, последствия которой сказывались и в 1922 г. Посевные площади сократились до 77,7 млн. га. Подъем промышленности, введение твердой валюты стимулировали восстановление сельского хозяйства. Посевные площади стали постепенно увеличиваться и в 1923 г. достигли 91,7 млн. га, что составило 99,3 % от уровня 1913 г. В 1925 г. валовой сбор зерновых почти на 20,7 % превысил среднегодовой сбор за 1909—1913 гг. Но в последующие годы производство зерна постепенно уменьшалось за счет роста производства технических культур. К 1927 г. довоенный уровень был почти достигнут в животноводстве. [3]

Однако рост крупного товарного крестьянского хозяйства сдерживала налоговая политика. В 1922/23 г. было освобождено от сельхозналога 3 %, в 1923/24 г. —14, в 1925/26 г. — 25, в 1927 г. — 35 % беднейших крестьянских хозяйств. Зажиточные крестьяне и кулаки, составлявшие в 1923/24 г. 9,6 % крестьянских дворов, выплатили 29,2 % суммы налога. В дальнейшем удельный вес этой группы в налогообложении еще больше возрос. В результате зажиточные слои деревни пытались ускользнуть из-под налогового пресса, разделяя хозяйства. Темпы дробления крестьянских хозяйств в 20-е гг. были в 2 раза выше, чем до революции, со всеми вытекавшими отсюда негативными последствиями для развития производства, и особенно его товарности.

Низкая товарность крестьянских хозяйств приводила к заниженным объемам экспорта сельскохозяйственных продуктов, а следовательно, импорта столь необходимого для модернизации страны оборудования. По сравнению с 1909-1913 гг. в 1925 г. экспорт сельскохозяйственных продуктов составил 21,7 %, в 1926 г. - 27,1 %. В 1928 г. из-за небольших объемов экспорта СССР смог ввезти лишь половину импорта оборудования дореволюционной России (при этом пришлось пожертвовать импортом предметов потребления, который сократился по сравнению с 1913 г. в 10 раз).

2.6. Социальная сфера. Говоря о снижении эффективности российской экономики сравнительно с дореволюционным временем, следует отметить, что помимо ее этатизации и связанным с этим ростом бюрократизма, тому были и иные причины. Государственная власть не могла не считаться с тем, что после Гражданской войны рабочие и крестьяне активно требовали улучшения своей жизни.

Восстановление промышленности создало в 20-е гг. определенные условия для улучшения (сравнительно с началом десятилетия) материального положения рабочих. В 1925/26 г. средняя продолжительность рабочего дня для промышленных рабочих составила 7,4 часа. Все рабочие и служащие имели право на ежегодный оплачиваемый отпуск не менее двух недель. К 1925/26 гг. зарплата рабочих в среднем по промышленности составила 93,7 % от довоенного уровня. [4]

Восстановление уровня жизни тормозили рост цен и товарный голод, вновь возникший в 1924 г. и продолжавшийся все последующие годы. Несмотря на быстрое увеличение численности рабочих в промышленности, строительстве и на транспорте, в период НЭПа существовала и, более того, возрастала безработица. Она составляла: в 1922 г. — 160 тыс., в 1924 г. — 980 тыс., в 1926 г. — 1478 тыс. человек. Накануне первой пятилетки безработные составили 12 % от числа занятых в народном хозяйстве рабочих и служащих.

В городах в 20-е гг. главной бытовой проблемой для рабочих было жилье.

Крестьяне стали лучше, чем до революции, питаться. Потребление хлеба на душу населения в деревне возросло в 1928 г. до 250 кг (до 1921 г. — 217 кг), мяса — до 25 кг (до 1917 г. — 12 кг) и т. д. Но и здесь острое недовольство вызывал растущий товарный голод.

2.7. Партийная номенклатура. Ощущая острую нехватку в партийных кадрах, лишь небольшой процент коммунистов находился на чисто партийной работе, совмещая нередко партийную работу с советской, профессиональной, хозяйственной. Например, среди членов уездных комитетов исключительно на партийной работе находилось только 9 %, а совмещали ее с советской— свыше 80 %.

В виду возникшего острого дефицита совслужащих, большевистское правительство в июне 1920 года даже вынуждено было пойти на отмену ранее принятого декрета от 27 июля 1918 года, запрещавшего совместную службу родственников в одном учреждении. [6]

Громадный спрос на ответработников заставляли партийный аппарат прибегать и к искусственным мерам, как-то - обязанность партийных ячеек (по решению IХ съезда партии) ежемесячно выдвигать из своей среды от 5 до 10 %) коммунистов на более ответственную работу. Из-за острой нехватки грамотных коммунистов, имели место факты, когда в партийных комитетах работали беспартийные лица.

Работой по присылке руководителей партийных органов вначале занимался Секретариат, смотревший на нее как на чисто техническую работу. Подобный принцип работы распространялся и на местные партийные организации.

Хозяйственные должности в основной своей массе заполнялись через органы ВСНХ, а на местах - непосредственно через предприятия и учреждения. В ЦК в основном шли просьбы на секретарей машинисток, стенографисток, другой обслуживающий персонал. Кадровые вопросы во многих случаях решались наспех.

Главными критериями оценки руководителя являлись  чисто политические - умение сориентироваться в политической обстановке, преданность идеям революции и пр. В эти годы от коммунистов требовались, прежде всего, героизм, личное мужество, агитаторы и администраторы, беспрекословно исполняющие любые приказания вышестоящего органа, другие требования отходили на второй план. Старые большевики не редко больше ориентировались на умение распространять лозунги, умение увлечь людей идеей, чем практически строить социализм, организовывать кропотливую хозяйственную работу, полагаясь больше на «инициативу снизу и революционное творчество масс.

Совершенствовалась работа по изучению руководящих кадров. Со второй половины 20 годов все более пристальное внимание уделялось не только политическим, но и деловым качествам назначаемого работника. Но по-прежнему партийный комитет, партийный руководитель являлись «многостаночниками» и лучше всех «разбирались» в любой отрасли народного хозяйства, давая любому специалисту народного хозяйства конкретные рекомендации и указания.

Так в стране сложилась тоталитарная система работы партийных органов с кадрами, обязанные, в силу их зависимости, выполнять директивы только партийных комитетов. Партийные комитеты становились единственной «руководящей и направляющей силой советского общества» не в силу своего авторитета, ума, таланта, а административной силы, полного превращения всех руководящих кадров в любой отрасли народного хозяйства и государства в целом в простых исполнителей «воли партии».

Подбор руководящих кадров в первую очередь по политическим качествам приводил к политической трескотне, фразеологии, идеократии. Кропотливая деловая работа отодвигалась на второй план. Чтобы тебя заметили, требовалась эффектная, но не обязательно эффективная работа. Отсюда и гигантские стройки, несуразные почины, обман и приписки.

Подбор руководящих кадров партийными комитетами, где ценились, прежде всего, исполнительность и личная преданность, неуклонно превращали страну в третьестепенную державу. Номенклатурный принцип хорош в количественном, но не в качественном отношении. [6]

Не случайно промышленность СССР достигла значительных успехов в добывающих отраслях, тяжелой индустрии, в экстенсивном развитии сельского хозяйства. И в то же время, несмотря на многочисленные постановления партии и правительства на развитие наукоемких отраслей народного хозяйства, страна все более отставала от капиталистических стран. Наиболее яркое подтверждение «воевать не качеством, а количеством» — победа в Великой Отечественной войне, где на одного убитого немецкого солдата (по разным источникам) приходилось от 6 до 12 советских солдат.

Разрабатывая свои политические директивы волевым, а не научным способом, но дававшие направление хозяйственного развития, партийный аппарат подбирал под них кадры, которые могли их осуществить любыми средствами. Подбор кадров всегда шел в партии под механических исполнителей «воли партии», а не творцов и мыслящих людей.

Номенклатура не являлась «дьявольским изобретением» И.В. Сталина, или кого-либо из его окружения. Она явилась логическим следствием и завершением марксистско-ленинской теории общественной собственности на средства производства, создания единой государственной монополии в экономике, а партийного аппарата - в идеологии.

Глава 3. Неизбежность гибели НЭПа под натиском командно-административной системы.

3.1. Противоречия нэповской общественной модели. По мере завершения восстановительного периода НЭП работал со все большими сбоями. Обострялись имманентно присущие ему противоречия.

В экономике полная загрузка имевшихся производственных мощностей, физический и моральный износ основного капитала требовали значительных инвестиций для обновления машинного парка, создания новых промышленных отраслей. Причем речь шла о капиталоемких отраслях тяжелой индустрии с длительным сроком оборота капитала: чтобы они окупились, приходилось ждать 3-5 лет и более, т. е. авансом кормить массы рабочих. Требовались огромные капиталы. Однако жесткая позиция большевиков в вопросах уплаты дореволюционных долгов и возмещения ущерба иностранным собственникам за национализированную собственность препятствовала притоку капиталов извне. Перелив же внутренних частнокапиталистических накоплений в крупную и среднюю промышленность блокировался законодательным путем. Индустриальный рост требовал увеличения товарности крестьянского хозяйства (чтобы накормить растущее городское население, обеспечить сырьем промышленность, форсировать агроэкспорт в целях последующего импорта оборудования). Однако в деревне всячески тормозилось развитие индивидуальных крупнотоварных крестьянских хозяйств. [3]

В социально-политической сфере усиливалось противоречие между многообразием социальных интересов и большевистским авторитаризмом: возрождавшаяся в хозяйственном отношении деревня, частнопредпринимательский сектор, стремясь обеспечить политические гарантии своих экономических интересов, все настойчивее искали политические каналы их выражения (усиливавшиеся во второй половине 20-х гг. требования крестьянского союза, подкуп представителей власти и т. д.), что в условиях однопартийной системы создавало почву для усиления фракционной борьбы в ВКП(б). Последняя к тому же лишилась исторического лидера — Ленина, своеобразного гаранта ее целостности.

Нарастал антагонизм между экономикой и политикой. В городе монопольно правящую партию в основном пополняли рабочие от станка, не питавшие особых симпатий к нэпманам. В деревне вследствие проведения большевистским режимом классовой линии главным источником пополнения рядов партийно-советского аппарата являлись  «жертвы» рынка — разорявшиеся крестьяне (беднота). Вследствие этого можно представить «любовь» большинства партсовфункционеров к НЭПу.

3.2. Политически причины. В конце 20-х годов продолжение новой экономической политики вызывало все большее неудовольствие и раздражение у высшего партийно-государственного руководства страны. НЭП с его стихией рынка, несбалансированной занятостью населения, постоянной угрозой оказаться в рядах безработных к концу 20-х годов в немалой степени создавал атмосферу глубокого неприятия и опоржения нового экономического курса, как среди аппаратных верхов и низовых госслужащих, так и широких слоев населения, не интегрированных в сферу частного предпринимательства.[6]

Из-за низкой эффективности экономики крайне ограниченными оказались финансовые ресурсы для расширенного воспроизводства. Видный экономист С. Струмилин в конце 20-х годов сравнил рентабельность советской экономики с дореволюционной. Результаты анализа оказались настораживающими. По отношению к основным фондам в 1913 году рентабельность промышленности составила 19,7 %, а в 1928 году— 10,9 %. Таким образом, объективно складывалась ситуация экономической стагнации.

К концу первой пятилетки национальный доход СССР мог составить лишь 12-15 % национального дохода США, в то время как в 1913 году доля России составляла 25 %. В электроэнергетике, производстве химических продуктов, авто и тракторостроении намечалось отставание в десятки раз.

Перед взором высшей партийной и государственной элиты в конце 20-х годов вырисовывалась перспектива экономической стагнации и военного бессилия с неизбежными рано или поздно социальными взрывами или поражением в войне с «мировым империализмом», которая, по мнению партийного руководства, была неотвратима.

Для высшего руководства страны продолжение новой экономической политики в неизменном виде означало дальнейшее «обуржуазивание» страны, сужение собственной социальной базы, увеличение вероятности политической нестабильности и конфликтов. При этом все более проблематичным становилось определить насколько широкие массы населения действительно являются искренними сторонниками власти и активными строителями нового общества.

Принятый в конце 20-х годов курс на свертывание НЭПа был следствием отнюдь не только авторитарных наклонностей тогдашнего руководства. Он был еще и актом отчаяния большевистских руководителей, поставленных перед жестким выбором: медленная агония политического режима ВКП(б) или попытка вырваться из отсталости ценой небывалых жертв. После некоторых колебаний руководство выбрало второй вариант. Гибель НЭПа и утверждение командно-административной системы стали неизбежным.[6]

Заключение

Безусловно, НЭП был вынужденной мерой. Развал экономики с бессилием террора, привели и сделали основополагающими рыночные отношения, хотя и временно, в государственной экономической политике Советской России. За сравнительно короткий период удалось вытянуть страну из военной разрухи, тем самым, возможно спася Россию от новых кровавых гражданских конфликтов. Для обесилиной страны новый экономический курс бесспорно был благом.

Типичный анекдот того времени: встречаются два нэпмана, один другого спрашивает: «Как жизнь?» - «Живу как картошка!» - «При чем здесь картошка? - «А очень просто. Если не съедят, то посадят, а не посадят, то съедят». С помощью этого комического примера легко можно представить   настроение в обществе тех лет. Неуверенность в «завтрашнем дне» среди экономически активных граждан и нетерпимость к вновь зародившимся «буржуа» среди беднейших слоев населения, в купе с антикапиталистическими идеями партийной номенклатуры вот она социальная-экономическая подоплека характеризующая времена НЭПа. 

Симбиоз двух, несовместимых на данном этапе устройств: рыночной экономики и командно-административной системы, в рамках зарожденной партийной номенклатуры, со стойким взглядом на будущее страны без свободного рынка и частной собственности изначально предрекал не долгую жизнь НЭПу.

Список использованной литературы

1. Вайнштейн А.Л. Цены и ценообразование в СССР в восстановительный период 1921-1928 гг. -М.: Наука, 1972.

2. Верт Н.  История Советского государства. 1900-1991. -М: ИНФРА-М, 1998.

3.  Горинов М.М., Горский А.А. и д.р. История России с древнейших времен до конца XX века: Учебное пособие для студентов ВУЗов.-М.: «Дрофа», 2004.

4.  Горинов М.М., Данилов А.А., Дмитриенко В.П. История России.        Часть 3. XX век: выбор моделей общественного развития. -М.: Общество             «Знание» России, 1994.

5.  Зуев М.Н. История России с древнейших времен до конца XX века. -М.: «Дрофа», 2001.

6.  Пашин В.П., Богданов С.В., Зюбан О.П. Партийная номенклатура в СССР (1917-1930-е годы): становление, развитие, безраздельное могущество. -Белгород, 2004.

7.  Струмилин С.Г. На плановом фронте.- М.: Наука, 1980.

Страницы: 1, 2