применяться и в качестве орудия для получения ценной информации”[4]. Тем не

менее, в результате истерии, вызванной средствами массовой информации,

потенциал этого психоделика, возможно, никогда не будет познан.

2. Триптаминовые галлюциногены, особенно ДМТ, псилоцин и псилоцибин.

Триптаминовые галлюциногены находят повсюду в семействах высших растений,

как, например, в бобовых, а псилоцин и псилоцибин встречаются в грибах.

Эндогенно ДМТ встречается также в человеческом мозге. По этой причине ДМТ,

возможно, вообще не следует считать наркотиком, но опьянение ДМТ является

самым глубоким и визуально эффектным среди зрительных галлюциногенов,

замечательным по своей краткости, интенсивности и нетоксичности.

3. Бета-карболины. Бета-карболины, такие, как гармин и гармалин, могут

быть галлюциногенами при дозе близкой к токсичной. Они важны для шаманских

видений, поскольку могут тормозить системы ферментов в организме, иначе

депотенцирующих галлюциногены типа ДМТ. Следовательно, бета-карболины можно

использовать совместно с ДМТ для продления и интенсификации зрительных

галлюцинаций. Это сочетание является основой галлюциногенного снадобья

аяхуаска, или йяге, употребляемого в Южной Америке на Амазонке. Бета-

карболины легальны и до самых недавних пор были фактически неизвестны

широкой публике.

4. Ибогаиновое семейство веществ. Эти вещества встречаются в двух

родственных древесных породах Африки и Южной Америки — Tabernanthe и

Tabernamontana. Tabernanthe iboga — куст с желтыми цветами, родственный

кофе и имеющий свою историю потребления в качестве галлюциногена в тропиках

Западной Африки. Его активные соединения имеют структурное сходство с бета-

карболинами. Ибогаин известен больше как сильный афродизиак, чем как

галлюциноген. Тем не менее, в достаточных дозах от способен вызывать мощные

визуальные и эмоциональные переживания.

Культ ибоги.

Сегодня только религию бвити у фангов — жителей Габона и Заира — можно

назвать культом истинно африканского галлюциногенного растения.

Предполагается, что используемое растение — Tabernanthe iboga — могло иметь

какое-то влияние на людей доисторических. Однако нет абсолютно никаких

доказательств его употребления до начала XIX века. Оно, например, нигде не

упоминается португальцами, которых с Западной Африкой связывала долгая

история торговли и исследований. Подобное отсутствие свидетельств объяснить

довольно трудно, если считать, что это растение потреблялось с незапамятных

времен.

С точки зрения социологического анализа религия бвити — это сила не

только для сплочения группы, но и для укрепления брака. В историческом

рассмотрении развод был известной причиной озабоченности фангов. Это

является следствием того, что при всей своей дозволенности развод должен

был сопровождаться сложными, затяжными и дорогостоящими переговорами с

семьей разводящегося по поводу возврата части приданого. /James W.

Fernandez, Bwiti: An Ethnography of the Religious Imagination in Africa

(Princeton: Princeton University Press, 1982)/ Быть может, ибога, будучи

галлюциногеном, активизировала и феромон, обеспечивающий крепость семейных

связей. Ее репутация афродизиака вполне может быть связана со способностью

укрепления парных уз.

Само растение представляет собой кустик средних размеров, это житель

тропических лесов, а не луговых угодий. Оно редко встречается в природе, не

будучи выращиваемым специально.

В результате установления контактов между Европой и тропической

Африкой ибога стала первым индолом, вошедшим в моду в Европе. Укрепляющие

средства, основанные на экстракте из этого растения, стали крайне популярны

во Франции и Бельгии, после того как ибога была представлена публике на

Парижской выставке в 1867 году. Ее сырой экстракт продавался в Европе под

названием “ламбарен” как средство от любых болезней — начиная от

неврастении и кончая сифилисом — и плюс к тому как афродизиак. Алкалоид не

был выделен вплоть до 1901 года. Первая волна начавшихся исследований

казалась многообещающей. С нетерпением ожидалось средство от мужской

импотенции. Тем не менее ибогаин по получении характеристики химического

состава был вскоре забыт. Несмотря на то что не было представлено никаких

доказательств его опасности или тенденции вызывать пристрастие, соединение

это поместили в Список номер 1 — категорию, наиболее ограничительную и

контролируемую в США, — сделав дальнейшие исследования почти невозможными.

Ибогаин и по сей день остается почти неизученным.

То, что нам известно о культе ибоги, все взято из полевых наблюдений

антропологов. Выжимки корня растения принимают в прямо-таки громадных

количествах. Фанги считают, что они узнали этот народный способ во время

многовековых миграций, когда жили по соседству с пигмеями, научившими их

духовной силе, пребывающей в бвити. В коре корня Tabernanthe iboga

содержится психоактивный компонент этого растения. Согласно “рецепту”

фангов, нужно съесть “много грамм коры” для того, чтобы “открыть голову”.

Меньшие количества эффективны и для всех прочих целей, которые ставит перед

собой то или иное лицо.

Растительные галлюциногены - катализаторы использования языка.

Влияние галлюциногенов в пище было более чем психологическим.

Растительные галлюциногены, возможно, были катализаторами для всего, что

отличает нас от других высших приматов, для всех психических функций,

которые мы ассоциируем с понятием человека. Наше общество больше, чем

другие, найдет эту теорию трудной для восприятия, поскольку мы превратили

экстаз, достигаемый фармакологически, в табу. Подобно сексуальности,

измененные состояния сознания для нас — табу, потому что они осознанно или

неосознанно ощущаются сопряженными с тайнами нашего происхождения, с тем,

откуда мы и как нам быть на том пути, на котором мы находимся. Подобные

переживания размывают границы и угрожают порядку господствующего

патриархата и власти общества, так как они — безумное выражение “эго”. Но

рассмотрим, как растительные галлюциногены могли стать катализаторами

использования языка — самой уникальной человеческой деятельности.

В галлюциногенном состоянии у человека возникает несомненное

впечатление, что язык обладает объективным и зримым измерением, которое

обычно скрыто от нашего внимания. Язык в этой ситуации переживается,

видится, точно так же, как мы обычно видели бы свой дом и привычное

окружение. Фактически наша обычная культурная среда в переживании

измененного состояния, верно, опознается как нечто вроде баса-волынки в

непрестанном лингвистическом деле по объективированию воображения. Иными

словами, сконструированная коллективно культурная сфера, в которой мы

живем, является воплощением нашего коллективного языкового намерения.

Наша способность к формированию языка может активизироваться через

мутагенное влияние галлюциногенов, действуя непосредственно на органеллы,

связанные с оформлением и генерированием сигналов. Эти органеллы находятся

в определенных структурах мозга, как, например, зона Брока, которые

регулируют формирование речи. Иначе говоря, открытие клапана,

ограничивающего сознание, вызывает словесное выражение — так, будто слово —

это некая коагуляция смысла, ранее ощущаемого, но оставшегося невыраженным.

Этот активный импульс говорить — “выхождение слов наружу” — ощущался и

описывался в космогониях многих народов.

Связь между грибами и языком блестяще предвосхитил Генри Мунн в своем

очерке “Грибы языка”.

Язык является экстатической деятельностью смыслоозначивания. При

опьянении грибами легкость, свобода, удачность выражений, на которые

становишься способен, таковы, что дивишься словам, рожденным из соединения

намерения выразить с материалом переживания. Спонтанность, которую

высвобождают грибы, не только перцептуальная, но и лингвистическая. Для

шамана это — будто само существование высказывается через него[5].

Растения ведьм.

Мы, люди Запада, — наследники совершенно иного понимания мира. Утрата

связи с дао означала, что психологическое развитие западной цивилизации

стало заметно отличаться от восточной. Запад был устойчиво сосредоточен на

“эго” и на боге “эго” — идеале монотеизма. Монотеизм является, по существу,

проявлением стереотипа патологической личности, спроецированного на идеал

Бога: стереотипа параноидального, собственнического, одержимого властью

мужского “эго”. Это не тот бог, какого вы пригласили бы на пикник в саду.

Интересно и то, что этот западный идеал — единственная формулировка

божества, которое нигде в теологическом мифе не соприкасается с женщиной. В

Древнем Вавилоне ан был в паре со своей супругой Инаной; греческая религия

приписывала Зевсу жену, множество других супруг и дочерей. Эти небесные

пары типичны. Только у бога западной цивилизации нет ни матери, ни сестры,

ни женщины-супруги, ни дочери.

Индуизм и буддизм сохранили традиции технических методов экстаза,

включающих, как это выражено в “Йога сутре” Патанжали, “светоносные травы”,

и ритуалы этих великих религий дают широкий простор для выражения и оценки

женского начала. Печально, но западная цивилизация страдала длительным,

упорным разрывом социосимбиотической связи с женским началом и тайнами

жизни органической, которые можно познать через шаманское использование

галлюциногенных растений.

Современная религия на Западе — это какой-то набор социальных шаблонов

или набор забот, сосредоточенных на особой моральной структуре и

представлении о долге. Современная религия редко представляет собой какой-

то опыт отстранения “эго”. С 60-х годов распространение культов транса и

танцев типа “диско” и “рэгги” являет собой неизбежное и здоровое

противодействие той повсеместно умирающей форме религиозного выражения,

которое принято в западной культуре и в культуре высокого технического

уровня. Связь между рок-н-роллом и психоделиками — связь шаманская; транс,

танец и опьянение.

Прошедшие века отличаются подавлением женского начала и познания

природного мира. Церковь позднего средневековья, предпринявшая великое

сожжение ведьм, стремилась приписать всю магию и возникновение психических

расстройств дьяволу. По этой причине она запрещала пользоваться растениями

типа дурмана, беладонны и аконита в ночных действиях практикующих

ведовство. А использоваться они могли широко: в летучих притираниях и

магических мазях, которые составлялись из корней и семян дурмана, из частей

этого растения, богатых алкалоидами тропана, вызывающими бредовое

состояние. Когда снадобье накладывалось на тело ведьмы, оно вызывало

состояние крайнего психического расстройства и бреда. Трактовка этой темы

Гансом Бальдунгом не оставляет сомнений в том ужасе перед иным, который

проецировался средневековым умом на образ женщины в состоянии опьянения. Но

в отчетах инквизиции центральная роль растений никогда не выделялась. В

конце концов, церковь совершенно не была заинтересована в такого рода

дьяволе — фигуре настолько слабой, что он, дабы устраивать свои козни,

вынужден полагаться на простые травы. Дьявол должен быть достойным

противником Христа, а, следовательно, почти равным.

Мы вынуждены допустить, что роль изменяющих состояние ума растений в

некоторых полетах ведьм не только не акцентировалась, но по определенной

причине даже замалчивалась. Если бы этого не делалось, то естественное

объяснение подобных феноменов само собой бы пришло на ум как нечто

действительно предложенное цитируемыми здесь врачами, философами и магами —

такими, как Порта, Вейер и Карданус. Тогда дьяволу досталась бы лишь весьма

скромная роль, а то и вовсе никакой. Если бы ему отвели роль всего лишь

карнавального фокусника, вызывающего в голове у ведьм обычные иллюзии, он

не мог бы выполнять предназначенную ему функцию, а именно функцию

могущественного врага и соблазнителя рода христианского[6].

Культ сомы.

Никакая история растений и народов не может претендовать на полноту

без всестороннего обсуждения таинственного культа древних индоевропейцев —

культа сомы. Индоевропейцы были кочевыми народами, чей первоначальный дом

являлся предметом ученых споров. Они были связаны с патриархатом,

колесницами и приручением диких лошадей. С индоевропейцами связывалась и

религия, основанная на использовании волшебно-пьянящей сомы.

Сома — это сок, выжатый из набухших волокон какого-то растения, также

называемого сомой. В текстах как бы подразумевается, что сок этот очищали,

пропуская через войлочный фильтр, а затем (в отдельных случаях) смешивали с

молоком. Вновь и вновь на разный лад мы обнаруживаем связь сомы с

символикой и ритуалами, относящимися к крупному рогатому скоту и

скотоводству в целом. Идентичность сомы не установлена.

Самые ранние духовные писания индоевропейских народов — “Веды”.

Наиболее известной из них является “Ригведа” — собрание около 120 гимнов

соме: растению и богу. В самом деле девятая мандала “Ригведы” полностью

представляет собой своего рода гимн, восхваляющий это магическое растение.

В дозороастровой религии Ирана сома обозначается понятием “хаома”.

Названия “сома” и “хаома” — разные формы одного и того же слова —

происходят соответственно от корней “su” (санс-кр.) и “hu” (авест.) со

значением “выжимать жидкость”.

Потребление саумы (сомы), возможно, было единственным признаваемым в

иранской религии средством узреть существование менога до наступления

смерти; во всяком случае, это единственное средство, признанное в

литературе зороастризма... и, как мы видели, средство, используемое

Ормаздом[7], когда он желает сделать существование менога видимым для

живых. В древней иранской литературе имеется мало свидетельств занятия

медитативной практикой, которая могла бы способствовать развитию

альтернативных нефармакологических средств для такого видения. В Иране

видение духовного мира не считалось возникающим просто милостью Божьей или

как награда за святость. Из очевидной роли, какую саума играла в ритуалах

инициации, явствует, что переживание результатов ее действия, то есть

видение существования менога, должно быть, когда-то требовалось от всех

жрецов (или предшествующих им шаманов).

Микено-минойская цивилизация.

Мы, возможно, никогда не узнаем точно, какую роль играли в минойском

мире галлюциногенные грибы и растения. Многое могло измениться по

прошествии почти четырех тысячелетий, и из исследований Кереньи и других

ученых нам известно, что поздняя микено-минойская цивилизация была больше

зачарована опием, чем психоделическими растениями.

Страницы: 1, 2, 3