Второй ответ имеет иную природу. Полученный нами показатель объема коррупционного рынка может интерпретироваться как оценка го­дового валового дохода должностных лиц от взяток, или, что практически то же самое, годовой суммы коррупционных сделок, в которых взятки переходили от предпринимателей должностным лицам. Однако доходы чиновников от взяток не равны годовым потерям бизнеса, поскольку часть коррупционного дохода чиновники возвращают на рынок. Таким образом, можно ввести понятие максимальной склонности коррупцио­неров к потреблению как доли коррупционных доходов, возвращаемых на внутренний рынок для приобретения товаров и услуг. Аналогично можно ввести понятие мультипликатора коррупционного оборота. В ре­зультате суммарные годовые потери бизнеса от коррупционных выплат могут быть в разы меньше, чем суммарный годовой доход чиновников. Используя стандартные методы, можно подсчитать, в частности, что при доле возврата на рынок, равной половине коррупционного дохода, годовые потери бизнеса от коррупционных выплат уменьшаются вдвое.

Отметим, что полученная нами оценка объема коррупционного рынка заведомо занижена. Во-первых, чем активнее предприниматель использует коррупционные методы как инструмент получения конку­рентных преимуществ, тем чаще он отказывается отвечать на наибо­лее «интимные» вопросы анкеты. Очевидно, активное воздействие на власть требует больших затрат, чем пассивный откуп от ее натиска. Во-вторых, методика наших статистических расчетов консервативна. В частности, мы оцениваем долю предпринимателей, дающих взятки, на уровне 80%. В-третьих, мы не учитываем криминальную коррупцию (выплаты должностным лицам со стороны криминального бизнеса) и сделки между должностными лицами. У нас нет доступа к олигархам и нерезидентам. Этот перечень можно было бы продолжить.

Итак, есть все основания утверждать, что полученные оценки объема коррупционного рынка вполне консервативны и состоятельны. Они фиксируют резкий рост коррупции в 2001—2005 гг. Согласно нашим данным, он обусловлен масштабным увеличением среднего размера взяток, что подтверждается не только результатами нашего опроса, но и огромным массивом фактической информации (публика­ции в СМИ, сообщения представителей правоохранительных органов и т. п.).

3.                Анализ коррупционных преступлений

Основоположник экономического подхода к анализу преступности Г. С. Беккер предложил рассматривать преступников как обычных людей, осуществляющих свой выбор в пользу той или иной деятельности в результате сравнения ожидаемых выгод и издержек. Он писал: «Люди решают стать преступ­никами по тем соображениям, по каким другие становятся столярами или учителями, а именно потому, что они ожидают, что «прибыль» от решения стать преступником — приведенная ценность всей суммы раз­ностей между выгодами и издержками, как денежными, так и неденеж­ными, — превосходит «прибыль» от занятия иными профессиями»[6].

Таким образом, можно попытаться установить, насколько при­быльна та или иная преступная деятельность для определенных ка­тегорий населения, какие факторы оказывают на эту прибыльность наибольшее влияние и какие существуют возможности для управления этими факторами. В принципе, данная точка зрения может вызвать возражения. Например, далеко не все преступления являются ре­зультатом обдуманных и спланированных действий. В частности, они могут совершаться по неосторожности или по идейным (иногда нам неведомым) соображениям; преступниками могут оказаться индиви­ды, находящиеся в невменяемом состоянии или в состоянии аффекта, психически неполноценные или маньяки.

Вообще говоря, нет однозначных свидетельств в пользу того, что суровость наказания и его неотвратимость не способны оказать замет­ного сдерживающего влияния и на подобные преступления. Однако поскольку дискуссия на эту тему не входит в нашу задачу, ограничимся анализом только таких преступлений, которые осуществляются в ре­зультате осознанного выбора и преследуют корыстный интерес.

Итак, исходя из предложенного Беккером подхода, ожидаемая прибыль от подобного преступления описывается выражением:

                                     U = D - pf                                                          (1)

где: D — доход, получаемый от совершения преступления, р — вероятность наказания преступника, f — денежный эквивалент наказания.

Формула (1) применима для определения ожидаемой прибыли от совершения любого преступления корыстного характера. Однако необ­ходимо обратить внимание на то, что не во всех случаях удается легко определить издержки преступника. Самый простой случай реализуется тогда, когда в качестве наказания, которому он подвергается, использу­ется штраф. В этом случае величина f просто равна размеру штрафа.

Если же за преступление предусмотрено наказание в виде лише­ния свободы, то величина f носит в значительной мере субъективный характер, и наиболее точное ее значение может определить только сам преступник. Приблизительная оценка этой величины для преступника (денежного эквивалента наказания в виде лишения свободы) может быть получена на основе метода альтернативных издержек: надо сло­жить упущенный потенциально возможный от легальной деятельности доход и ту сумму, в которую сам преступник оценивает ущерб от ли­шения свободы. Очевидно, что полученный таким образом денежный эквивалент одного и того же срока заключения может сильно отли­чаться для разных людей. Это значит, что одно и то же преступление может иметь различные «цены» и приносить различные прибыли.

Как следует из уравнения (1), величину pf можно рассматривать в качестве той цены (или «налога»), которую преступник платит за со­вершение преступления. Если преступники рациональны в своем выбо­ре, то рост этой величины приведет к снижению преступности, точно так же как рост цены на нормальный товар влечет за собой снижение спроса на него. Для достижения оптимального эффекта (в сокращении пре­ступности) следует максимально поднять цену, или, во всяком случае, сделать преступление экономически невыгодным, то есть повысить его цену до такого уровня, при котором ожидаемая прибыль от совершения преступления принимает отрицательное значение. Иначе говоря, следует сделать справедливым неравенство U < 0, откуда следует, что

                                                  pf>D                                                         (2)

Неравенство (2) отражает очень простую мысль: ожидаемые из­держки должны превосходить выгоду от совершения преступления. Согласно этому неравенству, чем больше величина похищенного, тем выше должна быть вероятность раскрытия преступления и/или строже наказание.

Хотя указанное неравенство имеет очень простой вид, оно тем не менее может быть неверно истолковано. Дело в том, что в уравнении (1) все параметры предполагаются заданными. Что же касается неравенства (2), то в нем в качестве известного параметра выступает только величи­на дохода D, по которой оценивается произведение pf. Эта величина D сама по себе не отражает тяжести преступления. Преступник может получить один и тот же доход от двух сильно различающихся по тяжести преступлений, например в результате карманной кражи, осуществленной без всякого насилия, и в результате убийства с последующим изъятием кошелька у убитого. Если для первого преступления неравенство (2) справедливо, то для второго оно может быть справедливым только в том случае, если под величиной D подразумевать совокупный ущерб, причиненный преступником остальным членам общества.

Оба параметра p и f полностью взаимозаменяемы и входят в фор­мулы симметричным образом. Поэтому, согласно этим формулам, по­вышение вероятности наказания на 1% приводит к тому же эффекту, к которому приводит повышение строгости наказания на тот же 1%. Другими словами, с учетом существования зависимости количества преступлений от величины ожидаемой от преступления прибыли, мож­но сказать, что эластичность количества преступлений по вероятности наказания равна эластичности по строгости наказания. Казалось бы, это обстоятельство легко позволяет выполнить неравенство (2).

Действительно, сколь бы плохо ни работали оперативно-следствен­ные службы и сколь бы ни была мала величина р вероятности ареста и изобличения преступника в результате их работы, кажется, что всегда можно установить настолько высокий уровень строгости наказания f, что произведение pf обязательно достигнет необходимой величины. По­добное решение выглядит очень заманчиво, тем более что оно позволяет государству сэкономить средства на борьбе с преступностью.

Политика, состоящая в поддержании вероятности р на низком, а строгости наказания f — на достаточно высоком компенсационном уровне, равносильна практике ценовой дискриминации, при которой для одних (непойманных преступников) преступление бесплатно, а для других имеет чересчур высокую цену. Такая политика не может иметь ничего общего с декларируемой в УК РФ социальной справедливостью.

Говоря о взаимозаменяемости величин p и f, мы ни словом не обмолвились о возможности существования каких-либо естественных «внешних» пределов для данного их свойства. А они, как показывает практика, существуют. Дело в том, что если вероятность наказания преступника оказывается очень низкой (скажем, к примеру, р < 0,1 или даже р< 0,01), то существенными становятся следующие два фактора. Во-первых, преступник (в том числе и потенциальный) считает себя неуязвимым, ибо психологически он склонен округлить вероятность того, что ему удастся остаться непойманным, до единицы. Поэтому строгость наказания уже не играет для него никакой роли. Во-вторых, строгость наказания не может расти до бесконечности. Поэтому если вероятность наказания достаточно мала, то ожидаемое наказание (величина рf) так­же будет малым, — конечно, при условии, что строгость номинального наказания остается в сколько-нибудь разумных пределах. Например, если самое строгое наказание за кражу состоит в лишении свободы на срок до 10 лет (ст. 158, ч. 3) или за получение взятки — до 12 лет (ст. 290, ч. 4), то при р=0,01 ожидаемое наказание составляет всего около одного месяца заключения, а при р=0,001 — 3 - 4 дня.

Таким образом, низкая вероятность раскрытия преступления де­лает ожидаемое наказание пренебрежительно малым даже в случае, если с номинальной точки зрения оно очень строго. На мой взгляд, те наказания, о которых мы упомянули, по своей суровости уже далеко выходят за пределы разумного. Ответственность, предусмотренная за кражу или взятку, почти равна ответственности за умышленное убийст­во. При этом налицо недостаточность и этих мер. Ситуацию следует рассматривать как кризисную: дальнейшее ужесточение наказаний бессмысленно, а существенно повысить раскрываемость преступлений правоохранительные органы не могут, причем не только потому, что сталкиваются с недостатком средств или с отсутствием опытных кад­ров, а в силу гораздо более глубоких причин.

Для того чтобы обозначить некоторые из них, представим себе нечто очень мало­вероятное: милиция стала раскрывать существенно больше преступлений, чем в настоя­щее время. Что делать с пойманными преступниками? Все действующие следственные изоляторы, тюрьмы и колонии переполнены. Суды и так не успевают рассматривать дела. В течение последнего десятилетия неуклонно растет число заключенных, стра­дающих от туберкулеза. В настоящее время их доля достигла уже почти 10% (9,9% на начало 2003 г.). Каждый год места заключения покидают до 300 тыс. человек. Значит, около 30 тыс. больных туберкулезом вышли на свободу только в 2003 г. Необходимо разгрузить места заключения, а не увеличивать число их обитателей.

Наказывая преступника лишением свободы, общество наказывает и себя, так как оно несет все издержки, связанные с реализацией нака­зания. На это обстоятельство Г. Беккер обратил внимание еще в своей первой работе по экономике преступлений. Большинство экономистов вслед за Беккером считают, что штрафы в ряде случаев предпочтитель­ней тюремного заключения. Перечислим аргументы в пользу штрафов в случае преступлений, не связанных с насилием.

Во-первых, если измерять тяжесть преступления и суровость нака­зания в одних и тех же единицах, то преступлению, не направленному против личности, должно соответствовать наказание, не связанное с лишением свободы. Так как в этом случае ущерб поддается оценке в денежном эквиваленте, то штраф в сумме, превышающей величину ущерба (в соответствии с неравенством (2)), может быть направлен на полную компенсацию морального и материального ущерба пострадав­шим, а также, по крайней мере, на частичную компенсацию издержек раскрытия преступления и задержания преступника.

Во-вторых, наказание в виде лишения свободы влечет за собой издержки исполнения наказания в виде расходов на содержание самих заключенных и их охраны, кроме того, оно не компенсирует причи­ненный преступниками ущерб. Таким образом, потерпевшие не только не получают компенсацию, но и несут дополнительные издержки, обусловленные исполнением наказания.

В-третьих, пребывание в местах лишения свободы способствует плодотворному обмену криминальным опытом и вхождению в крими­нальный мир, что в терминологии Беккера равносильно осуществлению преступником специфических инвестиций в свой человеческий капитал. К тому же, выйдя на свободу после заключения, он испытывает труд­ности с адаптацией и имеет меньше шансов на получение работы в ле­гальном секторе экономики и, соответственно, на успешную легальную деятельность, что равносильно снижению альтернативных издержек преступной деятельности. Поэтому наказание, связанное с лишением свободы, способно стимулировать криминальный рецидив.

В-четвертых, российская действительность такова, что в местах отбывания наказания жизнь и здоровье заключенных подвергаются повышенной опасности. Уровень смертности в тюрьмах и лагерях во много раз превышает и без того высокую смертность на свободе. Ущерб, причиненный здоровью заключенного, увеличивает чистые социальные потери.

По-видимому, штрафные санкции могут оказаться эффективным средством для сдерживания не только взяточничества, но и целого ряда других преступлений, не направленных против личности, в частности преступлений в сфере экономики, например таких, как кража, мошен­ничество, растрата, уклонение от уплаты налогов, контрабанда и др. Однако видеть в штрафах универсальное средство для сдерживания всех преступлений, конечно же, нельзя.

Так, С. Камерон считает, что штрафные санкции бессмысленно применять к тем преступникам, которые не имеют дохода от легальной деятельности[7]. Для таких индивидов единственным способом заплатить штраф может быть только доход от преступления. Поэтому штрафные санкции способны стимулировать их преступную деятель­ность. Отсюда следует, что использование штрафов в качестве наказа­ния целесообразно по отношению к тем преступникам, которые имеют достаточные доходы от легальной деятельности для удовлетворения основных жизненных потребностей.

4.                Влияние коррупции на общественное благосостояние

В исследованиях коррупции методами экономического анализа иногда встречается точка зрения, согласно которой взятка — это ана­лог обычного трансфертного платежа (за услугу), который не влечет каких-либо серьезных последствий для общественного благосостояния. Более того, существует даже такой подход, в рамках которого дока­зывается, что коррупция увеличивает общественное благосостояние, поскольку позволяет избежать чрезмерного регулирования и построить систему адекватного вознаграждения труда недостаточно оплачиваемых госслужащих20. Некоторые ученые находят правдоподобной прямую взаимосвязь коррупции и экономического роста, объясняя это тем, что коррупция способствует экономическому развитию и заключению большего количества сделок в более короткие сроки за счет миними­зации транзакционных издержек. Существует также мнение, согласно которому коррупционное поведение позволяет избежать «обремени­тельных и избыточных действий правительства»[8].

Оппоненты подобной точки зрения обосновывают негативное воздействие коррупции на общественное благосостояние. Государст­венные служащие часто заинтересованы в искусственном создании бюрократических барьеров, порождающих дополнительный спрос на взятки, что приводит к ограничению в достижении эффективности. При этом любая взятка создает отрицательные экстерналии и негативно воздействует на экономическое развитие в целом.

Страницы: 1, 2, 3