соседствовали две общины - переделяющаяся и беспередельная. Большой

разницы в уровне их земледелия никто не отмечал. Только в беспередельной

богатые были побогаче, а бедные победнее.

В советской литературе долгое время господствовало

представление, будто указ 9 ноября 1906 г. ставил своей задачей отдать

общинные земли на разграбление кучке богатых крестьян. В действительности

правительство, конечно, не хотело сосредоточения земли в руках немногих

мироедов и разорения массы земледельцев, т.к. не имея средств пропитания в

деревне, безземельная беднота должна была хлынуть в город, а

промышленность, до 1910 г. находившаяся в депрессии, не смогла бы

справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы бездомных и

безработных людей грозили новыми социальными потрясениями. Поэтому

правительство поспешило сделать дополнение к своему указу, запретив в

пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших

душевых наделов, определенных по реформе 1861 г. По разным губерниям это

составляло от 12 до 18 дес. Установленный для "крепких хозяев" потолок был

весьма низким. Соответствующая норма вошла в закон 14 июня 1910 г.

Для доказательства того, что указ 9 ноября 1906 г. был издан с

целью возвысить и укрепить немногочисленную деревенскую верхушку, часто

используется речь Столыпина в Думе, где он говорил о том, что правительство

сделало "ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных".

5 декабря 1908 г., когда была произнесена эта речь, в Думе возник

вопрос, признавать ли укрепляемые участки личной или семейной

собственностью. Настроение Думы заколебалось под воздействием

многочисленных известий о том, что некоторые домохозяева пропивают

укрепленные наделы и пускают по миру свои семейства. Но создание

семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина, ибо

большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал

он, должен быть мелкий собственник. Видя угрозу одному из основных

положений своей реформы, Столыпин решил вмешаться в спор.

"Пропивание наделов, - доказывал он в своей речи, - это

исключительно удел "слабых". "Нельзя создавать общий закон ради

исключительно уродливого явления, нельзя убивать этим кредитоспособность

крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее

будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы

слабые разделили с ним его нищету". (Когда говорились эти слова,

правительство уже само запроектировало такие "преграды" в виде правила о

шести наделах, но Столыпин, видимо, считал главными "преградами" общину

и семейную собственность). Для борьбы с уродливыми явлениями, продолжая

Столыпин говорил, что надо создавать специальные законы, устанавливать

опеку за расточительность, но при выработке общих законов надо "иметь

в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых". Заканчивая эту мысль, он

выразил уверенность, что "таких сильных людей в России большинство".

Из всех этих обстоятельств отнюдь не вытекает, что "разумными и

сильными" Столыпин считал лишь богатых крестьян, а "пьяными и слабыми" -

всех остальных. Любители выпить есть среди всех социальных слоев, и

именно этих людей клеймил в своей речи премьер-трезвенник. Крепкий

работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на

основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Считалось, что

дух предприимчивости, освобожденный от стеснений со стороны общины и

семьи, в короткое время способен преобразить даже весьма хилое хозяйство

середняка.

Каждый должен стать "кузнецом своего счастья" и каждый такой "кузнец" мог

рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, т.к. даже

практичный Столыпин делал ставку на "дух предприимчивости", ведь финансовая

сторона реформы - это ее слабое место. Поэтому Столыпин вольно или невольно

бывал идеалистом, а как известно история шутит с идеалистами невеселые

шуткиИ в реальной жизни из общины выходили в основном беднота, а также

городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть

надел, который теперь можно продать. Продавали землю и переселенцы,

уезжавшие в Сибирь. Огромное количество земель чересполосного укрепления

шло в продажу. В 1914 г., например, было продано 60 % площади укрепленных

в этом году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское

общество, и тогда она возвращалась в мирской котел. Чаще же покупали землю

зажиточные крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с

выходом из общины. Покупали и другие крестьяне-общинники. В руках

одного и того же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не

выходя из общины, он в то же, время имел и укрепленные участки. Свидетель

и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где и какие у него

полосы. Но уже во втором поколении должна была начаться такая путаница, в

которой не в силах был бы разобраться ни один суд. Нечто подобное,

впрочем, однажды уже имело место. Досрочно выкупленные наделы (по

реформе 1861 г.) одно время сильно нарушали единообразие землепользования

в общине. Но потом они стали постепенно подравниваться. Поскольку

столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение

продолжало возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая

должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И

действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912

г. снова пошли по восходящей.

Столыпин, видимо, и сам понимал, что чересполосное укрепление не

создаст "крепкого собственника". Недаром он призывал местные власти

"проникнуться убеждением, что укрепление участков лишь половина дела,

даже лишь начало дела, и что не для укрепления чересполосицы был создан

закон 9 ноября". 15 октября 1908 г. по согласованию министров внутренних

дел, юстиции и главноуправляющего землеустройством и земледелием были

изданы "Временные правила о выделе надельной земли к одним местам".

"Наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор, -

говорилось в правилах, - а при невозможности образования такового -

сплошной для всех полевых угодий отруб, отведенный особо от коренной

усадьбы".

С 1909 г. все инструкции по землеустройству стали издаваться

Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом,

находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и

земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (А.А. Кофод, и др.)

мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все

крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались со

столыпинскими мечтами о "крепком хозяине".

19 марта 1909 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил

"Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ". С этого

времени местные землеустроительные органы все более ориентировались на

разверстание наделов целых деревень. В новой инструкции, изданной в 1910

г., особо подчеркивалось: "Конечною целью землеустройства является

разверстание всего надела; поэтому при производстве работ по выделам

надлежит стремиться к тому, чтобы эти работы охватили возможно большую

площадь устраиваемого надела..." При назначении работ на очередь первыми

должны были идти дела по разверстанию всего надела, затем - по групповым

выделам и только после них - по одиночным. Практически, при нехватке

землемеров, это означало

прекращение одиночных выделов. Действительно, крепкий хозяин долго мог

ожидать, пока в соседней деревне не выгонят на отруба всех бедняков.

29 мая 1911 г. был издан закон "О землеустройстве". В него вошли

основные положения инструкций 1909-1910 гг. Новый закон устанавливал, что

для перехода к отрубному и хуторскому хозяйству отныне не требуется

предварительного укрепления надельных земель в личную собственность. С

этого времени чересполосное укрепление утратило прежнее значение,

реформа стала переходить из рук МВД в руки Главного

управления землеустройства и земледелия.

Из всего количества хуторов и отрубов, созданных за время

реформы, 64,3 % возникло в результате разверстания целых селений.

Землеустроителям удобнее было так работать, повышалась результативность их

труда, высокое начальство к своей радости получало круглые цифры, но

вместе с тем умножалось число мелких хуторян и отрубников, которых

никак нельзя было назвать "крепкими хозяевами". Многие хозяйства были

нежизнеспособны. В Полтавской губернии, например, при полном разверстании

селений в среднем на одного хозяина приходилось 4,1 дес. Крестьяне

говорили, что на иных хуторах "курицу некуда выгнать".

Только около 30 % хуторов и отрубов на общинных землях образовалось

путем выдела отдельных хозяев. Но это, как правило, были крепкие хозяева.

В той же Полтавской губернии, например, средний размер единичного выдела

составлял 10 дес. Но большинство

таких выделов было произведено в первые годы реформы. Затем это дело

практически сошло на нет.

Со смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной

стороны, он понимал, что только рассечение надела на отрубы изолирует

крестьянские хозяйства друг от друга, только полное расселение на

хутора окончательно ликвидирует общину. Крестьянам, рассредоточенным по

хуторам, трудно будет поднимать мятежи. А как говорил Столыпин:

"Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам".

Этот полицейский подтекст реформы нельзя упускать из виду.

С другой стороны, Столыпин не мог не видеть, что вместо крепких,

устойчивых хозяйств землеустроительное ведомство фабрикует массу мелких

и заведомо слабых - таких, которые никак не могли стабилизировать

обстановку в деревне и стать опорой

режима. Однажды, прочитав отчет, подготовленный в Главном управлении

землеустройства и земледелия, Столыпин написал главноуправляющему А.В.

Кривошеину: "Со слишком большою силою хулятся единоличные выделы. Хвалите

и дайте должную оценку сплошному

разверстанию целых селений, но не опорочивайте единоличных выделов".

Однако он не в силах был развернуть громоздкую машину землеустроительною

ведомства таким образом, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а

как нужно для пользы дела. Тем более,

что руководители ведомства были уверены, что действуют так, как надо.

Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку всего надела,

чиновники из органов землеустройства, случалось, прибегали к самым

бесцеремонным мерам давления. Об одном таком типичном случае с нетипичным

окончанием рассказывает в своих воспоминаниях земский начальника В.

Поливанова. Автор служил в Грязовецком уезде Волошской губернии. Однажды

рано утром в страдную пору в одну из деревень нагрянул непременный член

землеустроительной комиссии. Был созван сход, и непременный член объяснил

"мужичкам", что им надо выходить на хутора: общество небольшое, земли

достаточно и вода с трех сторон. "Я как план посмотрел, так и говорю

своему писарю: скорей Лопатиху на хутора переводить надо". Посовещавшись

между собой, сходчики ответили отказом. Ни обещания предоставить ссуду,

ни угрозы арестовать "бунтовщиков" и привести на постой солдат не возымели

действия. Крестьяне твердили: "Как старики жили так и мы будем жить, а на

хутора не согласны". Тогда непременный

член отправился пить чай, а крестьянам запретил расходиться и садиться на

землю. После чаепития непременного потянуло на сон. К ожидавшим под окнами

крестьянам он вышел поздно вечером. "Ну как, согласны?" - "Все согласны!

- дружно отвечал сход. - На хутора, так на хутора, на осину, так на

осину, только чтобы всем, значит, вместе". В. Поливанов утверждал, что ему

удалось дойти до губернатора и восстановить справедливость. Здесь все

отделались легким испугом. Но ведь иногда бывали и кровавые

исходы.

Как например в мае 1910 г. полицейские стражники расстреляли сход в

с. Волотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Было убито шестеро

крестьян. Конфликт произошел из-за слишком явного покровительства

отрубщикам со стороны властей. Землеустроительный проект предусматривал

создание отрубов на лучших землях вблизи села. Общинники же должны были

ездить на край надела, даже и за реку Дон.

Как я уже ранее говорил, власти вместе со Столыпиным считали, что

крестьяне сопротивляются переходу на хутора по своей темноте и невежеству,

им то властям из своих удобных кабинетов виднее, как надо жить. А крестьяне

всего лишь полагались на свой опыт и действовали из здравых житейских

побуждений. Ведь в кабинетах капризы погоды не замечаешь, а крестьянское

земледелие от них очень сильно зависело. Например, имея полосы в разных

частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный

средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый

- на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во

власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб

был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться

приходила соседу, оказавшемуся в

низине. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог

гарантировать ежегодный средний урожай.

Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много

надуманного. Сами по себе они не обеспечивали подъем крестьянской

агрокультуры, и необходимость повсеместного их введения никем не

доказана. "Нигде в мире не наблюдалось такого

практического опыта, - пишет американский историк Дж. Ейни, - который бы

показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрокультурный

прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрокультуры

фактически отрицают подобную причинно-следственную связь... С 40-х годов

ХХ в. в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений,

но система открытых полей до сих пор широко распространена среди

некоторых наиболее продуктивных хозяйств". Между тем Столыпин и его

сподвижники все более утверждались в мысли, что хутора и отрубы -

единственное универсальное средство, способное поднять крестьянскую

агрокультуру от Польши до Дальнего Востока, "от финских хладных скал до

пламенной Тавриды".

Такая приверженность отчасти объяснялась тем, что многие ведущие

деятели реформы, начиная с П.А. Столыпина, были связаны с Западным краем и

наиболее близко знакомы именно с западной деревней. В.И. Гурко, сын

прославленного генерала времен русско-турецкой войны, начинал свою

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5