Прошедшие советс­кие десятилетия для народов бывшего СССР характеризуются подъемом образования, культуры, науки, освоением многих достижений современной цивилизации. Не пройдет бесследно и накопленный огромный опыт сотрудничества республик, областей, краев и народов. В то же время советские годы озна­меновались аккультурацией, т.е. более или менее заметной ут­ратой народами собственной этничности и «модернизацией» образа их жизни на основе современной российской (русской) культуры. Этот двойственный процесс, в анализе которого мы должны быть максимально внимательными, был, с одной сто­роны, в какой-то степени естественным, так как развивался в духе общих тенденций XX века. Ведь аналогичные процессы развернулись во всем мире. С другой стороны, в СССР он был жестко и насильственно форсирован, уложен в 3–4 десятиле­тия во имя политического и идеологического «единства» народов от Балтийского моря до Тихого океана.

 3. русский язык в постсоветской россии

В декабре 1991 г. не стало СССР. Вместо него на картах мира появились пятнадцать новых государств. Для этих государств на­чался так называемый постсоветский период развития, пока не закончившийся. Много еще не определилось, будущее большин­ства новых государств весьма неясно. Однако некоторые предва­рительные итоги подводить уже можно, в том числе в языковой области.

Раньше развитие языковой ситуации при частных различиях имело в СССР единую направленность во всех республиках и ре­гионах. Теперь пути России, с одной стороны, и четырнадцати других государств принципиально разошлись. И дело даже не в том, что «языковой вопрос в России не является столь острым, как в странах СНГ». В целом это действи­тельно так, но в ряде районов возможны весьма острые конф­ликты. Главное в том, что в отличие от других новых государств в России при коренном изменении общественного строя нацио­нально-языковая ситуация осталась той же, что была в СССР. Как и в СССР, здесь преобладающий этнос – русские и един­ственный язык, способный обеспечивать потребность взаимопо­нимания в масштабах государства – русский язык. Если и есть какие-то различия, то лишь в сторону повышения функциональ­ной роли русского языка. Нерусское население составляет здесь не около половины всех жителей, как было в СССР, а примерно 18,5% (данные по РСФСР 1989 г.). Реально процент нерусскоя­зычного населения еще ниже.

Поэтому при любой власти, любой государственной политике роль русского языка не может здесь существенно понизиться по сравнению с советским временем. Снижение, и то лишь на ка­кой-то части российской территории может произойти лишь при новой перекройке границ. Кроме того, наиболее развитые и ус­тойчиво функционировавшие языки народов СССР вроде гру­зинского, армянского, эстонского оказались в основном вне тер­ритории России, а большинство языков российских меньшинств к 1991 г. не дотягивали до уровня региональных. В то же время швейцарский вариант здесь нереален уже хотя бы из-за большого количества языков. По-прежнему трудно себе представить ситуацию, в которой татарин с осетином или даже с марийцем общал­ся бы на каком-нибудь языке кроме русского. А общаться в еди­ном государстве им приходится.

Тем не менее, процессы, начавшиеся в годы перестройки, про­должались и после распада СССР. Во многих регионах принимают­ся меры по расширению функций языков меньшинств, по повы­шению их формального и фактического статуса. Процессы эти весьма неравномерны, и зачастую декларации лидеров национальной ин­теллигенции не соответствуют реальным изменениям.

В самом начале рассматриваемого периода, 25 октября 1991 г. Б.Н.Ельцин, наконец, подписал «Закон о языках народов РСФСР», в тот же день Верховный Совет РСФСР принял постановление о введении в действие данного закона и «Декларацию о языках народов России». Закон продол­жает действовать до сих пор. Отметим, что в заключенном не­сколько позже Федеративном договоре вполне в советских тради­циях о языковых проблемах не сказано ни разу и даже не оговоре­но, в чьем ведении они находятся. То ли они причисляются к туманно упомянутым «общим вопросам образования, культуры», находящимся в совместном ведении центра и местных органов, то ли они целиком отдаются местным властям.

В целом Закон о языках более или менее объективно отразил реальную языковую ситуацию в стране: во «Вводной части» ска­зано: «На территории Российской Федерации с ее многонацио­нальным населением традиционно сложившейся нормой языко­вого сосуществования является двуязычие и многоязычие... Госу­дарство на всей территории РСФСР способствует развитию на­циональных языков, двуязычия и многоязычия». Закон в статье 3 закрепил русский язык в качестве государственного на всей тер­ритории России; статус же прочих языков оставлен на усмотре­ние республик в составе Российской Федерации, которые, в ча­стности, имеют право объявлять государственными те или иные языки помимо русского (здесь закон легализовал ситуацию, уже явочным путем сложившуюся в ряде республик). В законе закреп­лены сферы, в которых обязательно использование русского языка: работа высших законодательных органов страны, подготовка про­ектов законов, официальное делопроизводство на всероссийском уровне, официальная переписка между республиками в составе России, судопроизводство в Верховном, Конституционном и других общероссийских судах, передачи всероссийского телеви­дения и радиовещания; деятельность зарубежных представительств (наряду с иностранными языками). При этом предусматривается право любого гражданина независимо от знания им русского языка обращаться в любой государственный орган и выступать в нем на своем языке с предоставлением переводчика; ответы на любой запрос в государственные органы должны делаться на том языке, на котором запрос сделан (введение в действие пунктов о предо­ставлении переводчиков и об ответах на запросы было в зависи­мости от типов ситуаций отсрочено до 1992–1995 гг.; о последу­ющем комплектовании штатов переводчиков в московских уч­реждениях нам ничего не известно). Всякое иное использование тех или иных языков законом не регулируется и предоставляется для регламентации органам власти республик в составе России. В статье 9 законодательно закреплено существовавшее с 1958 г. право родителями выбора языка обучения для своих детей. Особо зак­реплены права малых языков.

Закон был разработан на основе ряда западных законов. Но встает вопрос о воплощении законодательных актов в жизнь. В одних случаях закон просто зафиксировал уже существующие нормы. В других случаях он требовал принятия дополнительных мер, в частности, введения в государственных учреждениях уст­ных и письменных переводчиков. Данная мера кое-где была введена на республиканском уровне и не всегда удачно. Скажем, в Хакасии «в соответствии с Законом о языке в штаты администраций республиканского и районного масштабов введе­ны должности переводчиков, которые в большинстве случаев используются на других работах, так как фактически для них не представляется случаев исполнять свои прямые должностные обя­занности, поскольку все хакасы практически двуязычны». На центральном же уровне данные статьи зако­на, по-видимому, остались на бумаге. Во всяком случае, ни в эпо­ху Верховного Совета РФ, ни в эпоху Думы и Совета Федерации нам не известен ни один прецедент выступления депутата не на русском языке с приглашением переводчика, хотя такая возмож­ность гарантируется статьей 11 закона. Ясно, что стопроцентное их осуществление абсолютно нереально. Другое дело, что они реаль­но мало нужны.

Еще даже до распада СССР, с 1990 г. начали приниматься и законы о языках в республиках в составе России. К концу 1994 г. констатировалось: «Уже приняты соответствующие законы в Туве, Чувашии, Калмыкии, Татарстане, Республике Алтай, Бурятии, Хакасии и некоторых других республиках. Интенсивно ведутся работы по их созданию в тех республиках, которые их пока не имеют». В числе отстающих оказались Башкортостан, где ситуация осложняется наличием третьего ве­дущего языка – татарского, и Удмуртия, где принятию закона помешало отрицательное к нему отношение русской части депу­татов местного Верховного Совета. Нет пока законов и в автономных округах.

В большинстве принятых законов провозглашаются два госу­дарственных языка: язык титульного народа и русский. Приведем в виде примера принятый еще 30 января 1991 г. закон «О языках в Калмыцкой ССР – Хальмг Танч». Статья 3 закона определяет: «Го­сударственными языками Калмыцкой ССР – Хальмг Танч явля­ются калмыцкий и русский языки. Русский язык в Калмыцкой ССР – Хальмг Танч используется как средство межнациональ­ного общения». В каждой сфере допускается использование обоих языков за исключением сфер, где должен употребляться лишь русский. Это переписка с центром, диспетчерские переговоры и ведение документации на транспорте, почтово-телеграфная кор­респонденция за пределы республики, а также любая деловая и официальная коммуникации на территории воинских частей. От­метим, кстати, что в общероссийском Законе о языках нет спе­циального упоминания о функциях русского языка в армии.

Подобные меры возрождали законодательства, существовав­шие, например, в Чувашии или Якутии. Однако слишком многое в этих законах остается не регламенти­рованным, поскольку в большинстве сфер допускаются два язы­ка. По поводу дальнейших разграничении выдвигались различные точки зрения. В той же Калмыкии среди национально ориентиро­ванной интеллигенции в ходу, по крайней мере в 1991–1993 гг., идеи о переходе на калмыцкий язык во всех сферах общения и даже об отказе от русского языка. Желательная ситуация мыслит­ся по образцу ситуации в независимых странах Западной и Центральной Европы: материнский язык внутри республики, англий­ский в общении с внешним миром, включая российский центр.

Реальность в Калмыкии, однако, оказывалась существенно иной по сравнению, скажем, с Венгрией или даже с Эстонией. При обсуждении в 1990 г. проекта Закона о языках приводились такие факты: «Мы при обучении калмыцкому языку исходили из того, что учащиеся владеют разговорным калмыцким языком. Поэтому составляли программы и учебники, считая, что все дети владеют родным языком. На практике же оказалось, что основная масса школьников не знает родного языка... Основная масса калмыков – 59% – говорит и общается на русском языке»; «Ученики не знают ни одного кал­мыцкого слова, а их заставляют учить грамматику, правила, что вызывает лютую ненависть ученика к родному языку»; «Опросив многих выпускников (университета), говорю: ...можно сотнями выпускать специалистов по калмыцко­му языку, но они уйдут преподавать русский язык и литературу».

Безусловно, сами по себе стартовые условия не все определя­ют: при создании Израиля не такая уж большая часть его населе­ния владела ивритом. Но Калмыкия отличалась от Израиля по меньшей мере тремя факторами: гораздо меньшей престижнос­тью этнического языка даже внутри своего этноса, наличием зна­чительного русского населения и, наконец, отсутствием собствен­ной государственности. В любом случае «потребности экономи­ческого оборота» •в единой России не могут не поддерживать роль русского языка.

Поначалу, в период национальной эйфории это не всегда было ясно. Потом ситуация усложнилась. «Если процесс объявления национальных языков государственными в законодательных орга­нах проходил относительно спокойно, то обсуждение конкрет­ных мероприятий, в связи с определением их функций, создало повсеместно взрывоопасную ситуацию». В стране, где законы никогда не были нормой жизни, их принятие имело скорее декларативно-символическое значение. За отдель­ными исключениями (Удмуртия) в 1990–1992 гг. депутаты республиканских Верховных Советов независимо от национально­сти с радостью принимали законы о языках, видя в этом один из символов борьбы с Центром. Многие из них (и не только рус­ские) тогда просто не принимали всерьез перспективы того, что им придется учить новый для себя язык. Когда же речь доходила до реальных изменений, начиналась борьба.

Тем не менее, во многих национальных регионах «процесс по­шел». Особенно изменения заметны в сфере образования. Уже в 1992 г. 70% начальных школ Кабардино-Балкарии перевели на национальные языки, правда, этот процесс мало затронул г. Наль­чик. В Башкортостане с 1993 г. с 1-го'по 9-е классы всех школ введено преподавание башкирского языка. Наконец, в том же Башкортостане и в Татар­стане появилось на соответствующих языках и высшее образова­ние по гуманитарным специальностям. Рас­ширилась пресса на языках меньшинств вплоть до восстановле­ния чувашской газеты в Уфе; увеличилось количество радио- и телепередач на ряде языков. Изменилась си­туация и в сфере делопроизводства. Например, президент Чува­шии Н.В.Федоров пишет: «Все делопроизводство, документация – обязательно на русском и чувашском (прав­да, тут же он признает, что совещания обычно проводит на рус­ском). Вновь появилась письменность на ряде языков. Например, карельская письменность, не функционировавшая с 1940 г., воз­родилась с 1987 г., когда был принят новый латинский алфавит, сейчас на этом языке выходят книги и издается газета. Воссозданы письменности и на ряде языков Севера.

При явных различиях идеологических лозунгов все происходя­щее напоминает языковую политику 20-х и первой половины 30-х гг. Имеется однако серьезное отличие. В прошлом такая по­литика либо целиком направлялась центром (30-е гг.), либо при активной местной инициативе пользовалась целенаправленной поддержкой центра (20-е гг.). Теперь же вся политика осуществ­ляется непосредственно в республиках, обычно независимо друг от друга. Сейчас уже невозможно, например, ставить вопрос об унификации алфавитов, наоборот разнобой только усиливается. О какой-либо политике российского центра говорить вообще не приходится. Вполне верны такие слова: «Создается впечатление, что руковод­ство России не в полной мере осознает этнический компонент подоплеки конфликтов и противоречий, в тех случаях, когда не слышно открытого звучания явно националистических лозунгов».

Сейчас, когда эйфория суверенизации прошла, все более слыш­ны голоса специалистов, считающих, что вся политика в языко­вой области оказалась неверной: «Не допустили ли мы ошибки при разработке закона о языках, в которой принимал участие и автор, признав возможность провозглашения государственными фактически миноритарных языков, причем миноритарных не толь­ко в масштабах всей России, но и в масштабе данной республи­ки? Не допустили ли мы ошибки также и при разработке закона об образовании, предоставив республикам в составе РФ излиш­не большую самостоятельность при определении объема так на­зываемого национально-республиканского компонента? И не приводит ли этот компонент в том виде, в котором он понимает­ся сегодня федеральными органами образования, не к интегра­ции, а к дезинтеграции в рамках России?». Или еще резче: «Этнические элиты рассматривают соответ­ствующую языковую политику как эффективный механизм уста­новления этнократических режимов в бывших российских авто­номиях... «Национальная» творческая интеллигенция, формиру­ющая и одухотворяющая националистическую доктрину, кровно заинтересована в монополии на потребителя ее интеллектуаль­ной продукции. Не выдерживая конкуренции с «высокой» миро­вой профессиональной культурой (ее ретранслятором в культуру российских народов служит русский язык), носители «националь­ной идеи» стремятся административными мерами расширить свою реальную и потенциальную аудиторию».

Националистические идеи в республиках в составе России, бе­зусловно, существуют. И все же о реальном сужении владения русским языком или преподавания этого языка говорят, прежде всего, применительно к двум регионам России: Якутии-Саха и Туве, где единственным государственным языком объявлен тувинский.  Уже отмечена обособленность данных регионов и срав­нительно низкую русификацию коренного населения даже в со­ветское время. Теперь Якутия и Тува в условиях нового распада хозяйственных связей оказываются обособленными еще в боль­шей степени, что влияет и на языковую политику. Ср. сходную ситуацию в ряде регионов в начале 20-х гг. Третий район, где позиции русского языка сознательно ослаблялись – Чечня с 1991 г., единственная национальная республика в России, где прямо ставится вопрос о государственной независимости. О том, что там происходило в языковой области, известно мало, но, как пишет один из исследователей, «в Чеченской республике изме­нение языковой ситуации уже сейчас обусловливает резкое со­кращение объема общественных функций русского языка». Сейчас же можно ждать дальнейшего сверты­вания роли русского языка в Чечне.

В других же национальных образованиях как-то беспокоиться за судьбу русского языка пока не приходится. Несмотря на выска­зывания национал-романтиков и просто националистов реаль­ная ситуация выглядит иначе. Что бы ни происходило, но ситуа­ция, скажем, в Адыгее ничуть не изменилась по сравнению с советским временем, когда ректор Адыгейского пединститута вполне резонно писал: «При такой небольшой численности (80 тысяч человек) функции адыгейского языка ограничены. Мы не в состоянии обеспечить издание учебной и научной лите­ратуры на родном языке, дающей возможность готовить специа­листов для всех областей экономики и культуры. Мы не можем создать и содержать множество вузов, техникумов, училищ, уком­плектовать их квалифицированными кадрами. Практически не­возможно перевести на адыгейский язык, как и на язык любой малочисленной народности, все труды, информирующие о дос­тижениях советской и мировой науки, техники, культуры, кни­ги, учебники; журналы, газеты, передачи телевидения, радио, кинокартины». Пусть уже нет «советской науки, техники, культуры», и не все признают их достижения, но про­блема остается той же.

Для большинства регионов, как и в советское время, надо беспоко­иться не столько о судьбе русского языка, сколько о судьбе дру­гих языков, в том числе и так называемых титульных. На всерос­сийской конференции «Языковые проблемы Российской Феде­рации и законы о языках», проходившей в Институте языкозна­ния РАН в ноябре 1994 г., на немногие упомянутые выше выс­тупления об угрозе русскому языку в Якутии и Туве приходились более десятка выступлений о совершенно иной ситуации. «В на­стоящее время в большинстве школ Российской Федерации, в том числе в так называемых национальных школах Карачаево-Черкессии, языком обучения является русский». В Хакасии «к составлению учебников и пособий из-за отсут­ствия средств еще не приступили... В настоящее время школ с хакасским языком обучения в республике нет... Практически в настоящее время хакасский язык используется только в географических наименованиях, и то в ограниченных пределах». «Среди детей городских респондентов коми-пермяцкой национальности только у 18,4% дети свободно говорят на языке своей национальности..; нацио­нальной школы в округе практически нет, и только в четверти школ ведется преподавание коми-пермяцкого языка и литерату­ры как предметов..; все средства массовой информации в округе в настоящее время русскоязычны..; на съезде депутатов всех уров­ней, проходившем в Кудымкаре в 1992 году, решение о фор­мальном уравнении прав-русского и коми-пермяцкого языков на территории округа не было принято, хотя большинство депута­тов были коми-пермяками».

В многонациональном обществе стихийно продолжает господ­ствовать потребность взаимопонимания. Сложившиеся стереоти­пы действуют, пусть власть уже не ведет политику русификации. И энтузиасты возрождения языков вынуждены с горечью кон­статировать; «В Бурятии еще немало людей рассматривало пре­подавание родного языка в школе как пустое времяпровождение, предпочитая ему изучение иностранного языка или учебу в му­зыкальной школе»; «Низкий престиж языка способствует дальнейшему усилению дефицита этничес­кой идентичности у коми-пермяков, а ослабленное этническое самосознание все более подрывает позиции коми-пермяцкого языка в обществе..; русский язык субъективно воспринимается как язык более высокого порядка». Автор доклада о коми-пермяках пришел к наиболее печальным выво­дам: «Этнос лишился к настоящему времени своего ядра. Поэто­му столь характерное для других республик движение за нацио­нальное возрождение здесь почти отсутствует... На формирование национально ориентированных кадров местной интеллигенции, особой культурной среды, которая благоприятствовала бы наци­ональному развитию, нужны годы и средства. Существует реаль­ная опасность, что первого в запасе уже нет, а возникновение второго не предвидится, и процессы этнической эрозии приоб­рели у коми-пермяков необратимый характер». И там, где такая интеллигенция есть, пусть в небольшом числе, ее устремления не находят поддержки.

Как и в 20-е гг., образуются «ножницы» между находя­щими официальную поддержку стремлениями национально ори­ентированной интеллигенции, думающей о потребности иден­тичности, и настроениями массы, для которой главной оказыва­лась потребность взаимопонимания. Но кое-что и изменилось.

Раньше языковое строительство вела вместе с интеллигенцией малых народов просветительски настроенная русская интелли­генция, которой ввиду ее лучшей профессиональной подготовки чаще принадлежала главная роль. Теперь просветительские тра­диции почти утеряны, а русское население России обычно на­строено в пользу ассимиляции и не думает о национальном воз­рождении калмыков или коми-пермяков. Раньше большинство представителей нацменьшинств не знали даже грамоты, стихийно преобладали национально-культурные традиции. Теперь люди уже в большинстве имеют среднее образо­вание, но приобретенная культура – во многом культура рус­ская, связанная с русским языком. Вернуться к тому, что уже изгладилось из сознания, труднее, чем шлифовать и развивать уже имеющееся. Поэтому в 20-е гг. гораздо легче было ставить вопрос о развитии образования на малых языках России. Возрож­дение языков часто закономерно связывают с возрождением тра­диционных, иногда дохристианских культур.

Появление «Красной книги» – безусловно, положительное яв­ление. Однако помимо констатации ситуации нужна целенаправ­ленная государственная политика, аналогичная той, которая при всех своих недостатках все же действовала в 20–50-е гг. Пока же при некотором расширении преподавания коренных языков в основном действует инерция старого, в частности, практика школ-интернатов. Среди специалистов существуют разные точки зре­ния вплоть до призывов к созданию резерваций. Однако такого рода политика, разрешая некоторые про­блемы, создала бы много новых, фактически узаконивая второ-сортность народов Севера. К тому же опыт США и Канады пока­зывает, что языки быстро вымирают и в условиях резерваций.

И, безусловно, надо учесть мнение самих малых народов. Хотят ли они остаться охотниками и оленеводами или же им выгоднее освоить городскую культуру? Хотят ли они сохранять свои языки или им важнее хорошо выучить русский? Принудительное сохра­нение традиционной культуры и не имеющих реальных перспек­тив языков ничуть не лучше принудительной русификации. Дру­гое дело, что в любом случае данным народам надо помочь осу­ществить свои желания.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Возвращаясь к ситуации в России в целом, надо отметить два фактора: субъективный и объективный. Субъективный фактор проявляется в столкновении разнонаправленных интересов на­циональных элит, часто далеких от реальности, и сопротивляю­щегося новой «коренизации», чаще пассивно, русского населе­ния при отсутствии четкой политики центра. Впервые со времен Наркомнаца организовано специальное Министерство по делам национальностей, но с 1992 г. мы имеем уже пятого министра. Российская власть прошла через этап «парада суверенитетов» в борьбе с союзной властью (этот этап выразился и в поспешном принятии республиканских законов о языках), затем через ко­роткий этап противоположной «концепции национальной поли­тики... Госкомнаца, которая строилась на отказе от национально­го принципа формирования субъектов Федерации», наконец, исчезла полная ясность. Нынешний министр по делам национальностей в основном занят чеченскими про­блемами, тут уже не до языковой политики. Что касается научно­го обеспечения, то давно существующий в Москве Институт национальных проблем образования (бывший Институт нацио­нальных школ) в 1995 г. фактически перестал функционировать: из-за отсутствия средств его сотрудники отправлены в неоплачи­ваемые отпуска. Заново создан научно-исследовательский Инсти­тут языков России при Миннаце, но его организационное ста­новление явно затянулось.

Что же касается объективного фактора, то некоторые измене­ния происходят. Ряд языков получил шанс подняться с уровня языков бытового общения на уровень региональных языков. Но реальный статус русского языка в России в обозримом будущем изменить­ся не может. Он при любой ситуации сохранит исключительное применение в таких сферах, как естественно-технические науки, соответствующие виды высшего, среднего специального и профессионально-тех­нического образования, информатика, наукоемкие отрасли про­изводства и пр., где применение национальных государственных языков нереально в настоящем и обозримом будущем.

Совершенно иная ситуация складывается в остальных четыр­надцати государствах, образовавшихся в 1991 г. на развалинах СССР. При специфических особенностях каждого из них общие объек­тивные процессы здесь однотипны. Безусловно, нигде языковые проблемы не могут быть самодовлеющими, их решение зависит от общего направления национально-государственного развития.

Уже то обстоятельство, что все четырнадцать государств – быв­шие союзные республики СССР, жестко задало вектор развития. Везде создаются, пусть с разной степенью легкости, государства национального типа. Соответствующая концепция сложилась в Ев­ропе в XIX в. и в XX в. здесь она в основном была осуществлена. Западные наблюдатели указывают, что такая концепция непригод­на, например, для Закавказья и ее применение приводит только к конфликтам и войнам. Однако когда-то некото­рая модификация такой концепции была положена в основу феде­ративного строения СССР, и превращение союзных республик в государства естественным образом произошло на основе нацио­нальных идей. Это относится и к Средней Азии, где эти идеи закре­пились в сознании народов уже в советское время.

В ряде государств их национальный характер прямо закреплен в конституциях, как это имеет место в принятой в 1996 г. Консти­туции Украины. Но и там, где этого нет, косвенно подобные идеи присутствуют.

Любое вновь образованное государство должно решать про­блему государственного языка или государственных языков. При принятой на вооружение концепции национального государства наиболее естественное и самое частое (хотя, как будет показано ниже, не единственное возможное) решение заключается во вве­дении во всех сферах языка господствующего этноса.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.                 Алпатов В.М. 150 языков и политика. М.: ИВ РАН, 1999.

2.                 Березин Ф.М. , Головин Б.Н. Общее языкознание: Учеб. пособие для вузов. М.: Прсвещение, 1979.

3.                 Вайнрайх У. Языковые контак­ты, пер. с англ., Киев, 1979.

4.                 Головин Б.Н. Введение в языкознание: Уч. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высшая школа, 1983.

5.                 Головин Б.Н. Общее языкознание. Уч. пособие. М.: Просвещение, 1979.

6.                 Реформатский А.А. Введение в языковедение / Под ред. В.А. Виноградова. М.: Аспект Пресс, 1996.

Страницы: 1, 2, 3