Черный барон

"Белая армия, черны й барон

снова готовят нам царский трон.

Но от тайги до британских морей Красная

армия всех сильней..."

Сегодня к Белой армии и к вопросу о восстановлении монархии в России

отношение уже далеко не такое однозначное, как в те времена, когда бывшие

фабричные в буденовках РККА строевым шагом поднимали пыль на провинциальных

мостовых, во все горло распевая про долг "неудержимо идти в последний

смертный бой". Так не пришло ли время вспомнить и о Черном Бароне? Тем

более, что и повод есть – 25 апреля ровно 75 лет минуло с того дня, как в

Брюсселе чекистами был отравлен правнук Абрама Петровича Ганнибала, первый

русский офицер, награжденный в 1914 году орденом св. Георгия за выдающуюся

личную храбрость, генерал-лейтенант Добровольческой армии Петр Николаевич

Врангель. Тот самый Черный Барон, о котором большевики говорили с кипящей

ужасом ненавистью, а главнокомандующий вооруженными силами Юга России Антон

Деникин – с нескрываемой черной завистью.

Его отец, барон Николай Егорович, был доктором философии, мать Мария

Дмитриевна, урожденная Майкова, неплохо пела и писала стихи. Артистический

темперамент и любовь к искусству унаследовал их старший сын Николай –

будущая звезда петербургской богемы Кока Врангелю, который стал не только

увлеченным организатором выставок русского изобразительного искусства, но и

выдающимся критиком и историком искусств. Его перу принадлежит множество

трудов по истории искусства; как сотрудник Эрмитажа он читал лекции и

трудился в Обществе защиты и сохранения памятников истории и старины.

Острослов и насмешник, автор эпиграмм и анекдотов, Николай Врангель с

началом Первой мировой войны совершенно сник. В июне 1915 года он умер от

желтухи.

Петр Врангель, похоже, по складу характера был полной

противоположностью брата и унаследовал черты другого предка – адмирала

Фердинанда Петровича Врангеля, русского мореплавателя. Младшему брату Коки

с самого начала судьба уготовила иной путь. По окончании Горного института

в Санкт-Петербурге и Академии Генерального Штаба 26-летний Петр практически

сразу попал на русско-японскую войну. Но военная слава пришла к нему чуть

позднее – в Первую мировую.

Утром 6 августа 1914 года ротмистр Врангель получил от безнадежно

бездарного начальства приказ атаковать со своим эскадроном деревеньку

Каушен, где по всем правилам немецкой военной науки окопался противник,

успев с удобных позиций взять на мушку все возможные подходы к форпосту.

Как опытный военный, барон не мог не понимать, что кавалерии поставленная

задача вряд ли по зубам, а положенной артиллерийской подмоги ему никто не

обещал. Процедив далеко не салонные слова, отбросив все военные теории, его

высокоблагородие привстал в стременах и с криком "В атаку!" галопом

помчался вперед. У самых вражеских траншей убитый конь под ним рухнул.

Тогда барон вскочил на ноги и с саблей в руке снова кинулся вперед, на

яростно палившую батарею немцев. Остатки его эскадрона на вражеских

позициях пошли в рукопашную. Стратегически важный пункт Каушен был взят, а

Врангель стал первым из Георгиевских кавалеров среди русских офицеров.

Командование в докладах Ставке характеризовало его так: "Ротмистр барон

Врангель имеет блестящую военную подготовку. Энергичный, лихой,

требовательный и очень добросовестный. Входит в мелочи жизни эскадрона,

хороший товарищ и хороший ездок. Немного излишне горяч, но прекрасной

нравственности. В полном смысле слова выдающийся эскадронный командир".

Февральская революция ни на йоту не ослабила его верности присяге и

смелого, бескомпромиссного нрава. Известен случай, когда в поезде он

вступился за сестру милосердия, к которой приставал подвыпивший финляндский

драгун с красным бантом на шинели. Врангель, ничуть не смутившись пьяного

разгула целой толпы "низших чинов", схватил наглеца за шиворот и ударом

колена вышвырнул из вагона. Солдаты возмущенно загудели, но расправиться с

офицером так и не решились.

Перед самым октябрьским переворотом под Петроград был направлен Третий

конный корпус на случай возможного восстания большевиков. Командовал им

Врангель. Однако главнокомандующий Керенский, учитывая монархические

пристрастия барона, не решился доверить его подразделению службу в

непосредственной близости от столицы. Корпус был расформирован.

Не испугайся осенью 1917 года Керенский "политических осложнений" для

себя самого, история могла бы сложиться иначе. Но после его решения выбить

большевиков из Питера и диктатуру пролетариата из России было уже некому.

Возмущенный до глубины души Врангель, который не сомневался, что

дальнейшему развалу страны можно противостоять только твердой и

непреклонной волей, поступил в точности как Ахиллес, от обиды удалившийся в

свой шатер. Подал рапорт о своем увольнении и уехал в Ялту, где его ждали

жена и дети. Слава блестящего офицера красным была известна, и ему была

предложена должность командующего Крымскими войсками. Генерал Врангель

ответил отказом. Последствия не заставили себя ждать. Глубокой ночью в его

дом вломились революционные матросы и под дулом маузера посадили в машину.

Супруга Врангеля, фрейлина императорского двора Ольга Михайловна, после

начала войны не жалевшая рук в санитарных частях, настояла на том, чтобы ее

арестовали вместе с мужем. Их везли среди беснующейся толпы по кровавым

лужам, на дороге валялись трупы тех, кто посмел сопротивляться

революционному мародерству. Революционный трибунал работал круглые сутки:

днем – допросы, ночью – расстрелы. Дошла очередь и до четы Врангелей. Но

когда из плавучей тюрьмы их доставили к председателю советской инквизиции

товарищу Вакуле, тот не смог решиться сразу отдать приказ о расстреле

супругов, так как только что прочел книгу о подвиге декабристок. Когда в

Крым вошли немцы, Врангель из тюрьмы ушел сам. "Я глубоко переживал, видя,

как враг хозяйничает в России и подвергает унижению мою Родину, однако был

рад освобождению от гнета этих безголовых болванов", – писал он

впоследствии. Покинув Ялту, он присоединился к армии Деникина и создал в

ней мощную кавалерию, которая умело совершала фланговые атаки и зачастую

приносила успех всем сражениям. Летом 1919 Добровольческая кавказская армия

генерала Врангеля не только прорвала оборону Царицына, но и взяла 40 тысяч

пленных, 70 пушек и даже два бронепоезда – "Ленин" и "Троцкий". Лев Троцкий

запомнил это надолго. В докладе на заседании Московского совета депутатов

он скажет: "Польша и Врангель – это два вражеские крыла, все должно быть

сконцентрировано против конницы Врангеля... Вы должны из всех ваших советов

выделить лучших работников и послать их на побережье Черного моря, на

Кубань и Дон, чтобы этот тыл укреплялся посредством агитационной работы, а

где нужно – и посредством железной руки. Нужно укрепить юг, куда пытается

проникнуть Врангель".

Однако главным союзником большевиков оказалась не отзывчивость юга на

агитацию, а амбиции командующего Добровольческой армией генерала Деникина.

В отличие от него, барон Врангель считал поход на Москву ошибкой и

приговором для Белой армии – и оказался прав. После провала этой операции

Деникин эмигрировал в Англию, а на пост верховного главкома вооруженных сил

Юга России на военном совете 3 апреля 1920 года единогласно избрали

Врангеля. Решение принять бразды правления разбитой армией далось ему

нелегко, но отказаться барон не мог тоже: "Я делил с армией радость побед и

сейчас не вправе отказаться испить горькую чашу". Любопытна его переписка с

подавшим в отставку Деникиным: "Отравленный ядом честолюбия, вкусивший

власти, окруженный бесчестными льстецами, Вы уже думали не о спасении

Отечества, а лишь о сохранении своей власти. Но русское общество стало

прозревать. Все громче и громче назывались имена начальников, имя которых

среди всеобщего падения нравов оставалось незапятнанным. Армия и общество

во мне увидели человека, способного дать то, чего жаждали все". С железной

решимостью Врангель стал восстанавливать дисциплину в деморализованных

частях, невзирая на лица и титулы, резко сократил донельзя распухшие при

Деникине штабы. "Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве,

ведомая начальниками, своим примером развращающими войска, – такая армия не

нужна России". И Белая армия встрепенулась, как заскучавший конь под ударом

шпор. Рейд в Северной Таврии, когда наголову был разгромлен корпус красного

командира Дмитрия Жлобы, перепугал большевиков до такой степени, что они

заключили мир с Польшей, отдав ей западные Украину и Белоруссию, чтобы всей

силой повернуться лицом к Врангелю. Не успевшие оправиться белые части не

смогли удержать фронт и отступили в Крым...

Ощетинившийся пушками неприступный Турецкий вал на Перекопе существовал

только в буйной фантазии летописцев РККА. Этот форпост за время гражданской

войны несколько раз переходил из рук в руки, а на укрепление его у Врангеля

не было ни людских и материальных ресурсов, ни времени. Деникин писал, что

"в крымских перешейках было очень мало жилья, да и мороз стоял жестокий, до

22 градусов... в Черноморском флоте давно было неблагополучно: нигде в

армии не существовало такого разлада, нигде безвременье не оставило таких

глубоких следов, как в морской среде, аттестации были отрицательны, выбора

не было". В этих обстоятельствах Врангелю оставалось немногое: объявив

военное положение на полуострове, подняв из моральных руин русскую эскадру,

он сумел организовать эвакуацию всех тех, кого красные не пощадили бы.

"Добровольцы должны знать, что главнокомандующий уйдет последним, если не

погибнет ранее", – заявил он. И когда через гнилой Сиваш прошла красная

пехота, а корпус Буденного прорвал Перекоп, благодаря введенной Врангелем

железной дисциплине всё было уже готово. 16 ноября 1920 года в Феодосийском

заливе прогремел прощальный салют в честь славного Андреевского флага. На

набережной Керчи казацкие есаулы плача прощались со своими боевыми конями.

Преклонив колени, барон Врангель поцеловал землю, с которой его разлучала

революция. И вместе с ним печальный караван из 26 кораблей увез на чужбину

145 тысяч беженцев, спасением своим обязанных его твердой воле и

организаторскому таланту.

Но и за границей барон Врангель не сложил оружия – в прямом и в

переносном смысле. В том же году он отдал секретный приказ белым эмигрантам

тайно сохранять оружие в других странах и организовал в Париже Русский

общевоинский союз, собиравший силы для вооруженной борьбы с большевиками.

Наученный горьким опытом политических дрязг, он придавал первостепенное

значение сохранению армии как единственной реальной силы русского

зарубежья, но при этом считал необходимым отстаивать принцип непредрешения

будущей формы политического строя России до очищения ее от большевиков.

Отстаивание монархических или демократических лозунгов грозило расколом.

"Нейтральная" позиция барона привлекала к нему максимальные симпатии.

Именно поэтому для большевиков он был опаснее генералов Краснова и

Лукомского. В России в 20-х то и дело вспыхивали восстания против

коммунистического счастья, расцветал НЭП. Казалось бы, еще чуть-чуть... Но

вот весной 1928 года в доме Врангелей в Брюсселе появился неизвестный

субъект, которого вестовой генерала представил как своего брата, матроса

советского торгового судна, стоявшего в Антверпене. "Брат" исчез так же

неожиданно, как и появился. А барона скосила странная болезнь, названная

"тяжелой инфекцией интенсивного туберкулеза", хотя в свои 49 лет он никогда

не жаловался на здоровье. Менее чем за месяц он буквально сгорел от 40-

градусной температуры.

Хотя в 1989 году КГБ официально признало, что парижские похищения белых

генералов Кутепова и Миллера были организованы чекистами, убийство Врангеля

пока не объявлено аналогичной "выдающейся операцией доблестной советской

разведки". Но именно это событие значительно облегчило ВЧК задачу по

разгрому в 30-х годах погрязшего после смерти лидера в политических спорах

РОВС и Белого движения в целом.