учреждений, связанных с культурой и идеологией. В 1932 году комиссия под

его председательством в очередной раз запретила представление

пьесы Н.Р. Эрдмана «Самоубийца», которая лишь недавно, через много лет

после смерти автора, была поставлена Московским театром сатиры.

Кагановичу приходилось решать и вопросы внешней политики. Как

свидетельствует бывший сотрудник Наркомата иностранных дел СССР

Е.Д. Гнедин, основные внешнеполитические решения принимались не в

Совнаркоме, а в Политбюро. «В аппарате [НКИДа], — пишет Гнедин, — было

известно, что существует комиссия Политбюро по внешней политике с

меняющимся составом. В первой половине 30-х годов мне случилось

присутствовать на ночном заседании этой комиссии. Давались директивы

относительно какой-то важной внешнеполитической передовой, которую мне

предстояло писать для «Известий», Был приглашен и главный редактор «Правды»

Мехлис. Сначала обсуждались другие вопросы. Решения принимали Молотов и

Каганович; последний председательствовал. Докладывали зам. наркомы

Крестинский и Стомоняков; меня поразило, что эти два серьезных деятеля,

знатоки обсуждавшихся вопросов, находились в положении просителей. Их

просьбы (уже не доводы) безапелляционно удовлетворялись либо отклонялись.

Но надо заметить, что Каганович не без иронии реагировал на замечания

Молотова».

В этот же период Каганович стал по совместительству руководителем

Транспортной комиссии ЦК ВКП (б). Когда Сталин уезжал в отпуск к Черному

морю, именно Каганович оставался в Москве в качестве временного главы

партийного руководства. Он был одним из первых, кого наградили введенным в

стране высшим знаком отличия — орденом Ленина.

Еще в 20-е годы важным оружием в укреплении власти Сталина стали чистки

партии — периодически проводившиеся проверки всего ее состава,

сопровождавшиеся массовым изгнанием из нее не только недостойных, но и

неугодных людей. Когда в 1933 году в нашей стране началась очередная чистка

партии, то именно Каганович стал Председателем Центральной комиссии по ее

проведению, а после XVII съезда партии и председателем Комиссии партийного

контроля при ЦК ВКП (б). Никто в нашей стране, кроме самого Сталина, не

занимал в этот период столь важных постов в системе партийной власти.

Именно Каганович как председатель оргкомитета по проведению XVII съезда

партии организовал фальсификацию результатов тайного голосования в ЦК ВКП

(б), уничтожив около трехсот бюллетеней, в которых была вычеркнута фамилия

Сталина.

В середине 30-х годов в отделе науки Московского горкома партии

некоторое время работал А. Кольман. В воспоминаниях об этом периоде своей

жизни Кольман писал:

«Из секретарей нашим отделом руководил Каганович, а потом Хрущев, и

поэтому я, имея возможность еженедельно докладывать им, ближе узнал их, не

говоря уже о том, что я наблюдал их поведение на заседаниях секретариата и

бюро ЦК, как и на многочисленных совещаниях. Я помню их обоих очень хорошо.

Оба они перекипали жизнерадостностью и энергией, эти два таких разных

человека, которых тем не менее сближало многое. Особенно у Кагановича была

прямо сверхчеловеческая работоспособность. Оба восполняли (не всегда

удачно) пробелы в своем образовании и общекультурном развитии интуицией,

импровизацией, смекалкой, большим природным дарованием. Каганович был

склонен к систематичности, даже к теоретизированию, Хрущев же к

практицизму, к техницизму…

… И оба они, Каганович и Хрущев, — тогда еще не успели испортиться

властью, были по-товарищески просты, доступны, особенно Никита Сергеевич,

эта «русская душа нараспашку», не стыдившийся учиться, спрашивать у меня,

своего подчиненного, разъяснений непонятых им научных премудростей. Но и

Каганович, более сухой в общении, был не крут, даже мягок, и уж, конечно,

не позволял себе тех выходок, крика и мата, которые — по крайней мере такая

о нем пошла дурная слава — он в подражание Сталину приобрел впоследствии».

Кольман в данном случае, несомненно, приукрашивает образ Кагановича

середины 30-х годов. Разумеется, Каганович совсем иначе вел себя с

некоторыми ответственными работниками горкома и обкома партии, а тем более

на заседаниях секретариата и бюро ЦК, чем с представителями организаций

более низкого уровня. Свою грубость и безжалостность Каганович достаточно

ярко доказал уже во времена коллективизации, о чем упоминалось в предыдущем

разделе. Старый большевик И.П. Алексахин вспоминает, что осенью 1933 года,

когда в Московской области возникли трудности с хлебозаготовками, Каганович

приехал в Ефремовский район (тогда входивший в Московскую область). Первым

делом он отобрал партийный билет у председателя райисполкома и секретаря

райкома Уткина, предупредив, что если через три дня план хлебозаготовок не

будет выполнен, Уткин будет исключен из партии, снят с работы и посажен в

тюрьму. На резонные доводы Уткина насчет того, что план хлебозаготовок

нереален, так как урожай определялся в мае месяце на корню, а хлеба и

картофеля убрано вдвое меньше, Каганович ответил площадной бранью и обвинил

Уткина в правом оппортунизме. Хотя уполномоченные МК работали по деревням

до глубокой осени (одним из таких уполномоченных и был Алексахин) и забрали

у крестьян и колхозов даже продовольственное зерно, картошку и семена, план

заготовок был выполнен по району только на 68 процентов. После такой

«заготовительной» кампании почти половина населения района выехала за его

пределы, забив свои избы. Сельское хозяйство района было разрушено, в

течение трех лет сюда завозили семенное зерно и картофель.

Конечно, перерождение Кагановича произошло не в один день или месяц.

Под воздействием Сталина и в силу разлагающего влияния неограниченной

власти он становился все более и более грубым и бесчеловечным работником. К

тому же Каганович боялся сам стать жертвой своего жестокого времени и

предпочитал губить других людей. Постепенно и в горкоме он превращался в

крайне бесцеремонного и наглого человека. Уже в 1934–1935 годах своим

техническим помощникам он мог бросить в лицо папку с бумагами, которые они

приносили ему на подпись. Известны были даже случаи рукоприкладства.

В 1934–1935 годах Каганович враждебно встретил выдвижение Ежова,

который быстро становился фаворитом Сталина, оттеснив Кагановича с

некоторых позиций в партийном аппарате. Неприязненные отношения сложились у

Кагановича и с молодым Маленковым, также быстро идущим в гору в недрах

аппарата ЦК. Но Сталина не только устраивали подобные конфликты, он искусно

поощрял и поддерживал взаимную вражду между своими ближайшими помощниками.

Каганович в годы террора (1936 – 1938)

Каганович был одной из ведущих фигур той страшной террористической

чистки партии и всего общества, которая проходила волна за волной в СССР в

1936–1938 годах. Именно Каганович возглавил в Москве репрессии в наркоматах

путей сообщения и тяжелой промышленности, в Метрострое, а также во всей

системе железных дорог и крупных промышленных предприятий. При

расследовании, которое проводилось после XX съезда КПСС, были обнаружены

десятки писем Кагановича в НКВД со списками множества работников, которых

Каганович требовал арестовать. В ряде случаев он лично просматривал и

редактировал проекты приговоров, внося в них произвольные изменения.

Каганович знал, что делал. Сталин настолько доверял ему в тот период, что

поделился с ним планами «великой чистки» еще в 1935 году. И не случайно,

что именно Каганович выезжал для руководства этой чисткой во многие районы

страны: он был во главе репрессий в Челябинской, Ярославской, Ивановской

областях и в Донбассе. Так, например, не успел Каганович приехать в

Иванове, как сразу дал телеграмму Сталину: «Первое ознакомление с

материалами показывает, что необходимо немедленно арестовать секретаря

обкома Епанчикова. Необходимо также арестовать заведующего отделом

пропаганды обкома Михайлова».

Получив санкцию Сталина, Каганович организовал подлинный разгром

Ивановского обкома партии. Выступая в начале августа 1937 года на пленуме

уже весьма поредевшего обкома, Каганович обвинил всю партийную организацию

в попустительстве врагам народа. Сам пленум проходил в атмосфере террора и

запугивания. Стоило, например, секретарю Ивановского горкома А.А. Васильеву

усомниться во вражеской деятельности арестованных работников обкома, как

Каганович грубо оборвал его. Тут же на пленуме Васильев был исключен из

партии, а затем и арестован как враг народа. Такая же судьба постигла и

члена партии с 1905 года, председателя областного Совета

профсоюзов И.Н. Семагина.

Грубо и жестоко действовал Каганович и в Донбассе, куда прибыл в

1937 году для проведения чистки. Он созвал сразу же совещание областного

хозяйственного актива. Выступая с докладом о вредительстве, Каганович прямо

с трибуны заявил, что и в этом зале среди присутствующих руководителей есть

немало врагов народа и вредителей. В тот же вечер и ту же ночь было

арестовано органами НКВД около 140 руководящих работников Донецкого

бассейна, директоров заводов и шахт, главных инженеров и партийных

руководителей. Списки для ареста были утверждены накануне лично

Кагановичем.

Сталин активно помогал Кагановичу в разгроме партийной организации

Украины. На пленуме Киевского обкома партии Каганович добился смещения бюро

обкома во главе с П.П. Постышевым, с мстительной активностью сводя счеты со

своими оппонентами 1927 — 1928 годов.

Сталин поручал Кагановичу самые различные карательные акции. Так,

например, Каганович имел непосредственное отношение к разгрому театра

Мейерхольда, а стало быть, и к судьбе великого режиссера.

Переход на хозяйственную работу

Если в начале 30-х годов Каганович занимал второе по значению место в

партийном аппарате, то с середины 30-х годов Сталин стал перемещать его на

хозяйственную работу. В 1935 году Каганович был назначен наркомом путей

сообщения. Транспорт оказался слабым звеном в хозяйственной системе страны,

но Каганович, действуя методами угроз и террора, сумел за короткое время

заметно улучшить работу железных дорог. Уменьшилось число аварий, и поезда

стали ходить по более четкому расписанию, В конце 1937 года он был назначен

наркомом тяжелой промышленности. В начале 1939 года Каганович стал также

наркомом топливной промышленности, а в 1940 году он возглавил наркомат

нефтяной промышленности. Каганович к тому же был заместителем председателя

СНК. Фактически он стал вторым человеком в Совнаркоме после Молотова.

Советская печать постоянно рекламировала Кагановича как «сталинского

наркома», способного быстро наладить любое трудное дело. В газетах и

журналах нередко появлялись рассказы и статьи, повествующие о гуманности

Кагановича и его заботе о простом человеке. К сожалению, в кампанию по

восхвалению Кагановича включился и такой выдающийся писатель, как Андрей

Платонов. Автор «Котлована» и «Чевенгура», после прочтения которых Сталин

сказал: «Талантливый писатель, но сволочь» — оказавшийся в немилости и

получавший теперь отказы от журналов и издательств, Платонов опубликовал в

конце 1936 года рассказ «Бессмертие», который нельзя оценить иначе, как

подхалимский по отношению к Кагановичу.

В годы войны

Годы войны с гитлеровской Германией были трудным временем для всех

советских руководителей. Каганович отвечал в первую очередь за

бесперебойную работу железных дорог, на которые в условиях войны легла

особая ответственность. Железные дороги, и без того перегруженные у нас в

стране, должны были осуществлять теперь огромный объем военных перевозок и

эвакуацию многих тысяч предприятий в восточные районы страны. Каганович не

вошел в первый состав Государственного Комитета Обороны, но скоро был

включен в ГКО вместе с Булганиным, Микояном и Вознесенским.

Железные дороги справились с невероятно трудными задачами военных лет,

и в этом была, несомненно, заслуга Кагановича. В сентябре 1943 года ему

было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

В 1942 году Каганович был также членом Военного Совета Северо-

Кавказского фронта. Правда, он продолжал в основном работать в Москве и на

фронте бывал «наездами». Когда в 1942 году немецкие войска прорвали линию

фронта на юге и стали быстро наступать в направлении Кавказа и Волги,

Каганович вылетел на фронт с особой миссией: ему предстояло наладить работу

военной прокуратуры и военных трибуналов. В эти месяцы немало командиров и

комиссаров Красной Армии поплатились жизнью за неудачи и просчеты,

ответственность за которые несло в первую очередь высшее командование.

Уже в 1944 году Каганович постепенно переключается на более мирную

хозяйственную работу. Оставаясь заместителем Председателя Совнаркома СССР и

заместителем председателя Транспортного комитета, Каганович становится в

1946 году министром промышленности строительных материалов, это была одна

из наиболее отстающих отраслей.

Каганович в опале

Влияние Кагановича уменьшилось еще в конце 30-х годов и продолжало

меняться в течение войны. Он выполнял важные задания, но общее руководство

военной экономикой по линии Совета Министров и ГКО осуществлял в первую

очередь Вознесенский, а по партийной линии Маленков. Вознесенский в

1946 году нередко руководил заседаниями Совета Министров СССР. В партийно-

государственной иерархии имя Кагановича стояло в 1946 году лишь на девятом

месте — после Сталина, Молотова, Берия, Жданова, Маленкова, Вознесенского,

Калинина и Ворошилова.

В 1947 году Каганович был направлен Сталиным на Украину в качестве

первого секретаря КП(б)У. Республика не выполнила в 1946 году плана

хлебозаготовок из-за тяжелой засухи, и Сталин был недоволен Хрущевым,

который вот уже девятый год стоял во главе ЦК КП(б)У. Переезд в Киев был,

однако, для Кагановича явным понижением, и он работал здесь без прежней

энергии. К тому же Хрущева не освободили от работы в республике, он остался

на посту председателя Совета Министров УССР. Если в 30-е годы в Москве

Хрущев склонен был говорить: «Да, Лазарь Моисеевич», «Слушаю, Лазарь

Моисеевич», — то теперь на Украине между ними часто возникали конфликты.

Каганович не слишком много времени уделял сельскому хозяйству, но стал

раздувать привычное кадило борьбы с «национализмом», переставлять кадры,

удаляя нередко хороших и ценных работников. Гораздо больше, чем Каганович,

Украине помогли обильные весенние дожди, обеспечившие республике в

1947 гиду высокий урожай. Не имея на этот раз чрезвычайных полномочий,

Каганович часто посылал записки Сталину, не показывая их перед этим

Хрущеву. Но Сталин потребовал, чтобы и Хрущев подписывал все эти записки,

что было явным выражением недоверия к Кагановичу. Вскоре стало ясно, что от

пребывания Кагановича на Украине нет никакой пользы. Хрущев имел здесь

гораздо большее влияние, тогда как у Кагановича была не слишком добрая

слава еще с середины 20-х годов. В конце 1947 года Каганович вернулся в

Москву, возобновив свою работу в Совете Министров СССР.

Но и в Москве положение Кагановича становилось все более трудным.

Набирала силу пресловутая кампания против «безродных космополитов». От

евреев очищали партийный и государственный аппарат, их не принимали на

дипломатическую службу, в органы безопасности, сократился прием евреев в

институты, готовящие кадры для военной промышленности и наиболее важных

отраслей науки. Евреев перестали принимать в военные училища и академии, в

партийные школы. Среди еврейской интеллигенции прошли массовые аресты.

Сам Лазарь Каганович в это время нередко вел себя как антисемит,

раздражаясь присутствием в своем аппарате или среди «обслуги» евреев.

Удивляла мелочность Кагановича. Так, например, на государственных дачах для

членов Политбюро часто устраивались просмотры иностранных кинолент.

Жертвой шпиономании стал и старший брат Кагановича Михаил Моисеевич,

который еще в 1940 году был снят с поста министра авиационной

промышленности, а на XVIII партийной конференции весной 1941 года выведен

из состава членов ЦК ВКП (б). В первые годы после войны он был обвинен во

вредительстве в области авиационной промышленности и даже в тайном

сотрудничестве с гитлеровцами. Эти вздорные обвинения рассматривались на

Политбюро. Докладывал Берия. Каганович не защищал своего брата.

Сталин все реже и реже встречался с Кагановичем, он уже не приглашал

его на свои вечерние трапезы. На XIX съезде КПСС Каганович был избран в

состав расширенного Президиума ЦК и даже в бюро ЦК, но не вошел в

отобранную лично Сталиным «пятерку» наиболее доверенных руководителей

партии.

После ареста группы кремлевских врачей, в большинстве евреев, которые

были объявлены вредителями и шпионами, в СССР началась новая широкая

антисемитская кампания.

В «антипартийной» группе

После смерти Сталина влияние Кагановича на короткое время вновь

возросло. В качестве одного из первых заместителей председателя Совета

Министров СССР он возглавил несколько важных министерств, Каганович

поддержал сговор Хрущева и Маленкова с целью ареста и устранения Берия. Еще

раньше он был среди тех, кто предпринял все меры для пересмотра «дела

врачей» и прекращения антисемитской кампании в стране. Был реабилитирован и

его старший брат М.М. Каганович.

И тем не менее начавшиеся в 1953–1954 годах первые реабилитации ставили

Кагановича во все более трудное положение. Не все жертвы террора

1937–1938 годов были расстреляны или погибли в лагерях. В Москву стали

возвращаться люди, которые знали о той ведущей роли, которую играл

Каганович при проведении незаконных массовых репрессий.

В прошлом Каганович был в очень плохих отношениях с Молотовым и

Маленковым. Теперь они стали сближаться на почве общей вражды против

Хрущева и его политики. Они тщательно фиксировали все ошибки Хрущева в

руководстве промышленностью и сельским хозяйством. Но главное, что им не

нравилось, — это провидение «десталинизации» и освобождение и реабилитация

миллионов политических заключенных. Выступление антихрущевской группы

закончилось полным поражением. Молотов, Каганович, Маленков и «примкнувший

к ним Шепилов» были выведены из состава Политбюро и ЦК КПСС. Они сами и их

выступление обсуждались на всех партийных собраниях. Это была советская

«банда четырех».

После июньского Пленума Кагановича охватил страх. Он опасался ареста и

боялся, что его постигнет судьба Берия. В конце концов на его совести было

ненамного меньше преступлений, чем на совести Лаврентия. Каганович даже

позвонил Хрущеву и униженно просил его не поступать с ним слишком жестоко.

Он сослался на прежнюю дружбу с Хрущевым. Ведь именно Каганович

способствовал быстрому выдвижению Хрущева в Московской партийной

организации. Хрущев ответил Кагановичу, что никаких репрессий не будет,

если члены антипартийной группы прекратят борьбу против линии партии и

станут добросовестно работать на тех постах, которые им поручит теперь

партия. И действительно, Кагановича вскоре направили в город Асбест

Свердловской области директором крупнейшего в стране горно-обогатительного

комбината.

Четыре года в Асбесте

Каганович работал в Асбесте до конца 1961 года. Этот человек, который

прежде отличался крайней жестокостью и грубостью по отношению к

подчиненным, был на своем последнем руководящем посту весьма либеральным

начальником. В 1957–1958 годах Каганович приезжал в Москву на сессии

Верховного Совета, однако на очередных выборах в Верховный Совет его

кандидатура уже не выставлялась.

Известно, что на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года Хрущев опять

поднял вопрос об антипартийной группе Молотова, Кагановича и Маленкова и об

их преступлениях в эпоху Сталина.. При этом многие делегаты съезда говорили

в первую очередь о преступлениях Кагановича, приводили документы и факты,

свидетельствующие о его активном участии в незаконных репрессиях. Делегаты

съезда требовали исключения Кагановича из партии. Вскоре после съезда

Каганович был снят с поста директора горно-обогатительного комбината. Он

был исключен из партии на заседании бюро одного из московских райкомов КПСС

Беспартийный пенсионер

После Асбеста никакого нового назначения Каганович не получил. Через

несколько лет он вернулся в Москву, чтобы начать здесь жизнь простого

пенсионера.

Когда был снят со своих постов Хрущев, Каганович направил в ЦК КПСС

заявление с просьбой восстановить его в партии. Но Президиум ЦК отказал ему

в пересмотре ранее принятого решения.

Литература

1. С.В. Кулешов «Наше Отечество».

2. А.Г. Асмолов «История Советского Союза».

3. М. Лобанов «Всемирная история человечества. Сталин».

4. И.Л. Бунич «Лабиринты безумия». СПб. 1995 г.

5. А.А. Бушков «Россия, которой не было». М., 1997.

Страницы: 1, 2