Как правило, наиболее ярыми поборниками "свободы торговли" выступают достаточно сильные и конкурентоспособные на мировых рынках страны, отрасли, компании. Но и они нередко (как ныне США) вопреки собственной общей позиции прибегают к протекционистским мерам, если возникает угроза их экономическим интересам.

Кроме того, в периоды благоприятной экономической конъюнктуры (в рамках мировой экономики в целом или отдельных регионов и стран) преимущества либерализации, ее выгоды для большинства групп и стран ощущаются в большей мере, а потому интенсивней идут соответствующие процессы в экономической политике.

Напротив, в периоды кризисов сильнее действует принцип "каждый сам за себя", "спасайся, кто и как может"; отсюда рецидивы протекционизма и откат назад от достигнутого уровня либерализации. Вот почему, хотя в долгосрочном плане эта тенденция представляется необратимой, она развивается и, очевидно, будет развиваться не прямолинейно; здесь неизбежны и зигзаги и попятное движение.

Какие выводы вытекают отсюда для России?

Прежде всего, приходится отметить, что уровень и характер внешнеэкономической либерализации в России в последние годы, т.е. на начальных ступенях перехода к рыночной экономике, не соответствовал и не соответствует состоянию российской экономики. Это касается, безусловно, необходимого, но слишком поспешного и широкого демонтажа государственной монополии внешней торговли, опередившего формирование эффективных хозяйственных субъектов и развитие рыночных отношений внутри страны. В результате государство лишилось значительной части необходимых валютных поступлений, отдав их в руки лиц (и в сфере производства и в обращении товаров), заботящихся не столько об инвестициях и развитии реального сектора экономики, сколько о собственном быстром обогащении. Вместе с тем был подорван один из важнейших источников пополнения государственного бюджета [5].

Это касается неоправданного отказа от многих инструментов государственного регулирования внешней торговли в национальных интересах
(или ослабления этих инструментов), в том числе и тех, которые широко используют даже наиболее развитые в экономическом отношении страны.

В то же время на пути наиболее важного и перспективного для страны внешнеэкономического направления, в области прямых иностранных инвестиций, как в топливно-сырьевом секторе, так и в отраслях обрабатывающей промышленности, в том числе высокотехнологичных, сохранялись и сохраняются многочисленные законодательные и бюрократические рогатки, препятствующие созданию благоприятного инвестиционного климата (как для отечественных, так и тем более для зарубежных инвесторов).

Таким образом, внешнеэкономическая политика России (или зачастую отсутствие внятной и последовательной политики) способствовала отнюдь не действительной интеграции страны в современную глобальную экономику, а фактически ее односторонней зависимости от мировых финансовых рынков и сохранению и даже усилению подчиненного статуса в системе международного разделения труда. В силу этого процессы глобализации до настоящего времени оборачиваются для России, прежде всего их негативными последствиями.

Регионализация мировой экономики

Наряду с глобализацией и либерализацией и в тесной взаимосвязи с ними четко обозначилась еще одна современная тенденция: регионализация мировой экономики. Это, так сказать, глобализация в ограниченных масштабах, охватывающая группу стран, создающих объединения, в которых происходит большая или меньшая либерализация торговли, движения капитала и людей в рамках соответствующей интеграционной группировки.

Наилучший пример этой тенденции дает Европейский союз в составе 15 западноевропейских стран, существующий уже свыше 40 лет и перешедший (в составе 11 стран) с 1 января 1999 г. на общую валюту - евро [2]. А всего, по данным ГАТТ/ВТО, к середине 90-х годов в мире насчитывалось более 30 интеграционных группировок различного типа (преференциальные торговые соглашения, зоны свободной торговли, таможенные союзы, "общие рынки", экономические (и валютные) союзы).

Регионализация приводит к опережающему росту внутрирегиональных экономических потоков (торговля, прямые инвестиции) по сравнению с их общей динамикой. На долю внутрирегиональной торговли в трех главных регионах
(Западная Европа, Северная Америка, Азиатско-Тихоокеанский регион) приходится примерно половина мирового экспорта. А в Западной Европе, удельный вес внутрирегиональной торговли (экспорт) в общем экспорте западноевропейских стран превышает 70%.

Та же тенденция обнаруживается в виде значительной и в большинстве случаев растущей доли внутрирегиональных прямых инвестиций. Это видно на примере той же Западной Европы и Европейского союза, а также Японии и Юго-
Восточной Азии.

Экономические отношения в рамках региональных группировок, конечно, либерализуются, здесь создается - в той или иной степени - единое экономическое пространство. Однако, страны, не входящие в данную группу
(зону свободной торговли, таможенный союз, "общий рынок") оказываются в относительно худшем положении, даже если тарифные условия для них остаются прежними.

Процессы регионализации затрагивают чрезвычайно чувствительный и болезненный вопрос о государственном суверенитете. Каждый уровень интеграции означает утрату части экономического, а значит, и политического суверенитета стран-участников в пользу всей региональной группировки или даже единого наднационального органа, наделенного правом принятия решений без согласования с правительствами стран-членов.

Как видно, рост внешнеэкономических связей страны в современных условиях часто опирается на ее принадлежность к какой-то региональной экономической группировке. Опыт западноевропейской интеграции и некоторых других успешно развивающихся экономических группировок говорит о том, что основа этих процессов складывается на микроуровне, в виде взаимовыгодного сотрудничества конкретных компаний, банков, финансово-промышленных групп, их совместных инвестиционных проектов, создания смешанных предприятий и т.п. От этого зависит прочность такой группировки и взаимная заинтересованность ее участников. Чем прочнее такая группировка, чем сильнее внутренние связи и взаимная заинтересованность стран-участниц, тем успешнее развивается их взаимный товарооборот. Ничего подобного сейчас не наблюдается ни в рамках СНГ, ни в таможенном союзе 4-х (России, Белоруссии,
Казахстана и Киргизии). Опыт последних лет показывает, что объективные экономические условия, в частности, структура экономики этих стран, пока дают мало надежд на превращение СНГ в настоящую интеграционную группировку.

Важнейшими региональными партнерами России были, есть и будут европейские страны (до 40% внешней торговли России приходится на долю ЕС).
И не только Германия или Франция, но и, например, Польша, Чехия, Венгрия
(нынешние и будущие члены ЕС) [5]. Безусловно, правилен вывод о том, что экономическое интегрирование наиболее успешно развивается между такими странами, которые в своем технико-экономическом развитии достигли высоких ступеней индустриализации и способны производить широкий ассортимент готовых изделий. Поэтому именно в Европе должен проходить главный вектор региональной экономической политики России (этот вектор охватывает также
Белоруссию, Украину, Молдову). Отсюда курс на всемерное сближение России с
Европейским союзом диктуется всей объективной геополитической и геоэкономической обстановкой. Другой вектор - Китай, Япония и другие азиатские страны.

Информатизация мировой экономики

Информатизация мировой экономики идет двояким образом, отражающим две ипостаси этого процесса: материальную и нематериальную.

Во-первых, речь идет о широком использовании современных технических средств (компьютеров) для получения, обработки и передачи информации по каналам связи.

Во-вторых, имеется в виду воздействие самой информации (ее содержания, адресатов, форм и методов распространения) на экономическую жизнь, в частности, на международную экономику [3].

Развитие современных информационных технологий и всемирной компьютерной сети Интернет постепенно начинает изменять весь облик мировой экономики. Компании, действующие в этой области, выходят на первый план, опережая по темпам роста продукции, капитализации (т.е. рыночной стоимости своих акций), занятости прежних лидеров, например, автомобильную промышленность. Эти же компании лидируют по числу и стоимостным масштабам слияний и поглощений, в том числе международных. Причем все это касается фирм, производящих не только сами компьютеры и все принадлежности к ним, но и программное обеспечение. А вместе с тем уже начала изменяться соответствующим образом вся структура экономики развитых стран, рынок рабочей силы, деловая ориентация компаний (особенно многоотраслевых конгломератов), ситуация на финансовых рынках.

Вслед за все более широким распространением "электронных финансов", т.е. осуществлением различных финансовых (банковских, фондовых) операций в системе Интернет возникает и такое явление, как "электронная торговля", сначала в сфере деловой коммерции (сделки купли-продажи между компаниями), а затем в сфере обычного потребительского рынка (для частных лиц). Пока эти процессы находятся лишь в начальной стадии, но нет сомнений в том, что эта тенденция уже в ближайшие годы получит все большее развитие, - вместе с ростом "всеобщей компьютеризации": и бизнеса и населения.

Наконец, все возрастающее значение в современной мировой экономике приобретает такой нематериальный фактор, как сама информация, глобальная и разносторонняя по охвату, огромная по масштабам, непрерывная по времени.
Именно информация становится первым звеном в причинно-следственной цепочке.
Затем следуют ожидания и прогнозы, воздействующие на направления финансовых потоков, а через них - на распределение материальных ресурсов, структуру и динамику реального сектора экономики.

Какие выводы следуют отсюда для России?

Если уже суждена России на ближайшие годы роль отставшего и догоняющего участника мировой экономической жизни (а это именно так, поскольку, несмотря на громадный потенциал - территория, население, природные ресурсы - Россия по объему ВВП находится лишь во втором десятке стран), то догонять нужно не вчерашний и даже не сегодняшний, а завтрашний день экономически развитых стран. А это означает максимальное внимание информатике и информационным технологиям.

В свете тех основных тенденций, о которых шла речь выше, во всем мире и тем более в России огромное и все возрастающее значение приобретает человеческий фактор, роль творческих личностей, высокопрофессиональных работников в сферах науки, техники, организации современного производства, торговли и финансов, на микро- и макроэкономическом уровне, во внутренней и международной экономике [5].

Отсюда колоссальная, поистине решающая роль образования для настоящего и будущего каждой страны. Все больше приходит понимание того, что основы конкурентоспособности национальной экономики в условиях глобализации закладываются в школах, колледжах и институтах. Вопросами образования занимаются на самых высоких уровнях. На одной из встреч
"большой семерки" был провозглашен принцип пожизненного обучения, которого требует нарастающая динамика научно-технического и экономического прогресса.

Именно система образования в широком смысле (включая постоянное обучение и переобучение) призвана готовить кадры, способные обеспечить прорыв России в постиндустриальное и информационное общество, выдержать острейшую конкуренцию в глобальных масштабах и занять достойное место в мировой экономике.

Особенности экономической ситуации в развитых и развивающихся странах

Замкнутость постиндустриального мира

Основной характеристикой экономик ведущих западных стран является формирование в их рамках замкнутой хозяйственной системы. Этот процесс может быть прослежен по четырем направлениям концентрации в постиндустриальном мире большей части интеллектуального и технологического потенциала человечества; сосредоточении основных торговых оборотов в пределах сообщества развитых держав; замыкании инвестиционных потоков и резком ограничении миграционных процессов из “третьего мира” в развитые регионы планеты.

Первое из этих направлений представляется наиболее очевидным. К 1990 г. члены “клуба семи” обладали 80,4% мировой компьютерной техники и обеспечивали 90,5% высокотехнологичного производства. На США и Канаду приходилось 42,8% всех производимых в мире затрат на исследовательские разработки, в то время как Латинская Америка и Африка вместе взятые обеспечивали менее 1% таковых. К 1993 г. ведущие государства Запада контролировали 87% всех зарегистрированных в мире патентов, а по такому показателю, как вложения в развитие наукоемких технологий, США в 36 раз превосходили Россию. На протяжении 90-х годов страны – члены ОЭСР тратили на научные исследования и разработки в среднем около 400 млрд долл. (в ценах 1995 г.), из которых на долю США приходилось 44% [4].

Эти тенденции выражены прежде всего в росте собственно технологического могущества постиндустриальных стран. Они проявляются также в их возрастающей инвестиционной привлекательности, обеспечивающей приток иностранных капиталовложений. Отсюда и высокая оценка американских и европейских компаний инвесторами (например, рыночная капитализация компании
Microsoft, достигшая в марте 1998 г. почти 300 млрд долл., фактически равна
ВНП Индии и лишь незначительно уступает ВНП Австралии и Нидерландов).
Повышается эффективность всех секторов экономики “семерки”, снижающая зависимость от внешнего мира (достаточно вспомнить, что экспорт сельскохозяйственных товаров из США с 1969 по 1994 г. вырос в 7,5 раз, а средняя урожайность зерновых в Нидерландах составляет 88 ц с гектара, тогда как в Ботсване – 3,5).

Второе. Исследователи процессов глобализации отмечают, что на протяжении ХХ столетия международная торговля по темпам роста уверенно опережала ВНП большинства индустриально развитых стран. Так, с 1870 по 1913 г. объемы экспорта европейских держав увеличились на 43% больше, чем их
ВНП, а в 50-60-е годы XX в. – уже на 89%. Суммарный ВНП всех государств мира с 1950 по 1992 г. повысился с 3,8 до 18,9 трлн долл., а объем торговых оборотов – с 0,3 до 3,5 трлн долл [1].

Однако за этими цифрами из поля зрения нередко ускользает тот факт, что если в 1953 г. индустриально развитые страны направляли в страны того же уровня развития 38% общего объема своего экспорта, то в 1963 г. – уже
49, в 1973 г. – 54, в 1987 г. (после 15 кризисных лет) – 54,6, а в 1990 г.
– 76%. В результате ко второй половине 90-х годов сложилась ситуация, когда только 5% торговых потоков, начинающихся или заканчивающихся на территории одного из 29 государств – членов ОЭСР, выходят вовне этой группировки.
Более того, развитые постиндустриальные державы импортируют из развивающихся индустриальных государств товаров и услуг на сумму, не превышающую 1,2% своего суммарного ВНП.

Несмотря на то что США остаются мировым лидером по объему торговых оборотов, их экономика является одной из наименее зависимых от экспортно- импортных операций, а отношение экспорта к ВНП находится сегодня на уровне
5%. В Европе мы наблюдаем похожую картину с той только разницей, что товарные потоки между странами ЕС относятся к международной торговле, но это весьма условно, если учесть степень их экономической интеграции. Так, если в 1958 г. лишь 36% всего объема их торговли ограничивалось рамками союза, то в 1992 г. эта цифра выросла до 60, а с учетом экспорта-импорта с другими развитыми европейскими государствами (Норвегией, Швецией,
Швейцарией) доля таких “внутриевропейских” поставок составила около 74%. В тоже время удельный вес европейских товаров и услуг, направляемых за пределы ЕС, фактически совпадает с соответствующими показателями США и
Японии. Таким образом, тенденции в международной торговле однозначно свидетельствуют о растущей замкнутости постиндустриального мира.

Третье направление связано с новым качеством инвестиционной активности в развитых странах. Рост инвестиционных потоков и их сосредоточение в границах постиндустриального мира сегодня заметны как никогда. Примером тому может служить распределение инвестиций США и в США по отдельным секторам и источникам. Если в 1970 г. в Европу направлялось около 1/3 всех американских инвестиций, то в настоящее время уже 50%, тогда как на долю Японии и новых индустриальных государств Азии приходится не более 8, а Мексики – менее 3%. Инвестиции в США с 1970 по 1990 г. возросли более чем в 30 раз. Причем они весьма характерно распределяются по странам- донорам. Так, в 1996 г. корпорации Великобритании, Японии, Канады, Франции,
Германии, Швейцарии и Нидерландов обеспечили 85% всех инвестиций в американскую экономику [4].

Характерно, что компании, представляющие развитые экономики (США и
Европы), инвестируют до 80% всех средств в отрасли высокотехнологичного производства, а также в банковский или страховой бизнес. Напротив, японские и азиатские инвесторы ведут себя иначе: они осуществляют не более 18% общих капитальных вложений в промышленное производство США, направляя 41% в торговлю и около 30% на приобретение компаний, специализирующихся в области финансов и недвижимости. В Европе доля японских инвестиций в промышленность не превосходит 16%. Как видим, предприниматели азиатских стран, не обеспечив самоподдерживающегося технологического развития национальных экономик, повторяют эти ошибки и за своими пределами, в результате чего концентрация инвестиций в высокотехнологичных секторах постиндустриального мира становится еще более ощутимой.

Четвертое направление прослеживается особенно очевидно с конца 70-х годов, когда формирование постиндустриального мира резко снизило активность вызванной экономическими факторами миграции внутри сообщества развитых государств (так, сегодня в странах ЕС при фактическом отсутствии ограничений на передвижение и работу лишь 2% граждан находят себе применение вне национальных границ) и в то же время повысило темпы притока легальных и нелегальных иммигрантов из “третьего мира”. Если в 50-е годы в
США 68% легальных иммигрантов прибывало из Европы или Канады и принадлежали они в основном к среднему классу, то в 80-е более 83% их числа были азиатского или латиноамериканского происхождения и, как правило, не обладали достаточным образованием. К концу 80-х странами, обеспечивающими наибольший поток переселенцев в США, были Мексика, Филиппины, Корея, Куба,
Индия, Китай, Доминиканская Республика, Вьетнам, Ямайка и Гаити.
Аналогичные тенденции прослеживаются и в Европе. В середине 90-х годов значительное число граждан стран ЕС проживало вне национальных границ лишь в Германии (1,7 млн человек) и Франции (1,3 млн). При этом общее количество иностранных рабочих, прибывших из-за пределов Сообщества, превысило 10 млн человек.

Эти процессы приводят к тяжелым последствиям для рынка труда США и
Европы. Так, в США с 1980 по 1995 г. приток низкоквалифицированных иммигрантов на 20% уменьшил предложение на рынке труда для лиц, не имеющих законченного школьного образования, и снизил среднюю оплату их труда более чем на 15%. В ЕС количество иностранных рабочих фактически совпадает с числом безработных (там на протяжении последних 20 лет средние заработки легальных иммигрантов были на 30-45% ниже, чем у коренного населения на аналогичных видах работ). Естественно, напряженность, вызываемая миграционными процессами, усиливается. Согласно опросам общественного мнения, негативное отношение к иммигрантам разделяют 27,3% молодых французов, 39,6 – немцев и 41% бельгийцев [2].

Отрицательные последствия такой миграционной экспансии заставляют органы власти развитых держав принимать соответствующие меры. Скорее всего, ближайшие десятилетия станут для США и ЕС периодом жестких ограничений использования иностранной рабочей силы.

Современная характеристика развивающихся стран

Основная опасность, угрожающая стабильному развитию мировой экономики, заключена в усилении несамостоятельности молодых индустриальных стран. Она проявляется, во-первых, в экстенсивном характере развития и тенденциях к заимствованию технологических новшеств на Западе; во-вторых, в исключительно высокой роли внешних инвестиций как стимула развития и, в- третьих, в крайней зависимости от экспорта готовой продукции в государства постиндустриального мира.

Первое из этих проявлений наблюдается с 60-х годов. Ввиду того что в новых индустриальных странах, в первую очередь в Юго-Восточной Азии (ЮВА),
“эпоха индустриализации” началась на фоне крайне низкого уровня жизни, акцент делался на использовании дешевой рабочей силы и импорте технологий.
Действительно, ВНП на душу населения составлял в Малайзии в начале 50-х годов не более 300 долл., в разрушенной войной Южной Корее – около 100 долл., в Китае, двинувшемуся по пути преобразований в 1978 г., – 280 долл., а во Вьетнаме показатель 220 долл. на человека достигнут лишь к середине 80- х годов. Внутреннее потребление в государствах данного региона ограничивалось ради увеличения нормы сбережения, достигшей по итогам 1996 г. 48% в Сингапуре, 40,5 – в Китае, 38,7 – в Индонезии и 35,1% в Южной
Корее (в то время как в США соответствующий показатель в 90-е годы не поднимался выше 17%, в Великобритании – 19, а во Франции и Германии – 21%)
[4]. Как следствие здесь наблюдались высокие темпы ежегодного экономического роста. Так, в Сингапуре этот показатель в 1966-1990 гг. равнялся 8,5% и был обеспечен увеличением инвестиций в ВНП с 11 до 40%, повышением доли занятых в общей численности населения с 27 до 51% и удлинением рабочего дня почти в 1,5 раза. Однако и в Южной Корее, и в
Китае, и на Тайване и в других новых индустриальных странах темпы роста стали снижаться по мере того, как исчерпывались возможности использования новых работников, рекрутируемых из среды крестьян.

В этих условиях государства ЮВА стали сборочными цехами при производстве массовых промышленных товаров. В 80-е годы объемы продаж компьютеров, собранных в Южной Корее, выросли почти в 20 раз. Но при этом изготовленные здесь комплектующие составляли не более 15% стоимости компьютеров, почти 95% всех моделей выпускалось по лицензиям, а программное обеспечение оставалось иностранным на 100%.

Такое положение не может быть исправлено в ближайшее время ввиду явной недостаточности уровня образования в новых индустриальных государствах. Сегодня лишь в Японии и Южной Корее почти вся молодежь посещает школу; между тем в Китае и Индонезии только 45-50%, а в Таиланде – лишь 40% молодежи имеют такую возможность. Если во Франции 44% выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, а в США этот показатель достигает 65%, то в Малайзии он не поднимается выше 12%. При этом значение образования для экономического роста остается незначительным: так, в Японии в 50- 70-е годы оно было последним по удельному весу среди 10 наиболее важных составляющих экономического роста. Думается, что поэтому и сегодня более четверти южнокорейских, трети тайваньских и 95% (!) китайских студентов, обучающихся за рубежом, предпочитают не возвращаться на родину, усиливая зависимость развивающихся стран от Запада.

Второй фактор представляется наиболее важным. Несмотря на высокие нормы накопления, достигнутые в странах ЮВА, их хозяйственные успехи в значительной, если не в подавляющей, степени обусловлены иностранными инвестициями. К 1992 г. прямые иностранные инвестиции в регион составили
130 млрд долл., причем на протяжении предшествующих 10 лет они имели тенденцию к росту примерно на 10% в год, что даже в тот период превышало темпы роста производства в этих странах.

Позднее ситуация стала еще более драматичной: несмотря на снижение темпов экономического роста в регионе ЮВА, приток капиталов становился более активным, и прямые вложения иностранных компаний в данные страны только в 1996 г. составили 93 млрд долл., увеличившись за пять предшествующих лет более чем в 3 раза. В результате в середине 90-х годов на каждого жителя Малайзии приходилось более 100 долл. прямых иностранных инвестиций (в России накануне кризиса этот показатель был ниже в 18 раз); соответствующие цифры для Южной Кореи и Тайваня, не говоря уже о Гонконге и
Сингапуре, еще выше. Если ВНП Китая с 1979 по 1995 г. вырос примерно в 5 раз, то одним из важнейших способствующих этому обстоятельств стало повышение иностранных капиталовложений в 4 тыс. раз (!) – с 51 млн до 200 млрд долл. Однако потребности в инвестициях в регионе сегодня велики как никогда: согласно прогнозам Мирового банка, азиатским странам только для совершенствования транспорта, энергетических систем и производственной инфраструктуры с 1995 по 2004 г. необходимы 1,5 трлн долл [4].

Третье проявление несамостоятельности новых индустриальных стран связано с первыми двумя и закрепляет их зависимое положение. Стремление к производству товаров массового спроса за счет обеспечения высокой нормы накопления и низкой цены рабочей силы требовало ориентации на внешние рынки. Первые конкурентоспособные производства в странах Азии возникли в так называемых зонах обработки продукции на экспорт, число которых возросло с двух, существовавших еще до начала кризиса 1973 г., до 116 в конце 80-х годов. Наиболее серьезные из них расположены в Сингапуре, Гонконге, Южной
Корее, Малайзии и на Тайване; китайская экономическая реформа также начиналась с развития подобных зон.

Как следствие, значение экспорта для новых индустриальных государств исключительно велико. Достаточно вспомнить, что в начале 70-х годов, когда в Южной Корее было всего 165 тыс. легковых автомобилей, закончилось строительство завода мощностью в 300 тыс. машин в год. Таких примеров много. В отличие от развитых стран, в которых соотношение экспортной и внутренней продукции составляет в целом не более 7-8%, в азиатских государствах оно достигает 21,2% в Китае, 21,9 – в Индонезии, 24,4 – на
Филиппинах, 26,8 – в Южной Корее, 30,2 – в Таиланде, 42,5 – на Тайване,
78,8 – в Малайзии и фантастического уровня в 117,3 и 132,9% в Гонконге и
Сингапуре [3]. Возведенный в абсолют принцип экспортной ориентированности развивающихся экономик привел к тому, что в 80-е годы экономический рост
Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74% соответственно был обусловлен закупками промышленной продукции этих стран со стороны США. Американские закупки обеспечивали для Бразилии более 50, а для Мексики – почти 85% положительного сальдо торгового баланса. При этом стоимостные оценки такого экспорта остаются достаточно скромными. Так, сегодня Китай поставляет на мировой рынок меньшую по стоимости товарную массу, нежели Бельгия.

Между тем стремление “догоняющих” стран к активизации экспорта, основным условием успеха которого является поддержание низких цен на рабочую силу, препятствует развитию внутреннего рынка, невозможного без формирования широкого среднего класса. Действительно, если принять в качестве критерия стандартов потребления сумму годового дохода 25 тыс долл. на семью (что примерно соответствует постиндустриальным странам), то можно констатировать, что из насчитывающихся в современном мире 181 млн таких семей 79% приходятся на развитые державы: 36% – на Северную Америку, 32 – на Западную Европу и 11% на Японию; тогда как в Китае, Южной Корее,
Таиланде, Индонезии и на Тайване в 1990 г. проживало не более 12 млн семей с таким уровнем благосостояния. Перенесение акцента с максимизации материального потребления на более широкое усвоение информации и приобретение услуг, наблюдающееся в постиндустриальном мире, несомненно окажет крайне негативное влияние на развивающиеся экономики.

Список использованных источников

1. Богданович А. «Кризис глобальных брендов» // Эксперт №31 2001 г.

2. Доклад аналитического управления аппарата Государственной Думой «Об основных тенденциях современной мировой экономики» за 2000 год http://wbase.duma.gov.ru:8080/law

3. Илларионов А. «Основные тенденции развития мировой экономики в 1950 –

1996 гг.» // Вопросы экономики №10 1997 г.

4. Иноземцев В. «Глобализация национальных хозяйств и современный экономический кризис» //Свободная мысль №1 1999 г.

5. Курьеров В.Г., Аукуционек С.П. «Тенденции развития экономики России в

2001 г.» // ЭКО №6 2001г.

Страницы: 1, 2