получает, а теми материальными условиями, которые ему обеспечивает
государственный аппарат: автомобили, дачи, секретари и дары природы со всех
концов Советского Союза. Одни подарки, перечисляемые "Правдой", во много
десятков раз превосходят ту сумму, которую называет Барбюс. Крайне
интересны и те авторитеты, на которые опирается Барбюс, чтобы дать портрет
молодого Сталина. Это, прежде всего "Енукидзе, один из первых борцов
революционного дела на Кавказе и в настоящее время важный руководитель".
Следующим источником является Орахелашвили, который характеризует
убедительность пропаганды. "Он умел говорить на языке своей аудитории".
Как? Образами, живыми примерами? Орахелашвили тоже будет расстрелян вслед
за Енукидзе. О работе Сталина в Батуми Барбюсу рассказывал Лакоба как о
"новой странице великой биографии". Лакоба будет расстрелян еще до
Енукидзе. Почти все авторитеты, на которые опирается Барбюс - Бубнов,
Шумяцкий, Бела Кун и другие, - были в дальнейшем либо расстреляны, либо
приговорены к расстрелу. Немудрено: о молодых годах Сталина могли говорить
только старые большевики. Между тем именно они, эти соратники Сталина с
молодых лет, составляли, как оказалось, сплоченную фалангу изменников и
врагов народа. Их восторженные отзывы о Сталине делались ими в тот период,
когда над ними уже нависала зловещая судьба.
Еще один источник - книга Берия. История возникновения исследования
Берия приблизительно такова. О работе Сталина в молодые годы не имелось
публичных источников, несмотря на то, что установить его орбиту по данным
партийных и полицейских архивов не представляло бы никакого труда. Вопрос
осложнялся тем, что во всех исследованиях и воспоминаниях, посвященных
началу нынешнего столетия, имя Сталина совершенно не встречалось. Это
обстоятельство вызвало, естественно, толки и недоумения. Суварин
подчеркивает то обстоятельство, что в монографии старого большевика Филиппа
Махарадзе о революционной работе на Кавказе имя Сталина упоминается лишь
один раз в простом перечне без всяких индивидуальных примеров. Между тем
работа Махарадзе появилась уже в 1927 году. Опубликование книги Суварина
делало невозможным дальнейшее молчание. Берия было поручено сделать все,
что можно, и он начал свое исследование с того, что объявил исторические
работы Махарадзе "недобросовестными". Одновременно с этим Суварин был
включен в список врагов народа и имя его как агента гестапо было названо в
процессе Бухарина – Рыкова.
Разработка истории партии и революции составляет задачу тяжеловесной
системы учреждений в Москве, в национальных республиках и в отдельных
городах. Целый ряд журналов опубликовал чрезвычайно обильные материалы,
часть из которых оказалась незаменимой для будущих историков и биографов.
Однако работа над историей партии имеет свою собственную политическую
историю. В грубых чертах ее можно разбить на три периода.
До 1923 года воспоминания, отдельные исследования, подбор материалов
отличаются достаточной добросовестностью и достоверностью. У авторов не
было ни основания, ни побудительных причин изобретать или обманывать. Из
самого текста воспоминаний тех первых годов видна полная свобода от
предвзятости и отсутствие всяких личных подчеркиваний и славословий. Вместе
с тем, работы этого периода отличаются наибольшей конкретностью и богатым
фактическим материалом. Речь идет о действительно существовавших
документах.
Второй период открывается со времени болезни и смерти Ленина. "Тройка"
еще не имеет полного контроля прессы в своих руках, но уже способна
оказывать давление на редакторов и авторов. Новые воспоминания и поправки к
старым воспоминаниям приобретают все более тенденциозный характер.
Политической целью является возвеличивание "старой большевистской гвардии",
т. е. тех ее членов, которых поддерживает тройка. После разрыва Сталина с
Зиновьевым и Каменевым открывается новый, наиболее радикальный пересмотр
партийного прошлого, который через несколько последовательных этапов
вступает в стадию прямого обожествления Сталина. Чем дальше от событий, тем
более преднамеренный характер получают позднейшие воспоминания, тем меньше
в них фактического содержания. Они превращаются в голословные рассуждения
на заданную тему и своей сознательной неопределенностью и
бессодержательностью напоминают покаяния подсудимых московских театральных
судов. Все вместе придает официальной советской историографии характер
очень сложный. С этого текста надо смыть или доскоблить, по крайней мере,
два - три слоя позднейших византийских начертаний.
В очерках и воспоминаниях о работе на Кавказе в начале нынешнего
столетия недостатка нет, как в лагере меньшевиков, так и большевиков
(Махарадзе, Аркомед, Енукидзе, Аллилуев и др.). Ни в каких мемуарах или
исследованиях, писанных до 1924 г., пожалуй даже до 1926 года, мы не найдем
каких - либо следов или отголосков руководящей роли Сталина. Его имя либо
вовсе не упоминается, либо называется в ряду с другими именами, среди
членов комитета или среди арестованных. Официальные исторические очерки,
включая объемистые учебники по истории партии, решительно ничего не говорят
об особой роли Сталина на Кавказе, Даже после того как в руках генерального
секретаря сосредоточивается власть, фигура его не сразу начинает
отбрасывать тень в прошлое, традиции партии еще слишком живы в старшем
поколении. Старые большевики еще на свободе и сохраняют относительную
независимость. Даже заведомые пройдохи не смеют еще открыто торговать ложью
из страха стать объектом посмешища и презрения.
В биографической литературе мы видим упорное стремление отодвинуть
деятельность Сталина назад. Мы наблюдали, это по отношению к первому
периоду, когда он был превращен в руководителя организаций Кавказа в тот
период, когда он был лишь скромным учеником, скромным по знаниям и влиянию,
хотя и не по амбиции. Мы видим систематические попытки провозгласить его
членом Центрального Комитета за несколько лет до того, как он им стал. Его
пытаются изобразить влиятельной фигурой в годы первой революции. Ему
приписывают почти решающую роль в период второй революции. И неправильно
объяснять такие попытки одним только византийским сервилизмом биографов.
В биографиях явно враждебного характера (а в них нет недостатка) роль
Сталина до 1923 года подвергается почти такому же чудовищному
преувеличению, хотя и со знаком минус. Мы наблюдаем здесь тот интересный
оптико-психологический феномен, когда человек начинает отбрасывать от себя
тень в свое собственное прошлое. Людям, лишенным исторически воспитанного
воображения, трудно представить себе, что человек со столь ординарным
прошлым мог вдруг подняться на такую высоту.
Прошлая биография Сталина, как она ни скудна, оказалась чрезвычайно
подходящей для требований той новой роли, которую ему пришлось сыграть. Он
был, несомненно, старым большевиком, следовательно, был связан с историей
партии и с ее традициями. Его политика, поэтому так легко могла
представиться продолжением и развитием старой политики большевистской
партии. Он был как нельзя лучшим прикрытием для термидорианской реакции. Но
если он был старым большевиком, то прошлая его деятельность оставалась
фактически неизвестной не только народным массам, но и партии. Никто не
знал, что говорил и делал Сталин до 17го и даже до 23го – 24го годов.
В конце 1925 года Сталин еще говорит о вождях в третьем лице и
восстанавливает против них партию. Он вызывает аплодисменты среднего слоя
бюрократии, что отказывает вождям в поклонах. В это время он уже был
диктатором. Он был диктатором, но не чувствовал себя вождем, никто его
вождем не признавал. Он был диктатором не силою своей личности, а силою
аппарата, который порвал со старыми вождями. Так как никто не знал его
прошлого, кроме небольшого числа лиц, никто не мог сопоставить настоящее с
прошлым. Широкие массы, наоборот, склонны были прошлое выводить из
настоящего. Это дало возможность Сталину при помощи аппарата составить себе
биографию, которая отвечала бы потребностям его новой исторической роли.
Его эмпиризм, не склонность и неспособность к широким обобщениям облегчали
ему поворот психологический. Он сам никогда не видел своей орбиты в целом.
Он разрешал задачи по мере того, как они выдвигались ходом его борьбы за
власть. Его идеи и методы изменялись незаметно для него самого, по мере
изменения обстановки и условий, в которые он был поставлен. Иностранцам
трудно поверить, какими методами создается сейчас биография Сталина.
Вдовы старых большевиков, в прошлом игравшие крупную роль в истории
партии, вынуждаются давать эти воспоминания. Главной свидетельницей
выступает в этом последнем случае Швейцер, подруга того самого Спандарьяна,
который был действительным руководителем туруханской ссылки в вопросах
интернационализма. Вдову Спандарьяна заставляют, иначе нельзя выразиться,
ограбить память своего бывшего мужа в интересах исторической репутации
Сталина. Такое же давление неоднократно производилось Крупскую. Она далеко
пошла по пути уступок. Но Крупская оказалась все же несколько стойче, да и
память Ленина не так легко обокрасть. Вдова Орджоникидзе написала
воспоминания, в которых она говорит о вещах, которые не знала и знать не
могла, и, что главное, принижает роль своего бывшего мужа в интересах
возвеличивания Сталина.
Формулы возвеличивания у Швейцер, у Зинаиды Орджоникидзе и у многих
других одни и те же. Совершенно непростительным представляется этот поход
историков на вдов с целью обобрать их бывших мужей, дабы заполнить пробелы
биографии Сталина. Ничего похожего по злонамеренности, систематичности,
беспощадности, цинизму не было еще в мировой истории. Вдова Якира,
разделившая с ним 20 лет борьбы, вынуждена была опубликовать или, вернее,
допустить опубликование в газетах письма, в котором она проклинала спутника
своей жизни как "бесчестного изменника". Такова эксплуатация вдов. Изучая
внимательно шаг за шагом постепенное преобразование биографии Сталина, как
и всей партии, испытываешь впечатление, будто присутствуешь при
формировании мифа. Коллективная ложь приобретает силу естественного
исторического процесса.
Психология и характер Сталина
…без подлинной любви к человечеству
нет подлинной любви к родине…
А. Франс
Поверхностные психологи изображают Сталина как уравновешенное
существо, в своем роде целостное дитя природы. На самом деле он весь
состоит из противоречий. Главное из них: несоответствие честолюбивой воли и
ресурсов ума и таланта. Что характеризовало Ленина, - это гармония духовных
сил: теоретическая мысль, практическая проницательность, сила воли,
выдержка, - все это было связано в нем в одно активное целое. Он без усилий
мобилизовал в один момент разные стороны своего духа. Но его умственные
способности будут измеряться какими-нибудь десятью-двадцатью процентами,
если принять за единицу измерения Ленина. В свою очередь, в области
интеллекта у Сталина новая диспропорция: чрезвычайное развитие практической
проницательности и хитрости за счет способности обобщения и творческого
воображения. Ненависть к сильным мира сего всегда была его главным
двигателем как революционера, а не симпатия к угнетенным, которая так
согревала и облагораживала человеческий облик Ленина. Его честолюбие не
давало ему покоя как внутренний нарыв и отравляло его отношение к
выдающимся личностям, мнительностью и завистливостью.
Такая случайность, как характер человека, стоящего во главе движения,
во главе партии и рабочего класса, - характер Сталина, играет поистине
роковую роль. В условиях пролетарской диктатуры, сосредоточившей в своих
руках все рычаги экономики, обладающей аппаратом, в десятки раз более
мощным и разветвленным, чем аппарат любого буржуазного государства, в
условиях безраздельного господства в стране одной партии и гигантской
централизации всего партийного руководства - роль генсека огромна. Его
личные качества приобретают исключительное политическое значение.
Именно поэтому Ленин в своем "Завещании" придавал такое исключительное
значение личным качествам генсека, именно поэтому Ленин, зная личные
качества Сталина, настойчиво в своем "Завещании" подчеркивал необходимость
снятия Сталина с поста генсека и замены его более подходящим для этой роли
лицом.
Ленин в «Завещании» писал:
"Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в
общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности
генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина
с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех
других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом,
именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к
товарищам, меньше капризности и т.д.".
"Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках
необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно
пользоваться этой властью", - говорит далее Ленин.
Сталин, комментируя "Завещание", по обыкновению с помощью софизма,
сводит всё дело к грубости, отвлекая внимание от других своих качество,
которых Ленин говорил. Между тем именно эти качества и имеют решающее
значение.
Ленин сомневался, что Сталин сумеет достаточно осторожно
пользоваться необъятной властью генсека. Ленин требовал, чтобы генсек был
более "лоялен". Значит, Сталин и тогда уже был недостаточно лоялен. А
лояльный - значит верный, преданный, честно выполняющий свои "обязанности".
Сталин недостаточно верен интересам партии, недостаточно предан,
недостаточно честно выполняет свои обязанности. Именно в этом суть
характеристики, данной Лениным Сталину. И если эти свои качества Сталин при
Ленине скрывал, маскировал, подавлял, то после Ленина он дал им полную
волю. Если при Ленине Сталин был недостаточно лояльным, верным интересам
партии, честно выполняющим свои обязанности, то теперь он стал подлинным
предателем партии, отбросившим в сторону партийную порядочность и
честность, все, подчинив интересам своего честолюбия и властолюбия.
Далее Ленин отмечает нетерпимость Сталина к мнениям других. Это
качество в соединении с первым - нелояльностью, нечестностью - привело к
тому, что он, не терпя около себя людей самостоятельного, независимого
партийного мнения, людей духовно, идейно, теоретически стоящих высшего,
опираясь на партаппарат и ГПУ, вышиб их с руководящих постов, оклеветал,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
|