укреплением своих наделов и образовать группу, на которую правительство

рассчитывало опереться. Столыпин говорил, что таким способом он хочет

«вбить клин» в общину. После этого предполагалось приступить ко второму

этапу – разбивке всего деревенского надела на отруба или хутора.

Последние считались идеальной формой землевладения, ибо крестьянам,

рассредоточенным по хуторам, очень трудно было бы поднимать мятежи.

«Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционеров»,—

писала М. П. Бок, явно со слов своего отца. Этот полицейский подтекст

реформы явно просматривается.

Что же должно было появиться на месте разрушенной общины? Узкий слой

сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров? Ни то ни

другое, кажется, не предполагалось. Первой из альтернатив не хотело само

правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить

массу крестьян. Не имей средств пропитания в деревне, они неизбежно хлынули

бы в город. Промышленность, до 1912 года находившаяся в депрессии, не

смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы

бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями.

Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу,

воспретив в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести

высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным

губерниям этот предел колебался примерно от 12 до 18 десятин. Установленный

для «крепких хозяев» потолок, как видим, был весьма низким.

Что же касается превращения нищего российского крестьянства в

«процветающее фермерство», то такая возможность исключалась вследствие

сохранения помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель

через Крестьянский банк не решали проблему крестьянского малоземелья.

В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также

городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть

надел, и спешившие провести выгодную финансовую операцию. Огромное

количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 году,

например, было продано 60 процентов площади укрепленных в этом году

земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и

тогда она возвращалась в мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные

крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с выходом из

общины. Покупали землю и другие крестьяне-общинники. В руках одного и того

же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не выходя из

общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник

всей этой перетряски еще мог помнить, где какие у него полосы. Однако уже

во втором поколении должна была начаться такая путаница, в которой не в

силах был бы разобраться ни один суд. Нечто подобное, впрочем, однажды уже

имело место. Досрочно выкупленные наделы (по реформе 1861 г.) одно время

сильно нарушали единообразие землепользования в общине. Но с течением

времени во многих местах они постепенно подравнивались. Поскольку

столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение

должно было возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая

должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно,

земельные переделы, в разгар реформы почти приостановившиеся, с 1912 года

снова пошли по восходящей.

Следует отрешиться от того наивного представления, будто на хутора и

отруба выходили «крепкие мужики», желавшие завести отдельное от общины

хозяйство. Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с

отдельными домохозяевами, а разбивать их на хутора или отруба все селение.

Чтобы добиться от крестьянского общества согласия на такую разбивку,

власти, случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления.

Действительно крепкий хозяин мог долго ожидать, пока в соседней деревне

выгонят на отруба всех бедняков.

Крестьянин сопротивлялся переходу на хутора и отруба не по темноте своей

и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных

соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды.

Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал

себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах,

в дождливый—на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин

оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если

его отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь

разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только достаточно

большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный

средний урожай.

Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного,

доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем

крестьянской агрикультуры, и преимущества их перед чересполосной системой,

по существу, не доказаны.

Вопрос о прогрессивности аграрной реформы неоднозначно трактуется

историками. Такие ее моменты, как переселение, ликвидация некоторых

ограничений в передвижении крестьян и избрании ими места жительства и рода

занятий, размежевание запутанного землевладения соседних деревень и т. п.,

имели, бесспорно, положительное значение. Польза же таких мероприятий, как

чересполосное укрепление, форсированное насаждение хуторов и отрубов, по

меньшей мере, не очевидна. А в целом столыпинская аграрная реформа в

литературе закономерно связывается с «прусским» (помещичьим,

консервативным) путем аграрно-капиталистического развития.

Кроме указанных выше реформ правительство Столяпина намеревалось провести

еще ряд преобразований, может быть более полезных, чем аграрная реформа.

Это касается прежде всего серии мероприятий по перестройке местного

самоуправления. Действовавшая в России система местного управлении

основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было

сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местной

дворянской корпорации. Получалось, что одно сословие накладывалось на

другое, одно сословие руководило другим. Правительство намеревалось ввести

бессословную систему управления, которая основывалась бы на взаимодействии

помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Несмотря на

всю классовую ограниченность такой реформы, она имела прогрессивное

значение. В области рабочего законодательства намечалось провести меры но

страхованию рабочих от несчастных случаев, по инвалидности и старости.

Большое значение имел проект введения всеобщего начального образования.

Некоторые из этих законопроектов были внесены во II Думу. По составу эта

Дума была левее первой, но действовала осторожней. Тем не менее между Думой

и правительством возникли острые противоречии по аграрному вопросу.

Правительство настаивало на неприкосновенности помещичьих земель и на

утверждении указа 9 ноябри 1906 года. Дума не хотела отказаться от

требования частичного отчуждения помещичьей земли и не выражала желания

одобрить этот указ. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали аграрную

реформу. Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки

земли от помещиков. В 1907 году реформа шла очень плохо.

3 июня 1907 года был издан манифест о роспуске Думы и об изменении

Положения о выборах. Это событие вошло в историю под названием

третьеиюньского государственного переворота.

III Дума, избранная по новому закону и собравшаяся 1 ноября 1907 года,

разительно отличалась от двух предыдущих. Трудовики, прежде задававшие тон,

теперь были представлены крошечной фракцией в 14 человек. Сильно

сократилось число кадетов. Зато октябристы, поддержавшие военно-полевые

суды и третьеиюньский переворот, составили самую значительную фракцию. Они

блокировались с фракциями умеренно-правых и националистов. Эти две фракции

впоследствии объединились. Блок октябристов и националистов действовал до

конца полномочий III Думы. Существо политики Столыпина в этот период

составляли лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной

стороны, и задачами буржуазного развития страны (разумеется, как их понимал

Столыпин) —с другой. Уже в те времена эта политика была названа

бонапартистской.

До третьеиюньского переворота Столыпин выражал свою политику и формуле

«Сначала успокоение, а затем реформы». После 3 нюня 1907 года в

революционном движении наступило затишье. И Столыпин изменил свою формулу.

В одном из интервью в 1909 году он заявил: «Дайте государству 20 лет покоя

внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Это не означало,

что Столыпин отложил свои преобразования на 20 лет. Это говорило о том, что

Столыпин понял, каких неимоверных усилий они требуют в условиях

наступившего «покоя». Ирония истории выразилась в том, что в условиях

«смуты» реформаторская деятельность Столыпина (как бы к ней ни относиться)

была гораздо продуктивнее, чем затем, во времена «покоя».

Окончание революции отнюдь не укрепило положение премьера — скорее

наоборот. Правящие верхи увидели, что непосредственная опасность миновала,

и ценность Столыпина в их глазах заметно понизилась. Николай II начал им

тяготиться. Ему казалось, что Столыпин узурпирует его власть. В 1909 году в

их отношениях произошел перелом. Правые в Государственном совете извлекли

из кучи законодательной вермишели проект штатов Морского генерального штаба

и подняли скандал, доказывая, что Дума и Столыпин вторгаются в военную

область, которая составляет исключительную компетенцию царя. Это звучало

тем более убедительно, что одновременно протекал Боснийский кризис, в

разрешении которого Столыпин принимал активное участие, стараясь не

допустить войны. Между тем внешняя политика тоже входила в исключительную

компетенцию царя. Столыпин был, видимо, не рад, что связался с морскими

штатами, но отступать было поздно, и правительство добилось прохождения их

через Государственный совет, Однако царь отказался подписать законопроект.

В те годы впервые появился при дворе «старец» Г. Е. Распутин. Докладывая

царю о его похождениях, Столыпин давал понять, что и обществе начинаются

толки и пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. Николай однажды

на это ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше

десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».Во время кризиса в связи

со штатами Морского генерального штаба императрица настаивала на отставке

Столыпина.

Положение Столыпина совсем пошатнулось, когда от него стало отходить

поместное дворянство. Камнем преткновения в отношениях с дворянством

явились проекты местных реформ, ущемлявшие вековые дворянские привилегии.

Критика этих проектов, первое время осторожная, началась в 1907 году. Затем

дворяне осмелели и начали нарочито заострять свои высказывания, стараясь

произвести впечатление на царя и его окружение. Дворянские представители

посещали великосветские салоны, бывали при дворе, а некоторые к тому же

являлись членами Государственного сонета.

Решительное столкновение между Столыпиным и Государственным советом

произошло в 1911 году По законопроекту о введении земства в шести западных

губерниях, Предполагалось, что в отличие от действовавших земств новое

земство будет бессословным, Кроме того, Столыпин, все более проникавшийся

идеями национализма несколько ущемил интересы польских помещиков, имевших

огромные владения в западноукраинских и западнобелорусских губерниях. На

спиной Столыпина возник заговор с участием польских и русских помещиков, а

также бюрократов, отстраненных Столыпиным от активной деятельности,

Заговорщики иступили в контакт с царем, который фактически санкционировал

их действия. 4 марта 1911 года Государственный совет отклонил ключевые

статьи законопроекта. Столыпин демонстративно подал в отставку. Царь

ответил неопределенно, и Столыпин считал, что дело решено. Но у премьера

нашлись защитники среди великих князей, которые утверждали, что без него

«произойдет развал».

Решающую роль сыграло вмешательство вдовствующей императрицы Марии

Федоровны. Как и ее сын, она мало интересовалась хуторами и отрубами.

Вместе с тем она обладала здравым смыслом и прекрасно зная своего сына, по-

видимому, считала, что без твердой руки Столыпина ему не обойтись.

На следующий день Столыпин был на аудиенции у Николая. Вообразив себя

хозяином положения, он соглашался взять отставку назад на весьма жестких

условиях: П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов, главные организаторы интриги,

должны быть удалены из Государственного совета, обе законодательные палаты

следует распустить на три дня, чтобы провести законопроект о западном

земстве по 87-й статье, 1 января 1912 года по выбору Столыпина будут

назначены 30 новых членов Государственного совета взамен, неугодных. Тем не

менее царь оказался в унизительном положении.

Правые, однако, не сдались, и Государственный совет перед роспуском

успел демонстративно отклонить законопроект о западном земстве. Обе палаты

были распущены с 12 по 15 марта, и законопроект проведен по 87-й статье.

Дурново и Трепов отправились отдыхать за границу.

Казалось, Столыпин мог вздохнуть с облегчением. Но немедленно начались

новые неприятности. Собравшись после роспуска, обе палаты сделали запросы о

происшедшем инциденте. Пришлось признать, что имел место «некоторый нажим

на закон». Обе палаты сочли объяснения председатели Совета министра

неудовлетворительными.

Прения в обеих палатах показали, как остро стоит в стране вопрос о

законности. Бесчинства властей, особенно на местах, не очень уменьшились с

введением «парламентского» представительного строя. Нельзя сказать, что

Столыпин не боролся с этим злом. Ему удалось сместить и отдать под суд

московского и одесского градоначальников.

Оправившись после потрясения, испытанного в марте 1911 года, Николай II

с особым удовольствием стал причинять Столыпину мелкие обиды и досады. В

мае царь отказался подписать принятый обеими палатами законопроект об

отмене ограничений, связанных с лишением или добровольным снятием духовного

сана. Столыпин должен был примириться не только с этим, но и с

одновременным назначением на пост обер-прокурора Синода В. К. Саблера,

активного противника столыпинских вероисповедных реформ. Вновь поползли

слухи о скорой отставке Столыпина. Стало подводить здоровье. Врачи

обнаружили стенокардию («грудную жабу», как тогда говорили).

Тем не менее Столыпин не сдавался. Известно, что в последний год жизни он

работал над проектом обширных государственных преобразований. После смерти

Столыпина все бумаги, связанные с проектом, бесследно исчезли.

В августе 1911 года Столыпин отдыхал в Колноберже и дорабатывал свой

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5