Сальвадор Дали и сюрреализм

1. У истоков сюрреализма. Искусство дада.

Выразителями иррациональности бытия и последователями нетрадиционных

средств выражения своего отношения к миру были многие великие художники:

голландец Иеронимус Босх, английский живописец и поэт-романтик Уильям

Блейк, «принц грез» - француз Одилон Редон и даже немецкий пейзажист Каспар

Давид Фридрих. Но наибольшее развитие иррациональный взгляд на мир получил

в творчестве сюрреалистов.

В промежутке между 1910 и 1920 годами - в исторически насыщенное,

переломное и трагическое время - в искусстве происходят события,

предсказавшие пути развития сюрреализма. Нужно упомянуть такое имя, как

Джордже де Кирико - автор странных протосюрреалистических фантазий.

И все же более непосредственно и сильно определил дальнейшее так называемый

дадаизм, не случайно фигурировавший рядом с сюрреализмом в названии

итоговой нью-йоркской выставки 1936 года. Дадаизм, или искусство дада, -

это дерзкое, эпатирующее "антитворчество", возникшее в обстановке ужаса и

разочарования художников перед лицом катастрофы - мировой войны,

европейских революций и, как казалось, самих принципов европейской

цивилизации. Кружки, группы, выставки, журналы, общественные акции

дадаистов смущают покой мирной Швейцарии уже в 1916 году, а с 1918 года эта

волна прокатывается по Австрии, Франции и Германии.

Сюрреалисты многим обязаны этому богемному анархизму, выбравшему себе

названием не то словечко из детского лексикона, не то бредовое бормотание

больного, не то шаманское заклинание дикаря: "дада".

Дадаизм в принципе отвергал всякую позитивную эстетическую программу и

предлагал "антиэстетику". К нему пришли художники разных направлений -

экспрессионисты, кубисты, абстракционисты и прочие. "Программа" и

"эстетика" дадаизма заключалась в разрушении всяких эстетических систем и

всякого стиля посредством того, что сами дадаисты восхищенно именовали

"безумием". Для них "разумное, доброе, вечное" обанкротилось, мир оказался

безумным, подлым и эфемерным, и они пытались сделать самые последовательные

выводы из того жизненного опыта, который объединил француза Дюшана, испанца

Пикабиа, немца Макса Эрнста, румына Тристана Тцара и некоторых других.

Среди прочего принципы дадаизма выразились в использовании готовых

предметов фабричной выделки (позднее появился и утвердился термин ready-

made). Тем самым воинствующая антипластичность и "антихудожественность" их

намерений получала радикальное воплощение. Но все же главным видом

деятельности дадаистов стало абсурдизированное зрелище - то, что

впоследствии возродилось под именами "хепенинга" и "перформанса".

После нескольких скандальных акций такого рода происходит итоговая

экспозиция дадаистов в Париже в мае 1921 года, буквально в преддверии

рождения группы Бретона. Он сам и его друзья уже там. На выставке были

представлены и живописные произведения, и графика, и коллажи, и готовые

объекты в духе Дюшана, но суть дела вовсе не в том, какие именно вещи были

выставлены и какими особенностями они отличались. О "произведениях

искусства" можно было и даже следовало вообще забыть, поскольку, согласно

замыслу устроителей, в подвальном помещении галереи "О сан парейль" не было

освещения, так что разглядеть экспонаты было физически невозможно. Кроме

того, специально посаженный за ширмами человек непрерывно осыпал

присутствующих ругательствами, что, разумеется, никогда не может

способствовать осмотру выставки. Никто ее и не смотрел, тем более что там

было нечто другое, на что можно было полюбоваться. Спектакль был

своеобразный. Андре Бретон якобы освещал выставку, время от времени зажигая

спички. Луи Арагон мяукал. Другие тоже были заняты по мере своих сил и

способностей. Рибмон-Дессень непрерывно восклицал: "Дождь капает на

голову!" Филипп Супо и Тристан Тцара играли в догонялки, и так далее.

То был своего рода подпольный скандальный карнавал, словно предназначенный

для таких людей, как Сальвадор Дали, который любил подобные шабаши и знал в

них толк. Но его-то и не было: он еще занимался тем, что писал в Барселоне

свои ранние реалистические картины, в которых еще нет почти ничего от

будущего Дали.

Бунт дадаистов был недолговечным, и к середине 20-х годов он исчерпал себя.

Другие идеи и течения вышли вперед. Но верным продолжателем дадаистской

традиции скандалов и публичных выходок стал именно Дали.

2. Сюрреализм. Идеи и воплощения.

Первым сюрреалистическим произведением считают опубликованные в 1919

“Магнитные поля” А. Бретона и Ф. Супо, а сюрреалистическое движение как

таковое начинает функционировать с 1924. Термины “сюрреализм”,

“сюрреалистический” впервые появляются в 1917 в программе Ж. Кокто к

“сюрреалистическому балету” “Парад” Э. Сати и почти одновременно в

предисловии и подзаголовке “сюрреалистической драмы” Г. Аполлинера “Груди

Тиресия, сюрреалистическая драма в двух актах и с прологом” (1918), причем,

как утверждал поэт и драматург П. Альбер-Биро, он сам подсказал это слово

Аполлинеру. В 1924 поэт И. Голль пытался организовать авангардистскую школу

вокруг выпущенного им единственного номера журнала “Сюрреализм”.

Зародившись в атмосфере разочарования, характерного для французского

общества после Первой мировой войны, сюрреализм принимает форму

всеобъемлющего протеста против культурных, социальных и политических

ценностей. В сюрреалистской борьбе за “освобождение” эстетическое и

этическое начала слиты воедино. Сюрреалистский канон формулируется в

тройственном лозунге: “Любовь, красота, бунт”. “Переделать мир”, как

говорил Маркс, “изменить жизнь”, как говорил Рембо: для нас эти два приказа

сливаются в один”, — провозглашал Бретон (1935).

С точки зрения философии для сюрреализма характерен антирационализм и

субъективизм, в своей теории он опирается на труды Беркли, Канта, Ницше,

Бергсона и др., и особенно на Гегеля, воспринятого в 20-е гг. через призму

толкования Кроче. Сюрреалисты проявляли также большой интерес к алхимии и

оккультным наукам. Решающее влияние на сюрреализм оказал психоанализ

Фрейда, который парадоксальным образом соединяется с творчеством де Сада,

рассматриваемого сюрреалистами как предтеча фрейдизма. Используя концепты,

темы и примеры из фрейдовского психоанализа, сюрреалисты создают свой

поэтико-терапевтический или анти-терапевтический метод, своего рода

“альтернативный психоанализ”. В “Манифесте Сюрреализма” Бретон дает

каноническое определение сюрреализма: “Чистый психический автоматизм,

имеющий целью выразить, или устно, или письменно, или любым другим

способом, реальное функционирование мысли. Диктовка мысли вне всякого

контроля со стороны разума, вне каких бы то ни было эстетических или

нравственных соображений... Сюрреализм основывается на вере в высшую

реальность определенных ассоциативных форм, которыми до него пренебрегали,

на вере во всемогущество грез, в бескорыстную игру мысли. Он стремится

бесповоротно разрушить все иные психические механизмы и занять их место при

решении главных проблем жизни”.

Главным средством выражения сюрреализма Бретон провозглашает

“автоматическое письмо”, термин, восходящий к понятию “автоматизм” в

психиатрии (П. Жанэ, Г. де Клерамбо, Р. де Фюрсак), в парапсихологии и

спиритизме (Т. Флурнуа, Ф. Мейер, У. Джеймс) и аналогичный методу

“свободных ассоциации” Юнга и Фрейда. Первое поэтическое произведение

автоматического письма, “Магнитные поля”, согласно свидетельству Бретона и

Супо, было результатом непосредственного записывания ассоциации, “мыслей”

со скоростью, с которой они приходили им в голову.

«Магнитные поля»:

Свисают бесцветные газы

Щепетильностей три тысячи триста

Источников снега

Улыбки разрешаются

Не обещайте как матросы

Львы полюсов

Море море песок натурально

Бедных родителей серый попугай

Океана курорты

7 часов вечера

Ночь страны гнева

Финансы морская соль

Осталась прекрасного лета ладонь

Сигареты умирающих.

Теория автоматического письма Бретона постулирует ритмическую

эквивалентность мысли и слова, устного или письменного, а значит, “вне слов

мысли не существует”, т.е. речь идет об “абсолютном номинализме” (Арагон).

Автоматическое “мысле-говорение”, “мысле-письмо” Бретона — это не

овеществление или деградация мысли-субстанции при ее вербализации, но

“разговаривание-мысли”, или “оформленная-мысль”, что, с одной стороны,

позволяет избежать условной банальности обычного литературного дискурса, а

с др., придает декларируемой Бретоном спонтанности и произвольности

организованный характер. Теория автоматического письма декларирует особый

статус поэта, который сводится к статусу нейтрально-постороннего

“регистрирующего аппарата”. Реализуя идею Рембо “Я — это другое”, субъект

автоматического письма оказывается частью мира, который через него

проходит, он “растворяется” в объекте: он един и рассеян, пассивен и

активен одновременно. “Язык исчезает как инструмент, но это потому, что он

становится субъектом” (М. Бланшо).

Эстетика сюрреализма идет от Лотреамона: “прекрасный..., как случайная

встреча швейной машины и зонта на анатомическом столе”, т.е. красота

заключается в самом принципе коллажа, позволяющего сопоставлять рядом

логически несвязуемые между собой образы. “Красота будет конвульсивной, или

ей не быть” — ключевая формулировка эстетики сюрреализма, данная Бретоном в

конце его романа “Надя” (1928) и продолженная в виде антитез в романе

“Безумная любовь” (1937): “Конвульсивная красота будет эротической -

сокрытой, взрывающейся - неподвижной, магической - случайной, или ей не

быть”. Конвульсивная красота, сформулированная как оксюморон,

умонепостижима, ее осмысление эквивалентно вовлеченности в ее ритм, в чем

Бретон следует за Гегелем, у которого абсолютное знание и опыт становятся

синонимами. Приписывая красоте то, что Фрейд говорил о либидозной энергии,

Бретон выводит эстетику за пределы художественного творчества в сферу

незнакового телесного. Эстетическое воздействие сюрреалистической красоты

может быть однородно эротическому наслаждению или, наоборот, повергать в

неосознаваемое и чисто физическое беспокойство и замешательство. С. Дали

пародийно продолжает идею телесности красоты в полемической фразе: “Красота

будет съедобной, или ей не быть”, и говорит также об “устрашающей красоте”

(1933). Красота, которая “будет” “или ей не быть”, — это красота, которая

еще не имеет места, она не реальна, но возможна, и только в единственном

своем “конвульсивном” качестве, оказывающемся аналогичным некоему фантому,

неотступно ее сопровождающему.

Для сюрреализма характерны примитивистские тенденции. Увидеть мир

незамутненным, чистым разумом, глазами ребенка, душевнобольного, дикаря —

идеал сюрреалистического наблюдения: “Глаз существует в первозданно-диком

виде” (Бретон). Сюрреалисты проявляли большой интерес к примитивному

искусству: многие из них коллекционировали “первобытные объекты”, созданные

коренными жителями Америки, Индонезии, Океании (не утратив окончательно

интереса и к столь любимому кубистами негритянскому искусству), в чем они

немало способствовали развитию научной антропологии 30-50-х гг. (особенно

М. Лейрис и Б, Пере). Само искусство рассматривается как мифологическое,

особый статус субъекта естественно влечет за собой идею коллективного

творчества, формулировка которого заимствуется у Лотреамона: “Поэзия

делается всеми. Не одним человеком”. Процесс “автоматического” творчества,

особенно в технике коллажа, близок “интеллектуальному бриколажу” Леви-

Стросса, который и не скрывает сюрреалистического происхождения своего

термина. Наряду с широким использованием и пародированием мифов уже

существующих (кельтских, индейских и пр.) и в т.ч. литературных и

художественных (библейские мифы, Вильгельм Телль, Эдип и пр.), для

сюрреализма характерно стремление к созданию собственных мифов, особо

обостряющееся в 30-е гг., когда создание “нового мифа” (разумеется, в

социальном смысле) расценивается Бретоном как средство борьбы с мифом

фашистским.

Один из способов создания сюрреалистами “новой мифологии” — мифологизация

мотивов и отдельных образов, заимствованных из современности, научных или

художественных произведений “предшественников” и “предтеч”: манекены,

яичница, костыли, выдвижные ящики, шляпа-цилиндр, артишок, курительная

трубка и пр.; Ницше, Муссолини, Рембо, Фрейд, Троцкий и др.; мотивы или

отдельные образы из де Сада, Лотреамона, Рембо, Жарри, Аполлинера, а также

Фрейда, Лакана и др. Другой способ мифотворчества — развертывание и

реализация метафоры, т.е. имитация мифа вне мифологического сознания.

Юмор, ирония, смеховое начало характерны не только для практики, но и для

теории сюрреализма, квинтэссенция которой заключена в концепции “черного

юмора” Бретона, позаимствовавшего термин у Ж.-К. Гюисманса. “Черный юмор”

позволяет отомстить враждебности мира, делая вид, что встает на его

сторону, или перенося свою тоску на безличные механизмы, чтобы

парадоксальным образом наслаждаться юмором в самом сердце драмы.

Анархически отрицая всякую ценность (вслед за Жарри, призывавшим “разрушать

даже руины”), “черный юмор” находится за пределами бахтинского

карнавального осмеяния, в котором противопоставлены профанное и сакральное,

он приближается к понятию абсурда.

В основе сюрреалистического творчества и деятельности лежит игровое начало.

Игра, “отвлеченная от любого материального интереса и полезности”,

пробивающая брешь в банальности, игра, противопоставленная труду (в

марксистском смысле этого слова, как отчуждающей деятельности), оказывается

для сюрреалистов, вслед за Ницше и Малларме, выражением жизненной позиции и

ценностей, абсолютной свободы и средством постижения сущности бытия.

Изобретатель различных игр, Бретон создает свою теорию игры только в 50-е

гг. под влиянием переведенной в 1951 книги Хейзинги “Homo Ludens”: для

Бретона игра привлекательна не сама по себе, но как единств, способ,

продуцирующий магическое начало, в котором одновременно проявляется

случайность, произвольность. Будучи источником удовольствия и способом

исследования мира, игра выявляет “объективную случайность”, одно из

ключевых понятий сюрреализма, заимствованное, по утверждению Бретона, у

Энгельса. Ж. Батай выбирает иной — разрушительный и завораживающий — вид

игр, целиком пребывающий в сфере сакрального: его интересуют “запрещенные

игры”, “жестокие игры” (игры со смертью, с эросом), порывающие со смыслом,

знанием и приводящие в состояние опьянения, экстаза.

Страницы: 1, 2, 3