Анри Руссо

Анри Руссо, художник

«Он родился в 1844 году в Лавале и из-за скромного достатка родителей

был вынужден заниматься не тем ремеслом, к которому его влекла склонность к

художествам.

Только с 1885 года, после многочисленных разочарований, он смог

посвятить себя искусству, учился сам, познавал природу и пользовался

советами Жерома и Клемана.

Его первые работы Итальянский танец и Заход солнца были выставлены в

Салоне на Елисейских Полях.

В следующем году он написал картины Вечер карнавала и Раскат грома,

Бедный бес. После пира, Отъезд, Завтрак на траве, Самоубийство, Моему отцу,

Автопортрет, Автопортрет-пейзаж, Тигр преследует путешественников, Столетие

независимости, Свобода, Последний из 51-го полка, Война, и сделал примерно

двести рисунков пером и карандашом и большое число видов Парижа и

окрестностей.

После серьезных испытаний ему удалось стать известным широкому кругу

художников. Он создал свой оригинальный стиль и посему должен считаться

одним из наших лучших художников-реалистов. Его характерная особая примета

- окладистая борода. Долгое время он являлся членом группы Независимых,

поскольку был убежден, что каждый первооткрыватель, чье сознание стремится

к красоте и доброте, должен обладать возможностью творить в обстановке

полной свободы. Он никогда не забудет журналистов, которые его поняли и

поддержали в моменты уныния, помогли ему сделать из себя того, кем он

должен был стать.

В этой автобиографической справке вместо «я» везде стоит слово «он».

При ее составлении Руссо рисовалась совершенно определенная картина:

издатель Жирар-Кутанс уже выпустил в свет жизнеописания писателей того

времени под претенциозным название Портреты следующего столетия и объявил о

намерении издать второй том, который был бы посвящен художникам и

скульпторам. Узнав об этом, Руссо по собственной инициативе решил написать

свою автобиографию и отослал ее издателю вместе с автопортретом - рисунком

пером. Однако второй том так и не появился. Этот короткий текст, на первый

взгляд, лишенный значительного смысла, - все, что осталось от этого замысла

(с самого начала, вряд ли предполагавшего участие Руссо). Но при более

глубоком рассмотрении он представляется чрезвычайно интересным документом.

Обстоятельства потребовали того, чтобы Руссо говорил о себе в третьем

лице. Он отступил и взглянул на себя и свое творчество со стороны - это,

казалось ему, даст более достоверную картину, чем если бы кто-то другой

написал о нем. Руссо использовал самые нейтральные выражения, которые, тем

не менее, создали неповторимый портрет личности. Обычные слова превратились

в признания, открывавшие самые сокровенные мысли Руссо: «...и посему должен

считаться одним из наших лучших художников-реалистов». В то время только он

осмеливался верить в это. Явно субъективное замечание выявляет намеренную

объективность слов Руссо. Одновременно оно символизирует для нас загадочное

самоотражение: сегодня не может быть более объективного суждения, чем-то,

что Руссо был одним из величайших художников прошлого столетия. Субъективно

или объективно? Где начинается первое, где кончается второе? «Я» или «он» -

загадка самоотражения «я», за которой мы последуем, анализируя каждое

предложение автобиографической справки Руссо.

Семья Руссо разбогатела в годы Революции на распродаже общественного

имущества. Весь XIX век она прожила у ворот Бешересс, оставшихся от ранних

городских укреплений Лаваля, в сердце старого города. Отец Таможенника,

Жюльен Руссо, был жестянщиком, таким же ремеслом владел и дед художника,

Жюльен Жерве. Сына тоже назвали Жюльеном - он подписывался Анри Жюльен

Руссо. Однако традиция семейного ремесла на нем и закончилась. В 1947 году

внучка Руссо сообщала в письме мэру Лаваля, что деда она видела редко,

только по праздникам. В том же письме, вспоминая слова своей матери,

прожившей с отцом только до двенадцати лет, она подвела итог: «В нашей

семье понятие художник было связано с развращенностью».

В семье Руссо никогда не было ни одной его картины. После его смерти

дочь так тщательно убрала квартиру, что навестивший ее Робер Делоне

обнаружил, что к несчастью, пришел слишком поздно: ему не удалось спасти

рисунки, которые дочь разорвала и выбросила. Уцелели только записные

книжки, куда Руссо в течение жизни вклеивал газетные рецензии о своем

творчестве, часто сопровождая их своими собственными комментариями, отчего

книжки становились еще более объемными.

Когда Руссо исполнилось семь лет, дом, где он родился, был продан с

торгов для оплаты долгов отца. Семья была вынуждена покинуть город, однако

сам он остался жить при школе, в которую раньше приходил каждый день. Он

был учеником средних способностей, однако сумел отличиться и получить ряд

школьных наград - по пению и по арифметике. Эти успехи отмечены в его

биографии не только потому, что он всемирно известный художник, но и

потому, что он - автор вальса Клеманс, названного по имени первой жены.

Руссо женился в Париже в 18б9 году, когда ему было 25 лет. В то время он

служил у судебного пристава, однако несколько месяцев спустя ему удалось

найти место на городской таможне. Инспекция товаров у городских ворот -

однообразное и скучное занятие, однако эта работа не ограничивает

внутреннюю свободу исполняющего ее человека.

Два робких рисунка и одна маленькая картина - единственные

свидетельства долгих лет, проведенных Руссо на парижских таможнях: речной

таможне на набережной Отей и на таможенной заставе у ворот Ванв. Перед

шлагбаумом этих ворот в городской стене, расширенных во времена Людовика

XVI. останавливались многочисленные повозки и путешественники, через

заставу в город завозились товары и продукты. От городской стены

открывалась великолепная панорама на живописные пригороды: отсюда Руссо

любовался ими. С карандашом в руке он жадно впитывал красоту парижских

предместий, стараясь их запечатлеть - «его влекла склонность к

художествам». Техника рисунка давалась ему нелегко, о чем свидетельствуют

эскизы на страницах записной книжки. На одном из рисунков внимание

художника сосредоточено на дереве. Руссо скрупулезно исследовал, как

менялось дерево в зависимости от освещения, направления ветра и времени

года. Возможно ли, что он стал художником, потому что так любил деревья.

Изображение дерева как первый шаг на пути к искусству? Может быть, здесь и

решилась его судьба. А может, здесь проявились детские впечатления от

старинного Лаваля, утопавшего в зелени. Писатель Троэль так описывал город:

«Новая восточная часть переходит в плоскую равнину - голубое море крьпп,

среди которых поднимаются изящные силуэты звонниц... и деревья, деревья и

еще деревья...»

Все это явилось первоисточником живописи Руссо, началом всех начал в

его творчестве. Чем большую свободу он давал своему внутреннему «я», тем

богаче и экзотичнее становилась природа на его полотнах: чем больше он

работал, тем пышнее делались деревья, кусты и цветы на его картинах. Со

временем они превратились в буйно разросшийся девственный лес. Цветущая

фантастическая растительность, чарующая всеми оттенками зеленого,

происходит от многочисленных эскизов того первого дерева из его записной

книжки.

«Мое начальство постаралось назначить меня на спокойную должность, и

работа не была для меня тяжким бременем». Зашло ли оно настолько далеко,

чтобы разрешить ему установить мольберт на рабочем месте? Это, пожалуй,

представляется неправдоподобным. Так или иначе, но картина Таможенная

застава, целиком остающаяся работой художника-дилетанта, наделена

удивительным чувством цвета. Тончайшие нюансы зеленых тонов преобразили

скучный, почти фотографический вид города в спокойный идиллический сельский

пейзаж. Каменная мостовая уступила место лужайке. Повсюду деревья. Не

только вид изменился; вся композиция разработана на основе градаций

зеленого цвета. За счет постепенного перехода от темных к светло-зеленым

тонам, достигающим почти желтого в верхушках деревьев дальнего плана,

создается ощущение пространственной глубины. Два оттенка зеленых сменяют

друг друга на переднем плане; в одном из них ясно ощутимо присутствие

синего, подчеркивающего разницу в цвете дерна, разделенного дорожкой.

Единство колорита, не нарушаемое другими тонами, например, синим пятном

маленькой тачки у черного забора, без тени сомнения показывает, что Руссо

было известно действие воздуха, приглушающего цвет. Иначе говоря, эффекта

отдаления он достигал цветом. Он не был в состоянии достичь его с помощью

линейной перспективы, служащей средством для воспроизведения трехмерного

пространства. Из-за непреодолимых для него технических трудностей в его

картинах сохранялся неразрешимый контраст содержательной условности

(линейная перспектива) и эмоционального понимания (воздушная перспектива),

соединяющихся в изобразительном искусстве со времен Ренессанса. И в этом он

действительно уникален.

Жена художника скончалась в 1888 году (только в конце жизни он смог

рассказать об этой трагичной истории). Когда после 20 лет службы он получил

право выхода на пенсию по выслуге лет, то, зрело поразмыслив, принял

решение: в 1893 году в возрасте 49 лет таможенный служащий Анри Жюльен

Руссо вышел в отставку. Потомки удостоили его почетного звания инспектора

таможни (Таможенник), на которое он при жизни никак не мог претендовать в

силу скромной должности, которую занимал на самом деле.

В том же году профессия живописца стала для него главной. В своем

собственном представлении, Руссо почувствовал себя зрелым мастером после

участия в первой же выставке. 1885 год он назвал годом «первого показа».

По мнению Руссо, участие в Салоне Независимых давало ему право

называть себя художником. С уверенностью можно сказать, что мы ничего не

знали бы о Руссо, если бы он жил до создания Салона Независимых, по той

простой причине, что художественные круги в лице Салона с его старой

академической традицией, принципиально и навсегда отвергли бы самоучку.

Руссо не раз сталкивался с подобным подходом. Революционное значение Салона

без жюри, каким явился Салон Независимых, в течение двадцати пяти лет

выставлявший его новые работы и обеспечивший Руссо место в истории,

потрясло его сознание так же, как и упадок академической традиции.

Оставаясь преданным Независимым, он был преисполнен пиетета к Жерому.

Какие же надежды были разрушены таким началом? Что он думал о

технических изъянах своих работ или о неудачной попытке быть допущенным в

Салон? Этого мы никогда не узнаем. Однако для служащего таможенной заставы,

который стал художником, слова «первый показ» имеют двойственной смысл. Они

не только раскрывают внутреннюю решимость, но и выражают внешнее

утверждение: «Я выставляюсь, следовательно, я - художник».

Руссо - Арсену Александру:

Ничто так меня не радует, как наблюдать и изображать природу. Вы себе

не можете представить, что, когда я еду в деревню и повсюду вижу солнце,

зелень и цветы, то говорю себе:

«Неужели, все это принадлежит мне!»

Аполлинер:

В ясные дни он отправлялся на прогулку, чтобы набрать охапку листьев,

которые затем рисовал.

Руссо:

Что касается пейзажа, то я делаю маленькие наброски на пленэре и,

возвращаясь домой, всегда перерабатываю их в большем масштабе.

Когда Моне со своими однокашниками по художественной школе Ренуаром и

Сислеем отправился работать на пленэре в лес Фонтенбло, для него это было

актом восстания против академической системы преподавания. Моне выступил за

новое художественное видение, которое позже разрушило традиционные

представления, царящие в академических кругах, и способствовало

непосредственному изучению действительности. Руссо интуитивно пошел по

этому пути.

Для него это было неизбежным следствием преклонения перед природой,

связанного с желанием соединиться с ней в одно целое: «Неужели, все это

принадлежит мне!» Разве не рисовал первобытный человек зверя на пещерных

стенах, когда хотел добыть его? Искусство как добыча, и искусство - как

социальный институт.

Руссо стремился объединить эти понятия. Как художник он не обладал

особенными историческими познаниями, однако интересовался той историей,

которую для него воплощало официальное искусство. Поэтому он не мог

отличить исторического от устаревшего. Им владело желание покорить природу,

а также подражать совершенно определенной формальной технике. Поскольку он

никогда не учился живописи, то работал, следуя аналогиям. К первоначальной

манере редких и тонких мазков кисти добавилась после 1880 года другая:

широкие живописные мазки, которые, по мнению Руссо, соответствовали

академическому искусству. Такой стиль отвечал его поверхностному знакомству

с живописными возможностями; «академическая» видимость достигалась также с

помощью сильных светотеневых контрастов и большого количества лазури,

выделявшей рельефы фигур. Однако все это совершенно иное, нежели тональный

колорит. Парадоксальным образом стремление подражать технике прошлого

переносило Руссо прямо в будущее - он писал в манере, сходной с живописным

языком художников XX века, например Матисса.

Упоминание имен Жерома и Клемана в контексте отношений учитель -

ученик содержит удивительный поворот. Наш неизвестный художник-самоучка

шагнул из века в век в сиянии лучей славы, тогда как академические

знаменитости, чьи имена наполняли его благоговением, погрузились в пучину

забвения. Сегодня они забыты так прочно, что с трудом можно припомнить их

работы. Честолюбие Руссо в какой-то степени можно было бы понять, если бы

картины этих мэтров не пылились сегодня по музейным запасникам и не были

известны лишь по старым журнальным репродукциям. Но связав свое ученичество

с именами Жерома и Клемана. Руссо обеспечивал себе своеобразный пропуск в

искусство, которого ему недоставало. В конце жизни он добавил к этому

списку имя Бонна. Совсем не случайно. По разным причинам и в разное время

каждый из этих академических авторитетов, действительно, сыграл

значительную роль в его жизни.

Упоминание о «ряде советов», вероятно, имеет серьезную подоплеку

только по отношению к Клеману. Какое-то время он жил по соседству с Руссо

на улице Севр, пока не переехал в Лион, где стал директором Школы изящных

искусств. Их знакомство, по всей видимости, состоялось в 1884 году, когда

Руссо ходатайствовал о разрешении на копирование картин в Лувре.

Леон Жером упоминается первым среди учителей, хотя никакой очевидной

связи между ним и Руссо не обнаруживается. Тем не менее, барон Жером с

высоты своей славы удостоил его некоторого внимания, подвергнув и его, и

Страницы: 1, 2