другой рукой, покрутил на пальце: Ему две тысячи лет. Вокруг него много

легенд. Рассказывают, что все, кто им владел, кончали жизнь самоубийством.

Он достался мне от одного французского пэра. Мне понравился перстень на его

руке, он и подарил. А ему подарил его какой-то восточный набоб. Он называл

имя, но я забыл его. Тот набоб и рассказал французу о легенде. А пэр мне.

Причем француз уверял меня, что набоб кончил жизнь самоубийством.

(А пэр? (спросила жена с испугом.

(Пэр умер.

(Самоубийство?! ( выдохнула жена.

(Ходили слухи, даже в газетах об этом писали, но доказательств я не

видел...

(Как же Вы?! ( в ужасе произнесла жена.

А.Ф. засмеялся, он был доволен произведенным эффектом: Я не верю в

приметы. Могли, конечно, быть какие-то совпадения. Но я не верю, я упрямый.

И вот вам доказательство, что я прав! Этот перстень у меня уже много лет, а

я все живу, живу... И не собираюсь кончать жизнь самоубийством... Да и

поздно. Такие решения надо принимать гораздо раньше... Тем более что и

причин, и поводов было предостаточно... А когда тебе восемьдесят пять...

Теперь стреляйся, хе-хе... не стреляйся никто и внимания не обратит... А

Элен верит... И меня ругает за то, что я ношу его, не выкидываю...

Обязательно вас познакомлю. Вы понравитесь друг другу...

Он говорил негромко, будто себе, словно нас и не было рядом:

Удивительно... никого уже нет вокруг. Ни Краснова - его казнили в сорок

седьмом вместе с генералом Власовым... Ни этого матросика Дыбенко, которому

Краснов собирался продать меня в Гатчине... Ни Корнилова... Ни Черчилля, ни

Ленина, ни Сталина... Я много болел ребенком. Почти пять лет пролежал

прикованным к постели. А вот все живу, живу... А Ульянов был крепышом и нет

его... Я один остался на всем белом свете... Один... Иногда думаю: что это,

миссия? Или наказание? Наказание долголетием?.. Нет, миссия... Я

единственный, кто знает всю правду и может сказать ее... Вот я ее и говорю,

говорю... Постоянно...

Он явно устал, и мы стали собираться домой. А он вполне искренне, я

уверен, принялся уговаривать нас посидеть еще немного. Но мы и так пробыли

у него без малого три часа. Договорились встретиться еще раз.

Вместе с нами он спустился на лифте на первый этаж, провожал.

Принялся рассказывать историю: Вы знаете, я всегда элегантно одевался, не

люблю нашу российскую неряшливость. И за это меня не любили эти, ну как их,

женщины, которых называли зеленый чулок. Они считали, что элегантность это

пережиток, а я стремился к аккуратности и...

(Наверное, синий... робко вставила слово жена.

(Что синий? ( не понял Керенский.

(Их звали, этих женщин... синий чулок.

И вдруг А.Ф. увял: Да, синий... верно... Столько лет прошло... Цвет

забыл...

Вторая встреча с Александром Федоровичем Керенским состоялась

через несколько недель после первой, в том же доме на 91-й улице

Манхэттена. Но она не была похожа на первую. А.Ф. куда-то торопился,

точнее, его торопили две весьма строгие пожилые дамы, бывшие с ним. А.Ф.

объяснил, извиняясь, что на него неожиданно свалилась встреча, очень для

него важная, которую он ждал давно и отменить никак не может. Во время

нашего разговора в комнату зашла еще одна дама лет сорока, темноволосая, с

милым русским лицом и большими темными глазами. А.Ф. познакомил нас. Это

была та самая Элен, которую он называл мой генеральный секретарь. Она

побыла с нами всего несколько минут, сказала несколько приветливых слов

низким грудным голосом по-русски и, извинившись, ушла. "Ну, ничего"(,

сказал Керенский, огорченный. Еще увидитесь... Элен расскажет вам обо мне

больше, чем я сам могу рассказать...

Я не знал тогда, что пророчество А.Ф. сбудется, что мы действительно

встретимся с Элен и она расскажет мне о Керенском то, что никто, кроме

нее, не мог бы рассказать. Но случится это при стечении удивительных

обстоятельств только через пятнадцать лет, когда А.Ф. уже не будет в

живых...

В 1982 году мне позвонили в Москву из нью-йоркского Театра четвертой

стены и сказали, что собираются ставить мою пьесу "Интервью в Буэнос-

Айресе", что ее переводит на английский язык превосходная переводчица, у

которой есть ко мне несколько вопросов... Догадайтесь, чей голос я услышал

после этого в телефонной трубке!

(Здравствуйте! Я та самая Элен, Елена Петровна. Помните...

Скоро, во время одной из командировок в Нью-Йорк, мы с женой

познакомились с Элен ближе, подружились и навсегда сохранили о ней самые

добрые воспоминания. Нередко она приходила к нам в корпункт, который

одновременно служил нам домом. Чаще всего, конечно, шел разговор об

Александре Федоровиче Керенском. Смеялась: Я выполняю его завещание. Он

все уговаривал меня написать книгу о нем. Говорил, что только я могу. Но у

меня нет таланта.

Она не только разрешила мне записывать ее короткие новеллы-

воспоминания она дарила их нам в р а з б р о с, будто разбрасывала лепестки

большого цветка, не заботясь о единстве сюжета, но настаивала, чтобы я

делал это как можно подробнее.

Сегодня я впервые воспроизвожу некоторые из ее лепестков для печати.

В 1953-м она узнала, что Гуверовский институт в Стэнфорде ищет

секретаря-переводчика для самого Керенского. Она удивилась, думала, он

давно умер. Решила попробовать, сдала экзамен и легко выиграла конкурс,

хотя претендентов на это место было много. Ее познакомили с Керенским.

Принял он ее очень официально и тут же усадил стенографировать. Был

энергичен, подвижен, деловит. Совсем не походил на 73-летнего старика.

Постепенно она привыкла к его стилю работы. Был разгар холодной войны, и

заказчиков на его статьи, выступления, книги хватало. Уже тогда у него было

плохо со зрением, он с трудом писал и печатал на машинке. Поэтому

предпочитал диктовать. Ходил по диагонали своего небольшого кабинетика в

институте и диктовал. Иногда забывался, наверное, представлял себя на

митинге, повышал голос, жестикулировал. Из 20, 30 надиктованных так

страниц оставлял потом страницы две-три, не больше. Знал за собой эту

слабость, но не мог ее преодолеть или не хотел.

Она стала читать о нем. Брала в библиотеке книги воспоминаний о

революции в России, архив Гессена. Почти во всех мемуарах, связанных с

февралем или октябрем 17-го года, его имя присутствовало. И почти всегда о

нем отзывались либо с ненавистью, либо с издевкой. Его не любили, кажется,

все и правые, и левые. Хотя левые все-таки меньше. Когда заходил разговор

об этом, он отмахивался, делал вид, что все это ему безразлично, смеялся.

В Гуверовском институте его тоже не очень-то жаловали. В

администрации относились к нему с иронией. Директор Свораковский вообще его

ни во что не ставил. Она видела, что его это ранит, хоть он и не показывал

виду. Она скоро поняла, что у него нет друзей, что он одинок и страдает от

этого. У него была одна Россия. Вся его жизнь, все помыслы были связаны с

нею. И глубоко переживал, что в России его считают чуть ли не врагом. А он

никогда не был врагом России, не мог быть! Он, конечно, не принимал

коммунистического режима, верил, что Россия станет демократической страной,

такой, какой была при Временном правительстве. Деятельностью в нем он

гордился и часто повторял, что Ленин, приехав в Россию после Февраля,

сказал: Это самая свободная страна в мире...

...Элен любила шахматы. Однажды, чтобы развлечь его, предложила

сыграть партию. Он поморщился: Ненавижу эту игру. В ней надо думать,

взвешивать, предвидеть, а я не умею этого делать. Она засмеялась, решила,

что он дразнит ее. Но А.Ф. пояснил вполне серьезно: Я либо знаю, что

делать, либо не знаю. А продумывать одну комбинацию, потом другую,

просчитывать ходы вперед это не для меня. Я всегда принимал и принимаю

решения моментально либо не принимаю вовсе. Но разве политик имеет право не

просчитывать ходы вперед? спросила она. Разве это не грозит ошибками? Он

развел руками: мол, принимайте меня таким, каков я есть... Он не считал,

что Временное правительство наделало серьезных ошибок: Ну разве что гимн

следовало бы придумать другой, ведь мы пели Марсельезу. Может быть, флаг

нужен был новый, не знаю. Но столько было дел! Я носился по фронтам,

выступал на митингах, разговаривал с солдатами... Разве было время

заниматься этими мелочами!

...Во время войны он делал все что мог, чтобы помочь России.

Радовался ее победам. Громко радовался, даже слишком громко (это ему потом

припоминали). В конце войны даже написал открытое письмо Сталину. Но в

конце концов не опубликовал и не отправил: порвал.

...Считал, что Запад предал его еще в 17-м году. Он был верен

союзникам, хотел победы до конца (если бы заключил мир с немцами остался бы

правителем России, но не заключил, этим и воспользовались большевики), а

Запад хотел избавиться от него. Для этого англичане организовали мятеж

Корнилова, пошли с ним на сговор о разделе России. А потом обвинили А.Ф. в

предательстве. Но А.Ф. никогда не принял бы участия в сговоре о разделе

России!

...Ему много раз предлагали, даже требовали, чтобы он организовал и

возглавил правительство России в изгнании. Но он никогда не соглашался на

это, прерывал всякие разговоры на эту тему. Для него Россия была одна. Он

всегда был уверен, что социальный строй сменится, и Россия в конце концов

будет демократической страной. Не любил Бжезинского, который считал, что

демократия в России невозможна... Радовался, когда Россия получила

Господина Атом-Бомб: Теперь Россию никто не тронет! И всегда утверждал: Все

хорошее, что происходит в России, хорошо и для всего мира...

...У него было двое сыновей, Глеб и Олег. Вполне благополучные

инженеры, работавшие в Англии. Но они давно порвали с отцом. Одни

утверждали, что этот разрыв произошел из-за того, что отец еще в 30-е годы

оставил их мать и женился на богатой австралийской социалистке. Другие

считали, что сыновей пугало родство с человеком, имя которого стало

одиозным, это могло помешать их карьере.

...Однажды произошел такой случай. А.Ф. поехал по делам в небольшой

городок на Западном побережье. В гостинице поздно вечером вдруг звонок.

Мужской голос по-русски: Вы Керенский? Да. Тот самый? Если угодно. Я тут

совсем один на вокзале. Если вы настоящий Керенский помогите мне.

А.Ф. не раздумывая пошел. Почти слепой. Пришел в условленное место:

Чем могу служить? Дайте двадцать долларов на билет. А.Ф. порылся в

карманах, отдал все, что у него было. Человек поблагодарил, повернулся и

ушел. А Керенский побрел в гостиницу. Никому об этом не рассказывал. Но

рассказал тот человек. Элен услышала уже от пятых или десятых людей. Она

потом выговаривала А.Ф.: какое безрассудство! Мало ли кто мог его ждать на

вокзале! Он только улыбался и пожимал плечами.

...В нем сочетались доброта и расчетливость, капризность и умение

мыслить широко, память об обидах и нежелание мстить, романтизм и

мелочность, желание быть первым и незащищенность, одним словом, все. Она

поняла, что его нельзя заталкивать в маленькую клетку, он в ней не

помещается. Но все-таки главной чертой его характера была доброта. А

основой жизни любовь к России.

...Конечно, он был человеком трагической судьбы. Иногда сам говорил,

что получил, так сказать, пилатовское наказание: "бессмертен" (почти

девяносто!), все знает, и некому рассказать одинок. Но если читал о себе,

что он фигура трагическая, протестовал: Я трагическая фигура?!

Не-ет! Трагедия, когда жизнь прошла, а ты хотел бы всю ее переиначить. А я

не хотел бы менять судьбу. Если бы мне дали снова пройти жизнь, я повторил

бы свой путь и никуда бы не свернул...

...Он писал замечательные стихи. Обожал Тютчева. Однажды сказал Элен,

что только в восемьдесят лет, как Тютчев, понял, что такое настоящая

любовь. И потом часто повторял эти слова...

В ноябре 1967 года Керенский тяжело заболел. Нужна была операция.

Ее сделали 18 ноября как раз в день рождения Элен. Он успокаивал ее: Раз в

день твоего рождения, значит, все будет благополучно. Операция, по словам

врачей, действительно прошла удачно. Но ему удалили часть желудка и вывели

наружу зонд. После госпиталя он вернулся в дом госпожи Симпсон на 91-й

улице, она, как всегда, приютила его. Уже совсем слепой, он не мог за собой

ухаживать. Всегда, даже в старческие годы, тщательно следивший за своей

внешностью, он после операции почувствовал отвращение к своему собственному

телу. Вся моя кухня наружу, зло жаловался Элен. Ненависть к самому себе

распространялась и на окружающих.

Однажды госпожа Симпсон позвала Элен: Он стал совершенно невыносим.

Ему требуется уход. Но он ненавидит, оскорбляет медсестер. Я нанимаю ему

разных и черных, и белых, и русских, и американок, но он всех гонит вон.

Каждый раз мне приходится платить неустойку. Это бешеные деньги. Я больше

не могу содержать его... Надо было что-то делать. А у Элен ни копейки. У

самого Керенского уже давно ни гроша. Последние годы никому не нужны

были ни его статьи, ни выступления. Даже в дни 50-летия Февральской

революции Элен с огромным трудом удалось устроить ему коротенькую лекцию в

Колумбийском университете за ничтожный гонорар.

Госпожа Симпсон звонила сыновьям А.Ф. в Лондон, но те никакой помощи

отцу не обещали.

Как всегда, Керенского выручила одна знакомая дама (он любил это

выражение: одна моя знакомая дама). В его жизни добрые дела для него всегда

делали преимущественно женщины. Мужчинам он нравился меньше. На этот раз

знакомых дам было сразу две: княжна Илинская и ее кузина Флора Соломон,

жившие в Англии. Через длинную цепочку знакомых они нашли клинику в

Лондоне, начальница которой согласилась положить туда А.Ф. и предоставить

ему уход.

Клиника была муниципальной, для самых бедных, то есть практически

бесплатной (у сестер было не густо с деньгами). Клиника имела лишь один

недостаток: она была абортной. В ней делались аборты женщинам с улицы,

которым нечем было платить за операцию. Гораздо позже Элен узнает: когда

лондонские поклонницы Керенского обсуждали это обстоятельство, одна из

них сказала: Ну и что? Он всегда любил женщин. Он будет себя чувствовать

здесь в своей тарелке. Да он и не протянет долго. Во всяком случае, это

гораздо лучше, чем умереть под забором.

Сыновья восприняли эту весть без восторга, но спокойно. Было

условлено: ни одна живая душа, кроме самого необходимого узкого круга лиц,

не должна знать ни адреса клиники, ни телефона. Так Александр Федорович

Керенский, бывший министр-председатель Временного правительства России, был

Страницы: 1, 2, 3, 4