Политический портрет Лейбы Давыдовича Троцкого

Средняя школа №44 им. Деева В. Н.

Реферат по истории России

Политический портрет

Лейбы Давыдовича Троцкого (Бронштейн).

Выполнил: ученик 11 Г

Лихачев Юрий

Проверил: заслуженный учитель России

Латышев Ю. И.

Ульяновск, 2000

План.

Введение 3

Формирование Троцкого как революционера 4

Троцкий и две революции. 13

Член правительства. Зарождение “Троцкизма” 35

Ссылка и эмиграция. 54

Троцкизм без Троцкого. 64

Источники: 69

Введение

24 августа 1940 г. в газете «Правда» под заголовком «Смерть

международного шпиона» появилась редакционная статья. В ней говорилось;

«Телеграф принес известие о смерти Троцкого. По сообщениям американских

газет, на Троцкого, проживавшего последние годы в Мексике, было совершено

покушение». Назывались имя, фамилия убийцы, отмечалось, что он—«один из

ближайших людей и последователей Троцкого». Затем следовало краткое

изложение политической биографии Троцкого, выдержанная в самых резких тонах

характеристика его деятельности Читатель подводился к весьма однозначному

выводу: Троцкий запутался в собственных сетях, дойдя до предела

человеческого падения»,

По жесткости тона, беспощадности формулировок и несправедливости многих

упреков по адресу убитого 21 августа 1940 г. Л. Д. Троцкого есть основания

предполагать, что статья была написана либо самим Сталиным, либо под его

непосредственным руководством. Так Сталин свел счеты со своим самым опасным

и некогда могущественным соперником.

Троцкий дожил до 60 лет. Много это или мало? Если судить по обычным

человеческим меркам, то, несомненно, мало. Ну, а если применять систему

координат большой политики? По нашему мнению, Троцкий к моменту убийства

фактически сделал все, на что был способен. Собственно, он и сам

признавался в этом, правда в свойственной ему несколько экстравагантной

манере. В 1934 г., накануне своего 55-летия, Троцкий обронил фразу,

вошедшую в копилку его бесчисленных «бон мо» (острое словцо): «Все самые

худшие преступления уже совершаются к 55 годам».

Троцкий знал, что говорил. А вот знаем ли мы, что он имел в виду?

Формирование Троцкого как революционера

Лейба Давидович Бронштейн (псевдоним—Троцкий) родился в один день с

Октябрьской революцией— 25 Октября (7 ноября) -и в один год—1879-й—со своим

будущим непримиримым соперником И. В. Сталиным. Совпадение этих дат чисто

случайное. Как шутил впоследствии Троцкий, возможно, в нем мистики и

пифагорейцы увидят особый смысл, сам же он ему не придавал никакого

значения.[1]

Троцкий рос в окружении, отнюдь не способствовавшем формированию в нем

качеств «ниспровергателя устоев». Его детство и юность прошли в стороне от

столбовой дороги развития марксизма в России—вне крупных университетских

центров, без тесной связи с рабочими предместьями, знакомства с

повседневными нуждами простого люда.

Отец Троцкого арендовал несколько сот десятин земли на юге Украины, в

сельце Яновка Херсонской губернии, где и проживало сравнительно небольшое

по тем временам семейство Бронштейнов. Помимо отца и молчаливой, страстно

любившей Троцкого матери у него были старшие брат и сестра, а также

младшая, особенно любимая им сестра Ольга, ставшая затем женой Д. Б.

Каменева (Розенфельда).

0тец отдал Троцкого в Одесское реальное училище Святого Павла. Мальчик

резко выделялся среди своих сверстников умом, красноречием, рано

проявившейся в нем потребностью и, главное, умением обращать на себя

внимание окружающих. Троцкий очень скоро стал, как мы говорим сегодня,

неформальным лидером группы молодых людей, искавших выхода переполнявшему

их стремлению к активной деятельности «на благо общества». Этим во многом

был предопределен выбор Троцким своей дальнейшей деятельности. В Николаеве,

где Троцкий заканчивал последний класс учебы в реальном училище, он и его

друзья смогли создать Южно-Русский рабочий союз, в котором насчитывалось до

200 членов, главным образом рабочих города.

Быть членом полулегальной организации и тем более одним из ее лидеров

льстило самолюбию Троцкого, придавало ему особый вес, может быть даже не

столько о собственных глазах, сколько во мнении окружающих. Именно эти

качества выделял позднее в Троцком близко знавший его по годам учебы и

общения в Одессе и Николаеве профессор медицины Г. А. Зив. По его мнению,

индивидуальность Троцкого выражалась не в познании и не в чувстве, а в

воле. «Активно проявить, свою волю, возвыситься надо всеми, быть всюду и

всегда первым—это всегда составляло основную сущность личности

Бронштейна,—писал Зив,—остальные стороны его психологии были только

служебными надстройками и пристройками »[2]

"В это время взгляды Троцкого были весьма далеки от марксистских. Он

даже и не стремился к овладению марксизмом, проявляя равнодушие к

систематической, целеустремленной работе по формированию прочных убеждений

«В 96-м и в начале 97 г.,—писал Троцкий историку В/И. Невскому уже после

победы Октября,— я считал себя противником Маркса, книг которого, правда,

не читал. О марксизме я судил по Михайловскому»[3] Нам представляется, что

и с произведениями самого Михайловского Троцкий был знаком не по

первоисточнику. Обладая превосходной памятью, он на лету схватывал наиболее

«крикливые» идеи и установки, а затем яростно отстаивал их в спорах со

сверстниками. Разумеется, это не отрицает большой работы Троцкого по

самообразованию. В дальнейшем, в годы эмиграции, Троцкий окончил Венский

университет.

Вряд ли можно считать подлинно революционной деятельность Троцкого и в

самом Южно-Русском рабочем союзе. Сегодня особенно наглядно видно,

насколько безобидной с точки зрения угрозы властям предержащим была позиция

его николаевской организации. Ее члены занимались главным образом

просветительством. Они выпускали отпечатанные на гектографе 200—300

экземпляров газеты «Наше дело», где выступали против городских властей и

некоторых состоятельных предпринимателей.

Вспоминая эти годы, Троцкий писал: «Влияние Союза росло быстрее, чем

формирование ядра вполне сознательных революционеров. Наиболее активные

рабочие говорили нам: насчет царя и революции пока поосторожнее. После

такого предупреждения мы делали шаг назад, на экономические позиции, а

потом сдвигались на более революционную линию. Тактические наши воззрения,

повторяю, были очень смутны»[4]

Но даже в такой, а затем и в других организациях, явно стоявших на

платформе экономизма, Троцкий нередко оказывался на правом фланге. Так,

переехав из Николаева в Одессу, он выступал против сосредоточения сил

местных марксистов на ведении работы среди фабрично-заводских рабочих,

настаивал на перенесении центра тяжести агитации и пропаганды в ряды

ремесленников и других мелкобуржуазных элементов[5]

Все это дает основание полагать, что, если бы царская охранка проявила

по отношению к многим членам руководящего ядра Южно-Русского рабочего союза

большую гибкость и тактичность, не исключено, что такие лидеры союза, как

Троцкий, скорее всего, оказались бы в одном ряду с легальными марксистами

вроде Струве или Туган- Барановского. Однако российская полиция конца XIX

в. еще не выдвинула из своих недр лиц, подобных полковнику Зубатову. В

январе 1898 г. союз был разгромлен. Троцкий и другие его руководители

оказались в одесской тюрьме.

Началось следствие, в ходе которого, как считает арестованный по тому

же делу Зив, Троцкий всячески выгораживал себя. С одесской тюрьмой связан и

выбор им своего псевдонима. Под фамилией Троцкий в тюрьме служил старший

надзиратель. На 19-летнего юношу

большое впечатление произвели величественная фигура надзирателя,

властность, умение подчинять себе окружающих и держать, что называется, в

«ежовых рукавицах» не только арестованных, но и всю администрацию тюрьмы.

Как бы в отместку надзирателю за его диктаторские замашки Троцкий и взял

его фамилию своим псевдонимом, чтобы доказать всем, что фамилия матерого

защитника самодержавия может служить и другим целям— революции.

Следствие длилось около двух лет. За это время Троцкий, по словам Зива,

стал «таким же решительным и прямолинейным «марксистом», каким он раньше

был его противником». Первым литературным опусом Троцкого была попытка

написать статью о масонстве с точки зрения материалистического понимания

истории, «Он,— отмечал Зив,—достал три или четыре книги по этому вопросу и

думал, что этого вполне достаточно». К этому же времени относится и

замеченный арестантами происшедший с Троцким припадок эпилептического

характера. Присутствовавший при этом Зив вспоминал, что такого рода

обмороки с Троцким происходили и впоследствии.[6] Кстати, и сам Троцкий

неоднократно вынужден был признаваться в таких обмороках. Об одном из них,

который произошел с ним в самый неподходящий момент—в ночь с 24 на 25

октября 1917 г., то есть в ходе Октябрьского вооруженного восстания, он

рассказал в автобиографической книге буквально не остается

места даже для единомышленников... Но было бы все же неверно видеть в

позиции т. Троцкого только индивидуальное. Он, несомненно, отражает и нечто

более широкое из нашей обстановки».[35]

Ленин был глубоко убежден в том, что образованна фракций не относится к

разряду фатально запрограммированного явления в истории партии. Это не

значит, что он вообще отрицал возможность появления и наличия коренных

разногласий, особенно на крутых поворотах истории. Но Ленин всегда исходил

из необходимости, во-первых, вовремя зафиксировать эти разногласия я, во-

вторых, вести совместный поиск путей их преодоления па принципиальной

основе, то есть на основе Устава н Программы партии. И, только исчерпав все

возможности такого поиска, убедившись в упорстве другой стороны,

настаивающей на своей ошибочной платформе, Ленин

высказывался за принятие организационных мер в отношении таких членов

партии.

В этом коренное, отличие ленинской постановки вопроса от сталинской,

когда внутрипартийные разногласия толковались как имманентно присущие

развитию партии, как одна из закономерностей се развития. Поэтому в случае

отсутствия разногласий их пытались всячески найти или раздуть, как это

происходило в 30-е годы.

И еще один аспект. Значит ли напоминание Ленина о не большевизме

Троцкого, что тот не имел никакого отношения к марксизму, что правы

оказались авторы «Краткого курса» с их теорией «злого умысла»: Троцкий

пришел в партию с единственной целью—вести подрывную работу, чтобы

развалить ее ряды? Если бы это было так, то не было бы ни сближения

Троцкого с большевиками после возвращения в Россию в 1917 г., ни тем более

его повторного вступления в РСДРП (б), ни его совместной работы с Лениным и

другими руководителями партии и Советского государства.

Все дело в том, что в партии Троцкий в наиболее концентрированном виде

выражал настроения тех ее членов, которые пытались опереться на

догматически трактуемые ими традиции классического марксизма XIX в. Они

весьма превратно оценивали качественные перемены, которые произошли в

расстановке классовых сил как на мировой арене, так и в отдельных странах,

прежде всего в самой Советской России. На словах признавая ленинизм, может

быть даже громче других признавая его, на деле они явно недооценивали

ленинское учение как новый этап в развитии марксизма XX в. Особенно это

было характерно для периода после гражданской войны, когда становилось все

очевиднее, что капитализму удалось стабилизироваться, что в ближайшее время

пролетарских революций в других странах не предвидится, что не остается

другого выхода, кроме как строить новое общество, находясь в

капиталистическом окружении.

Необходим был коренной пересмотр прежней стратегии и тактики. В

международном плане это нашло выражение в окончательном утверждении после

Генуэзской конференции (1922 г.) принципа мирного сосуществования СССР с

государствами иного общественного строя. Во внутреннем—в выдвижении новой

экономической политики, представлявшей собой отказ от социалистической

модели периода «военного коммунизма» с его вынужденным сужением сферы

действия товарно-денежных отношений, рынка, ставкой на прямой продуктообмен

и пр.

Ни Троцкий, ни его сторонники не то чтобы не обратили внимания на

необходимость внесения коренных перемен в стратегию и тактику партии,

коммунистического движения, но едва ли не попытались действовать по

принципу: если действительность восстает против наших теорий, тем хуже для

нее. Догматизм, подмена диалектики формальной логикой, неумение считаться с

обстоятельствами—все это нашло концептуальное выражение и закрепление в

троцкистской теории «перманентной революции».

Согласно этой теории, мировая революция по-прежнему, как и в прошлом

столетии, изображалась в виде фактически одновременного выступления

пролетариев всех стран, которое должно было продолжаться не иначе, как до

полного торжества социализма во всем мире. В книге «Перманентная

революция», подводя итог своим идейным исканиям, Троцкий писал: «Завершение

социалистической революции в национальных рамках немыслимо...

Социалистическая революция начинается на национальной арене, развивается на

интернациональной, и завершается на мировой. Таким образом,

социалистическая революция становится перманентной в новом, более широком

смысле слова: она не получает своего завершения до окончательного торжества

нового общества на всей нашей планете. И далее: «Указанная выше схема

развития мировой революции снимает вопрос о странах, «созревших» и «не

созревших» для социализма... Поскольку капитализм создал мировой рынок,

мировое разделение труда и мировые производительные силы, постольку он

подготовил мировое хозяйство в целом для социалистического

переустройства».[36]

Опираясь на эту схему мировой революции, Троцкий не видел разницы ни в

целях, ни в способах борьбы трудящихся, скажем, Англии или Китая. Как для

тех, так и для других цель борьбы общая—социализм. Отсюда Троцким напрочь

отрицалось национально-освободительное движение: «В условиях

империалистической эпохи национально-демократическая революция может быть

доведена до победы только в том случае, если социальные и политические

Страницы: 1, 2, 3