Война 1812 г. не походила ни на одну из тех войн, которые до тех пор

приходилось вести русскому народу с начала XVIII столетия Даже во время

похода Карла XII сознание опасности для России не было и не могло быть

таким острым и широко распространенным во всех слоях народа, как в 1812г.

Прежде чем говорить о контрнаступлении Кутузова, стоит отметить тот

любопытный, небывалый до тех пор факт, что еще до Бородина, когда громадные

силы неприятеля неудержимым потоком шли к Шевардину, русские предпринимали

одно за другим удачные нападения на отбившиеся отряды французов, истребляли

фуражиров и, что самое удивительное, умудрялись в эти дни общего

отступления русской армии брать пленных.

За четыре дня до Бородина, в Гжатске, Наполеон оставил непререкаемое

документальное свидетельство, что он жестоко встревожен этими постоянными

нападениями. Вот что приказал он разослать по армии своему начальнику

штаба, маршалу Бертье: «Напишите генералам, командующим корпусами

армии, что мы ежедневно теряем много людей вследствие недостаточного

порядка в способе добывания провианта. Необходимо, чтобы они согласовали с

начальниками разных частей меры, которые нужно принять, чтобы положить

предел положению вещей, угрожающему армии гибелью. Число пленных, которых

забирает неприятель, простирается до нескольких сотен ежедневно; нужно под

страхом самых суровых наказаний запретить солдатам удаляться». Наполеон

приказал, отправляя людей на фуражировку, «давать им достаточную охрану

против казаков и крестьян».[11]

Уже эти действия арьергарда Коновницына, откуда и выходили в тот

момент партии смельчаков, приводивших в смущение Наполеона, показывали

Кутузову, что с такой армией можно надеяться на успех в самых трудных

положениях. Кутузов не сомневался, что предстоящее сражение будет стоить

французской армии почти стольких же потерь, сколько и русской. На самом

деле после сражения оказалось, что французы потеряли гораздо больше. Тем не

менее решение Кутузова осталось непоколебимым, и нового сражения перед

Москвой он не дал.

Как можем мы теперь с полной уверенностью определять основные цели

Кутузова? До войны 1812 г., в тех войнах, в которых Кутузову приходилось

брать на себя роль и ответственность главнокомандующего, он решительно

никогда не ставил перед собой слишком широких конечных целей. В 1805 г.

никогда не говорил о разгроме Наполеона, о вторжении во Францию, о взятии

Парижа — т. е. о всем том, о чем мечтали легкомысленные царедворцы в ставке

императоров Александра I и Франца I. Или, например, в 1811 г. он вовсе не

собирался брать Константинополь. Но теперь, в 1812 г., положение было иным.

Основная цель повелительно ставилась всеми условиями войны: закончить войну

истреблением армии агрессора. Трагизм всех губительных для французов ошибок

и просчетов Наполеона заключался в том, что он не понял, до какой степени

полное уничтожение его полчищ является для Кутузова не максимальной, а

минимальной программой и что все грандиозное здание всеевропейского

владычества Наполеона, основанное на доенном деспотизме и державшееся

военной диктатурой, заколеблется после гибели его армии в России. И уже

тогда может стать исполнимой в более или менее близком будущем и другая

(«максимальная») программа: именно уничтожение его колоссальной хищнической

империи.

В значительной степени не только непосредственный, но и конечный

стратегический успех замышленного удара, который Кутузов хотел перед

Бородином нанести Наполеону на путях движения французской армии к Москве,

зависел от правильного разрешения проблемы: кому раньше удастся восполнить

те серьезные потери, которые, безусловно, обе армии понесут в предстоящем

генеральном сражении? Успеют ли прибыть к Наполеону подкрепления из его

тылов раньше, чем у Кутузова после неизбежного страшного побоища снова

будет в распоряжении такая вооруженная сила, как та, которая встретила его

радостными кликами в Цареве-Займище? Кутузов при решении этой жизненно

важной задачи обнаружил в данном случае гораздо больший дар предвидения,

чем его противник. Обе армии вышли из Бородинского боя ослабленными; но не

только не одинаковы, а совершенно различны были их ближайшие судьбы:

несмотря на подошедшее к Наполеону крупное подкрепление, пребывание в

Москве с каждым днем продолжало ослаблять армию Наполеона, а в эти же

решающие недели кипучая организаторская работа в Тарутинском лагере с

каждым днем восстанавливала и умножала силы Кутузова. Мало того, во

французской армии смотрели и не могли не смотреть на занятие Москвы как на

прямое доказательство, что война приходит к концу и спасительный мир совсем

близок, так что каждый день в Москве приносил постепенно усиливавшиеся

беспокойство и разочарование. А в кутузовском лагере царила полная

уверенность, что война еще только начинается и что худшее осталось позади.

Стратегические последствия русской бородинской победы сказались прежде

всего в том, что наступление врага на Россию стало выдыхаться и

остановилось без надежды на возобновление, потому что Тарутино и

Малоярославец были прямым и неизбежным последствием Бородина Твердое

сохранение русских позиций к концу боевого дня было зловещим предвестием

для агрессора. Бородино сделало возможным победоносный переход к

контрнаступлению.

Подготовка к контрнаступлению

Программа нанесения тяжелого удара армии врага, с которой Кутузов, не

высказывая ее в речах, явился в Царево-Займише, начала осуществляться в

первой своей части у Шевардина и под Бородином. Несмотря на то, что уже

кровавое побоище под Прейсиш-Эйлау 8 февраля 1807 г. показало Наполеону,

что русский солдат несравним с солдатом какой бы то ни было другой армии,

шевардинский бой поразил его, когда на вопрос, сколько взято пленных после

длившихся целый день кровопролитных схваток, он получил ответ: «Никаких

пленных нет, русские в плен не сдаются, ваше величество».

А Бородино на другой день после Шевардина затмило все сражения

наполеоновской долгой эпопеи: оно вывело из строя почти половину

французской армии.

Вся диспозиция Кутузова была составлена так, что французы могли

овладеть сначала Багратионовыми флешами, а затем Курганной высотой,

защищавшейся батареей Раевского, лишь иеной совсем неслыханных жертв. Но

дело было не только в том, что к этим основным потерям прибавились еще

новые потери в разных иных пунктах великой битвы; дело было не только в

том, что около 58 тысяч французов остались на поле боя и между ними 47

лучших генералов Наполеона, — дело было в том, что уцелевшие около 80 тысяч

французских солдат совсем уже не походили по духу и настроению на тех, кто

подошел к Бородинскому полю. Уверенность в непобедимости императора

пошатнулась, а ведь эта уверенность до этого дня никогда не покидала

наполеоновскую армию — ни в Египте, ни в Сирии, ни в Италии, ни в Австрии,

ни в Пруссии и нигде вообще. Не только безграничная отвага русских людей,

отразивших 8 штурмов у Багратионовых флешей и несколько подобных же штурмов

у батареи Раевского, изумила видавших виды наполеоновских гренадеров, но

они не могли забыть и постоянно потом вспоминали момент незнакомого им до

того чувства паники, охватившей их, когда внезапно, повинуясь никем не

предвиденному — ни неприятелем, ни даже русским штабом — приказу Кутузова,

Платов с казачьей конницей и Первый кавалерийский корпус Уварова

неудержимым порывом налетели на глубокие тылы Наполеона. Сражение

окончилось, и Наполеон первым отошел от места грандиозного побоища.

Первая цель Кутузова была достигнута: у Наполеона осталось около

половины его армии. В Москву он вошел, имея, по подсчету Вильсона, 82

тысячи человек. Отныне для Кутузова были обеспечены долгие недели, когда,

отойдя в глубь страны, можно было численно усилить кадры, подкормить людей

и лошадей и восполнить бородинские потери. А главный, основной

стратегический успех Кутузова при Бородине и заключался в том, что страшные

потери французов сделали возможным пополнение, снабжение, реорганизацию

русской армии, которую главнокомандующий затем и двинул в грозное,

сокрушившее Наполеона контрнаступление.

Наполеон не потому не напал на Кутузова при отступлении русской армии

от Бородина к Москве, что считал войну уже выигранной и не хотел попусту

терять людей, а потому, что он опасался второго Бородина, так же как

опасался его впоследствии, после сожжения Малоярославца. Действия Наполеона

определяла также уверенность в том, что после занятия Москвы будет близок

мир. Но, повторяем, не следует забывать того, что, можно сказать, на глазах

у Наполеона русская армия, увозя с собой несколько сот уцелевших пушек,

отступала в полнейшем порядке, сохраняя дисциплину и боевую готовность.

Этот факт произвел большое впечатление на маршала Даву и на весь

французский генералитет.

Кутузов мог надеяться, что если бы Наполеон вздумал внезапно напасть

на отступавшую русскую армию, то опять было бы «дело адское», как

фельдмаршал выразился о шевардинском бое в своем письме от 25 августа к

жене, Екатерине Ильиничне.

Наполеон допускал успех французов в возможном новом сражении под

Москвой, очень для него важном и желательном, однако отступил перед риском

предприятия. Это был новый (отнюдь не первый) признак, что французская

армия была уже совсем не та, какой она была, когда Кутузов, идя из Царева-

Займища, остановился около Колоцкого монастыря и заставил Наполеона принять

сражение там и тогда, когда и где это признал выгодным сам Кутузов.

К Наполеону подойдут подкрепления из его тылов раньше, чем у Кутузова

после неизбежного страшного побоища снова будет в распоряжении такая

вооруженная сила, как та, которая встретила его радостными кликами в Цареве-

Займище? Кутузов при решении этой жизненно важной задачи обнаружил в данном

случае гораздо больший дар предвидения, чем его противник. Обе армии вышли

из Бородинского боя ослабленными; но не только не одинаковы, а совершенно

различны были их ближайшие судьбы: несмотря на подошедшее к Наполеону

крупное подкрепление, пребывание в Москве с каждым днем продолжало

ослаблять армию Наполеона, а в эти же решающие недели кипучая

организаторская работа в Тарутинском лагере с каждым днем восстанавливала и

умножала силы Кутузова. Мало того, во французской армии смотрели и не могли

не смотреть на занятие Москвы как на прямое доказательство, что война

приходит к концу и спасительный мир совсем близок, так что каждый день в

Москве приносил постепенно усиливавшиеся беспокойство и разочарование. А в

Кутузовском лагере царила полная уверенность, что война еще только

начинается и что худшее осталось позади. Стратегические последствия русской

бородинской победы сказались прежде всего в том, что наступление врага на

Россию стало выдыхаться и остановилось без надежды на возобновление, потому

что Тарутино и Малоярославец были прямым и неизбежным последствием Бородина

Твердое сохранение русских позиций к концу боевого дня было зловещим

предвестием для агрессора. Бородино сделало возможным победоносный переход

к контрнаступлению.

(13) сентября 1812 г. по приказу Кутузова собрались командующие

крупными частями, генералы русской армии. Кутузов, потерявший в боях глаз,

удивлявший своей храбростью самого Суворова, герой Измаила, мог,

разумеется, презирать гнусные инсинуации своих врагов вроде нечистого на

руку Беннигсена, укорявших, за спиной, конечно, старого главнокомандующего

в недостатке смелости. Но ведь и такие преданные ему люди, как Дохтуров,

Уваров, Коновницын тоже высказывались за решение дать неприятелю новую

битву. Кутузов, конечно, знал, что не только ненавидящий его царь

воспользуется сдачей Москвы, чтобы свалить всю, вину на Кутузова, но что и

многие беззаветно ему верящие. Могут поколебаться. И для того, чтобы

сказать слова, которые он произнес к концу совещания, необходимо было

мужество, гораздо большее, чем стоять Перед неприятельскими пулями и чем

штурмовать Измаил. «Доколе будет существовать армия и находиться в

состоянии противиться неприятелю, до тех пор сохраним надежду благополучно

довершить войну, «о когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия». До

голосования дело не дошло. Кутузов встал и объявил: «Я приказываю

отступление властью, данною мне государем и отечеством». Он сделал то, что

считал своим священным, долгом. Он приступил к осуществлению второй части

своей Зрело обдуманной программы: к уводу армии от Москвы.

Только те, кто ничего не понимает в натуре этого русского героя, могут

удивляться тому, что Кутузов в ночь на 2 сентября, последнюю ночь перед

оставлением Москвы неприятелю, не спал и обнаруживал признаки тяжелого

волнения и страдания. Адъютанты слышали ночью плач. На военном совете он

сказал: «Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на

провидение, ибо это спасает армию. Наполеон, как бурный поток, который мы

еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет» 18. В

этих словах он не развил всей своей глубокой, плодотворной, спасительной

мысли о грозном контрнаступлении, которое низринет агрессора с его армией в

пропасть. И хотя он твердо знал, что настоящая война между Россией и

агрессором — такая война, которая логически должна окончиться военным

поражением и политической гибелью Наполеона, — еще только начинается, он,

русский патриот, прекрасно понимая стратегическую, политическую, моральную

необходимость того, что он только что сделал в Филях, мучился и не мог

сразу привыкнуть к мысли о потере Москвы. 2 сентября русская армия прошла

через Москву и стала от нее удаляться в восточном направлении — по

Рязанской (сначала) дороге.

Отступающая русская армия по ночам видела громадное зарево горящей

старой столицы, и Кутузов глядел и глядел на него. У фельдмаршала с гневом

и болью вырывались изредка на этом пути обеты отмщения; его сердце билось в

унисон с сердцем русской армии.

Армия не предвидела, что хоть много ей еще предстоит жесточайших

испытаний, но что настанет, наконец, день 30 марта 1814 г., когда русские

солдаты, подходя к Пантенскому предместью, будут восклицать: «Здравствуй,

батюшка Париж! Как-то заплатишь ты за матушку-Москву?» Глядя на московское

зарево, Кутузов знал, что день расплаты рано или поздно наступит, хотя и не

знал, когда именно, и не знал, доживет ли он до этого дня.

Анализ скудных данных касающихся начальной причины московского пожара,

и посильная оценка их научного веса будут даны в сжатой характеристике

Кутузова, достаточно напомнить, что в оценке непосредственных последствий

московского пожара для французской армии ни малейших сомнений быть не

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5