Жизнь и деятельность Роберта Милликена

Ученый поневоле

В конце весны 1889 года профессор Джон Ф. Пек, который читал лекции по

греческому языку в небольшом колледже Оберлин (штат Огайо), обратился к

одному из студентов, изучавших классические языки и литературу, с просьбой

подучить физику, чтобы на будущий год преподавать элементарный курс этой

науки.

- Но я не знаю физики.

- Каждый, кто хорошо усваивает греческий, может преподавать физику.

- Хорошо, - сказал студент, - но за все последствия отвечаете вы.

Последствиями оказались два наиболее фундаментальных исследования в

области физики XX века. Милликен ответил профессору согласием, так как

нуждался в деньгах. К изучению классики он не вернулся.

Роберт Милликен родился 22 марта 1868 года в штате Иллинойс в семье

священника. Его детство прошло в небольшом, стоявшем на берегу реки,

городке Маквокета (штат Айова). “Мой отец и мать воспитали шестерых детей -

трех девочек и трех мальчиков, живя на жалованье священника небольшого

городка в тысячу триста долларов в год, - рассказывал он. - Мы носили

костюмы и платья из синей бумажной ткани и ходили босиком, начиная с

окончания школы в мае и до начала занятий в сентябре. Зимой мы, мальчики,

распиливали ежедневно десять четырехфутовых бревен. Так продолжалось до тех

пор, пока мы не напиливали десять кордов (1 корд = 3,63 кубометра) дров. Во

время каникул по утрам мы должны были работать в саду, но после обеда у нас

было свободное время для игр”.

Дети плавали в реке, играли в бейсбол, два раза в день доили коров,

вставали в три часа ночи, чтобы встретить бродячую цирковую труппу,

выучились крутиться на самодельных параллельных брусьях и никогда не

слыхали о том, что взрослый человек может заработать себе на жизнь, проводя

время в лаборатории и работая над какой-то физикой. Для них слово “физика”

связывалось с понятием о слабительном (разг. physic - слабительное).

Курс физики в средней школе Маквокеты вел сам директор, который в летние

месяцы занимался главным образом поисками подземных вод при помощи

раздвоенного орехового прутика и уж во всяком случае не очень-то верил во

всю эту ерунду, напечатанную в учебнике: “Как это можно из волн сделать

звук? Ерунда, мальчики, это все ерунда?” Но зато учителя алгебры Милликен с

уважением вспоминал всю жизнь.

Когда ему исполнилось восемнадцать, он поступил в Оберлинский колледж -

брат его бабушки был одним из основателей этого учебного заведения. На

втором курсе колледжа он вновь прослушал курс лекций по физике, которые

были ничуть не веселее тех, что ему читали в средней школе. Навыки в

спортивных играх и атлетике, приобретенные в детстве на задних дворах,

помогли ему получить место преподавателя гимнастики, а доход от

преподавания физики в средней школе еще более укрепил его финансовое

положение.

Милликен, надо сказать, добросовестно относился к своим преподавательским

обязанностям. Чтобы идти впереди своих учеников, он изучал все учебники,

какие только мог достать. В то время в американских колледжах было всего

две книги по физике - переведенные с французского языка работы Гано и

Дешанеля.

При таких обстоятельствах Милликен действительно хорошо научил предмет.

По окончании колледжа в 1891 году Милликен продолжал преподавать физику в

Оберлине, получая небольшое жалованье. Он был вынужден заниматься этим,

ибо, как говорил он сам, “в тот год депрессии никакой вакансии не было”.

Однако преподаватели Оберлина значительно серьезнее относились к роли

Милликена в науке, чем он сам, и без его ведома направили его документы в

Колумбийский университет. Ему была предложена стипендия, и Милликен

поступил в университет, ибо другой возможности получать регулярно 700

долларов у него не было. В Колумбийском университете он впервые встретился

с людьми, глубоко интересовавшимися физикой, Милликен решил последовать их

примеру и попытаться стать настоящим ученым, несмотря на то, что уже много

лет терзался сомнениями относительно своих способностей.

В 1893 году наука в Америке была отсталой. Только люди, получившие

образование в Европе, хорошо представляли себе, как именно следует вести

научно-исследовательскую работу. На физическом факультете Колумбийского

университета был только один такой человек - профессор Майкл Пьюпин,

получивший образование в Кембридже. Милликен говорил: “Слушая курс оптики,

который читал доктор Пьюпин, я все больше удивлялся. Впервые в жизни я

встретил человека, который настолько хорошо знал аналитические процессы,

что, не готовясь к занятиям, приходил ежедневно в аудиторию и излагал свои

мысли в виде уравнений. Я решил попытаться научиться делать то же самое”.

Когда срок стипендии, назначенный Милликену для изучения физики, истек, она

не была возобновлена: Пьюпин предпочел Милликену другого кандидата.

Когда до Пьюпина дошло, что Милликен остался без всяких средств, он

заинтересовался им всерьез. На следующий год именно по настоянию Пьюпина

Милликен решил поехать учиться в Германию. Милликену пришлось признаться,

что у него нет средств, и Пьюпин дал ему взаймы необходимую сумму. Пьюпин

хотел подарить ему эти деньги, но Милликен не согласился и вручил Пьюпину

расписку в получении денег.

Перед самым отъездом Милликен встретился еще с одним человеком, сыгравшим

значительную роль в его жизни. Во время летней сессии Милликен побывал в

недавно открытом Чикагском университете, где познакомился с А. А.

Майкельсоном. Ни один человек никогда не производил на молодого ученого

столь сильного впечатления. Здесь же он в 1895 году получил докторскую

степень.

Милликен находился в Европе (работает в Берлинском и Геттингенском

университетах), когда за серией экспериментальных работ последовал

грандиозный взрыв всех классических теорий. В 1895 и 1896 годах прозвучали

в науке имена Беккереля, Рентгена, Кюри и Томсона.

Брожение еще продолжалось, когда летом 1896 года Милликен получил от А.

А. Майкельсона телеграмму с предложением занять место ассистента в

Чикагском университете. Милликену было тогда 28 лет. “Я отдал мою одежду

вместе с чемоданом в заклад капитану одного из судов Американской

транспортной линии, заверив компанию, что я выплачу капитану стоимость

проезда в Нью-Йорке и только после этого приду за вещами”.

Следующие двенадцать лет Милликен провел в обстановке неутомимой научной

активности, характерной для Чикаго в начале века. Чикагский университет

собрал в своих стенах молодых людей, которых в скором времени ожидала

широкая известность: астронома Джорджа Гейля, историка Джеймса Брестеда,

экономиста Стефена Ликона, Роберта Ловетта и многих, многих других. В одном

пансионе с Милликеном проживали двое юношей: Торстейн Веблен и Гарольд Икс.

Первые годы, проведенные в Чикаго, Милликен посвятил написанию

удобоваримых американских учебников по физике и заботам о своей молодой

семье. Майкельсон взвалил на него всю преподавательскую работу, которая не

соответствовала нраву старика.

В годы первой мировой войны (1914-1918) Милликен был заместителем

председателя национального исследовательского совета (разрабатывал

метеорологические приборы для обнаружения подводных лодок).

Милликен начал серьезно заниматься научно-исследовательской работой,

когда ему было почти сорок лет. Проблемы для исследования обычно выбирались

им из числа тех, которые так потряси ученый мир, когда он еще был в Европе.

Милликен. поневоле ставший физиком, поставил два эксперимента, которые и

поныне являются классическим образцом изящества замысла и выполнения. Он

заслужил полученную им Нобелевскую премию (в 1923 году).

Таинственное четвертое состояние материи

Вспоминая свою жизнь, Милликен говорил, что больше всего ему повезло,

когда Пьюпин не взял его своим ассистентом. Если бы это произошло, Милликен

никогда не попал бы за границу и не оказался бы в Европе, когда современная

физика только начиналась по-настоящему.

4 января 1896 года Вильгельм Конрад фон Рентген выступил с докладом в

Вюрцбурге на заседании Вюрцбургского физико-математического общества, а

затем повторил доклад в Берлине на ежегодной конференции Германского

физического общества. Его сообщение явилось сенсацией для двух наук:

Рентген рассказал об открытии совершенно новой формы радиации, позволившей

ему фотографировать предметы сквозь непрозрачные твердые экраны. Он

продемонстрировал фотографию частей своего собственного живого скелета -

костей руки.

Для медицинского мира лучи Рентгена были чудом, которое следовало

немедленно поставить на службу диагностике. Для мира физики в тот момент

гораздо важнее было объяснение явления, нежели его применение. Поиски этого

объяснения и явились впоследствии первым прыжком в атомный и субатомный

мир.

Чудесные лучи, открытые Рентгеном, имели уже по крайней мере сорокалетнюю

историю в европейской науке. В 1863 году французский физик Массон направил

электрическую искру высокого напряжения на стеклянный сосуд, из которого

был выкачан почти весь воздух. Сосуд внезапно наполнился ярким неземным

пурпурным свечением.

В 60-е и 70-е годы прошлого века Гитторф я Крукс продолжили изучение

этого необычного явления. Изобретение совершенного вакуумного насоса,

помогшего Эдисону создать лампочку накаливания, дало возможность Круксу

наблюдать таинственное зарево в вакууме при все уменьшающемся давлении.

Характер свечения менялся при уменьшении давления в сосуде сначала до одной

сотой, а потом и до одной тысячной атмосферы. Оно сначала стало еще ярче,

затем рассыпалось на отдельные сгустки света и, наконец, потускнело и

совсем исчезло. Когда в сосуде создавался достаточно большой вакуум,

свечение пропадало, но зато стеклянные стенки сосуда начинали излучать

призрачный зеленоватый свет.

Трубка Крукса по форме напоминала большую грушу, на обоих концах которой

он впаял металлические пластинки. Крукс установил, что свечение в трубке

объясняется прохождением лучей через вакуум между двумя металлическими

дисками - электродами, когда металлические пластинки соединяли с источником

высокого напряжения. Лучи назвали катодными лучами, а сосуд - катодной

лучевой трубкой.

Крукс также заметил, что таинственные лучи, по-видимому, имеют массу и

скорость. Однако природы этих лучей он не понимал и считал их “четвертым

состоянием материи”, в отличие от жидкого, газообразного и твердого.

В дальнейшем установили, что катодные лучи имеют электрическую природу,

так как магнит, поднесенный к трубке, отклонял поток лучей. Так же

действовал на них и электрический ток. Другие исследователи доказали, что

катодные лучи можно направить за пределы трубки, если поставить на их пути

тонкую пластинку из алюминиевой фольги. Однако в воздухе катодные лучи

распространялись на очень небольшое расстояние.

Некоторые физики полагали, что “четвертое состояние материн” было не чем

иным, как таинственной эктоплазмой, описанной спиритами. На время резко

возрос спрос на духов.

Осенью 1895 года Конрад фон Рентген проводил опыты с трубкой Крукса,

плотно завернутой в черную бумагу, чтобы излучение не вырвалось наружу.

Совершенно случайно он заметил, что в темной комнате “бумажный экран,

промытый цианидом платины и бария, ярко загорается и флуоресцирует,

независимо от того, обработанная или же обратная сторона экрана обращена к

разрядной трубке”.

Бумажный экран помещался на расстоянии почти в шесть футов от аппарата.

Рентген знал, что катодные лучи заставляют флуоресцировать обработанный

этим раствором экран, но на такое расстояние катодные лучи никогда не

проникали! Он обнаружил вскоре, что все вещества в той или иной степени

проницаемы для этих таинственных новых лучей. Только свинец оказался

непрозрачным для них.

Рентген заметил также, что лучи эти засвечивали сухие фотопластинки и

пленку, и это позволяло применять луч и для фотосъемки. Он добрался и до

источника лучей. Они возникали в том месте на поверхности стекла, на

которое падали катодные лучи при высоком напряжении. Рентген тогда заявил,

что новые лучи можно получить, направив катодные лучи на твердое тело.

Чтобы подтвердить это, он сконструировал трубку, излучавшую более

интенсивный поток новых лучей, которым за неимением лучшего он дал название

“икс - лучи” (X - неизвестное).

Уже через несколько месяцев после сообщение Рентгена его трубка нашла

разнообразное применение в медицине для обследования переломов, глубоких

ранений и внутреннего строения человеческого тела.

Научные журналы ведущих стран были заполнены статьями физиков,

повторявших опыты Рентгена и каждый раз по-новому объяснявших это явление.

Сам Рентген все еще не понимал сущности своего открытия и говорил, что это

“продольные вибрации в эфире”.

Открытие Рентгена заставило многих физиков более тщательно исследовать

явление флуоресценции.

Радиоактивность и фотоэлектрический эффект

Месяц спустя Анри Беккерель поставил опыт, исследуя флуоресцирующие

свойства двойного сульфата урана и калия. Когда некоторые вещества, после

того, как их подержали на свету, начинали светиться в темноте, про них

говорили, что они флуоресцируют. Было известно множество таких веществ, и

одним из них был примененный Беккерелем уран.

В эксперименте Беккереля урановая соль сначала подвергалась действию

солнечного света, а потом измерялись ее флуоресцирующие свойства. Как-то

испортилась погода, и Беккерель отложил препарат в сторону на несколько

дней. Совершенно случайно соль оказалась в одном ящике стола с горкой

фотографических пластинок. Второй случайностью было то, что Беккерель решил

проверить фотопластинки перед возобновлением опыта.

Он проявил первую пластинку, лежавшую сверху, и, к своему удивлению,

обнаружил, что она засвечена, причем засвеченное пятно имело такую форму,

словно что-то отбрасывало при засвечивании тень на пластинку. Ища

объяснение, Беккерель обнаружил, что если рассматривать пятно с некоторой

долей воображения оно начинает напоминать по форме металлический диск, в

котором хранилась урановая соль. Случись это раньше, Беккерель выбросил бы

пластинку и забыл про нее. Но шум вокруг икс - лучей заставил всех физиков

насторожиться. Беккерель решил разобраться в происходящем до конца.

Он вновь выставил урановую соль на солнечный свет. а потом поместил ее в

темный ящик стола поверх фотопластинки, завернутой в черную бумагу. И снова

урановый сульфат засветил пластинку.

В течение нескольких месяцев Беккерелю казалось, что для того, чтобы

засветить пластинку, сульфат урана нужно предварительно подержать в

солнечных лучах.

Но вскоре он обнаружил, что препарат уранового сульфата, и не будучи

подвергнут действию солнечного света, засвечивает пластинку с неменьшей

Страницы: 1, 2