стиля.

Насыщенность образностью является особенно типичной чертой стиля

Шекспира. „Каждое слово у него картина”, - сказал о Шекспире поэт Томас

Грей. Великий драматург прежде всего стремился к компактности, к тому,

чтобы каждое слово выражало, по возможности, целую мысль, эмоцию или образ.

Для сжатого стиля Шекспира также типичны эллиптические формы, которые

не затемняют смысла, а лишь придают синтаксису своеобразный колорит.

Таким образом, язык Шекспира не только обладает особой колоритностью и

самобытностью, но и отражает все особенности языка своей эпохи, так как

взаимодействие художественно-литературного языка и языка разговорного было

типичной чертой XVI века. В результате тщательного анализа различных

письменных документов как литературного, так и нелитературного характера,

Г. Уальд приходит к заключению, что „следует всячески подчеркнуть теснейшую

связь между разговорным литературным языком и языком английской литературы.

Язык, на котором Шекспир говорил, был тем языком, на котором он писал”.

Глава II.

Морфологические особенности языка Шекспира.

1) Переход слова из одной грамматической категории в другую.

В английском языке одно слово может быть и существительным, и

прилагательным, и глаголом. В этом отношении особенно выделяется эпоха

Шекспира. То было время, когда огромному количеству слов были приданы новые

грамматические функции. Среди своих современников Шекспир и здесь стоит на

первом месте. Образность языка Шекспира обусловлена, в том числе именно

тем, что у него слово особенно легко переходит из одной грамматической

категории в другую.

Так, например, от любого существительного или прилагательного может

быть образован глагол (обычно в активном значении), что было вообще

характерно для авторов эпохи Елизаветы: “And ’gins to pale his uneffectual

fire...” (I, 5). От прилагательного "pale" Шекспир образует глагол to

"pale" (делать бледным).

От существительного "night" Шекспир образует причастную форму "nighted

(benighted)": “Good Hamlet, cast thy nighted colour off”

(I, 2), что означает "thy night-like colour".

Прилагательные свободно употребляются у Шекспира как наречия:

“I do know, when the blood burns, how prodigal the soul lends the

tongue vows.” (I, 3)

“And you, my sinews, grow not instant old.” (I, 5)

Кроме того, прилагательные часто употребляются как существительные,

даже в единственном числе: “... ’twas caviare to the general...” (II, 2)

(„… эта пьеса была икрой для толпы…”).

Непереходные глаголы у Шекспира приобретают иногда переходное

значение. Например, "to toil" (трудиться) может значить „изнурять себя

трудом”:

“Why this same strict and observant watch so nightly toils the subject

of the land?” (I, 1)

(„Зачем еженощное стояние на страже изнуряет подданных страны?”)

В редких случаях переходные глаголы употреблялись в непереходном

значении, например, глагол "to lack (to be needed)":

“… and what so poor a man as Hamlet is may do to express his love and

friending to you, God willing, shall not lack.” (I, 5)

Глагол.

а) Личные окончания глагола.

Что касается глагола, то у Шекспира он еще не утратил способность

передавать значение лица. Типичные окончания второго лица единственного

числа "-st" и "-est":

I know – thou knowest;

I have – thou hast;

I do – thou doest (dost);

I should – thou shouldst;

I would – thou wouldst.

“I prithee, when thou seest that act afoot…” (III, 2)

“So is it, if thou knew’st our purposes.” (IV, 3)

“Thou still hast been the father of good news.” (II, 2)

“O Jephthah, judge of Israel, what a treasure hadst thou!” (II, 2)

“If thou dost marry…” (III, 1)

“Thus didest thou.” (IV, 7)

“And duller shouldst thou be than the fat weed that roots itself in

ease on Lethe wharf, wouldst thou not stir in this.” (I, 5)

“Well said, old mole! canst work i’ the earth so fast?” (I, 5)

“… thou may’st not coldly set our sovereign process.” (IV, 3)

“What have I done that thou darest wag thy tongue in noise so rude

against me?” (III, 4)

При этом один и тот же персонаж при обращении к одному и тому же

собеседнику употребляет иногда местоимение "you" с соответствующей формой

глагола, иногда местоимение "thou" с соответствующей формой глагола на "-

st":

“Dost thou hear me, old friend; can you play "The Murder of Gonzado?”

(II, 2)

“Sense sure you have, else could you not have motion; … If thou canst

mutine in a matron’s bones…” (III, 4)

Таким образом, различие между этими двумя формами не соответствует

какому-либо вполне определенному различию в отношениях между людьми. Ясно

только то, что употребление форм на "-st" возможно лишь при известной

степени близости между ними. Однако такая степень близости, которая делает

возможным употребление форм на "-st", в то же время совсем не исключает и

употребление форм без окончания. По-видимому, между этими двумя вариантами

существует какое-то различие стилистического характера, которое, однако,

для современного исследователя трудно уловимо.

Таким образом, категория числа во втором лице глагола находится в этот

период в процессе исчезновения, но еще не исчезла окончательно, так как в

известных условиях возможность выражения различия между единственным и

множественным числом во втором лице глагола все еще сохраняется. Форма

второго лица единственного числа на "-st", связанная с личным местоимением

"thou", в течение XVII века постепенно вытесняется из обычного

литературного языка.

Глагол "to be" как супплетивный имеет во втором лице следующие формы:

I am – thou art;

I was – thou wast;

I were – thou wert;

I will – thou wilt;

I shall – thou shalt.

“If thou art privy to the country fate…” (I, 1)

“Thou art a scholar…” (I, 1)

“Or, if thou wilt needs marry, marry a fool.” (III, 1)

“What wilt thou do?” (III, 4)

“… thou shalt escape calumny.” (III, 1)

“And thou shalt live in this fair world behind.” (III, 2)

Еще одной формой, сохранившей у Шекспира способность морфологически

передавать значение лица, была форма третьего лица единственного числа.

Однако здесь происходит важное изменение, связанное с тем, что в XV-XVI

веках, наряду с окончанием "-(e)th", в третьем лице настоящего времени

изъявительного наклонения появляется окончание "-(e)s", которое в

среднеанглийский период было характерной особенностью северного диалекта.

Его происхождение остается спорным. Возможно, оно проникло в форму третьего

лица из формы второго лица единственного числа, которое в северном диалекте

оканчивалась на "-s" (а не на "-st"). Весьма вероятно также, что в его

распространении на третье лицо сказалось влияние формы третьего лица "is"

от глагола "be". В XV веке форма третьего лица на "-s" стала проникать

через посредство центральных диалектов в национальный язык. Но в течение

некоторого времени обе формы - с окончаниями "-(e)th" и "-(e)s" -

функционируют параллельно и могут встречаться в одном и том же тексте почти

рядом.

Так, Иванова И.П. и Чахоян Л.П. в „Истории английского языка” приводят

следующий пример: в прологе к сцене мышеловки в „Гамлете” в издании 1603

года мы встречаем “then the Queene commeth and findes him dead.”

В произведениях Шекспира форма на "-(e)s" встречается наряду с формой

на "-(e)th", по-видимому, без каких-либо стилистических различий. Об этом

можно судить, например, по следующему отрывку из первой сцены первого

действия „Гамлета”:

Marcellus: O! Farewell, honest soldier.

Who hath relieved you?

Francisco: Bernardo has my place. (I, 1)

Однако форма на "-(e)s" уже вытесняет форму на "-(e)th".Так, в первом

действии "Гамлета" форма на "-(e)s" встречается в три раза чаще, чем форма

на "-(e)th" (74 раза и 25 соответственно). При этом окончание "-(e)th"

употребляется в основном с глаголами "to have" и "to do" (16 и 7 раз

соответственно), которые чаще всего употребляются как вспомогательные:

“With martial stalk hath he gone by our watch.” (I, 1)

“And now so soil nor cautel doth besmirch the virtue of his will.”

(I, 3)

Глаголы "to have" и "to do" с окончанием "-(e)s" употребляются лишь

два и три раза соответственно:

“Bernardo has my place.” (I, 1)

“What, has this thing appear’d again to-night?” (I, 1)

“… whose sore task does not divide the Sunday from the week.” (I, 1)

“For nature crescent does not grow done in thews and bulk.” (I, 3)

“What does this mean, my lord?” (I, 4)

Со смысловыми глаголами Шекспир использует форму на "-(e)s":

“Haratio says ’tis but our fantasy.” (I, 1)

“This bodes some strange eruption to our state.” (I, 1)

“At least the whisper goes so.” (I, 1)

“It shows a will most incorrect to heaven.” (I, 2)

“The air bites shrewdly.” (I, 4)

В первом действии встречаются лишь два смысловых глагола, с которыми

Шекспир употребляет окончание "-(e)th":

“The bird of dawning singeth all night long.” (I, 1)

“But I have that within which passeth show.” (I, 2)

б) Сильные глаголы и их формы.

В новоанглийский период существовали три формы сильных глаголов: 1)

инфинитив; 2) форма прошедшего времени; 3) причастие второе.

В эпоху Шекспира во многих глаголах еще господствовала неустойчивость

в гласных. Так, например, наряду с "wrote" встречалась форма прошедшего

времени "writ"; наряду с "rode – rid"; наряду с "sang – sung"; наряду с

"began – begun":

“Nor what he spake (= spoke) … was not like madness.” (III, 1)

Кроме того, в шекспировское время, а иногда и в более поздние времена,

встречаются также случаи, когда причастие второе совпадает по форме с

прошедшим временем в глаголах, у которых эти формы теперь различаются.

Например, от глагола "take" причастие второе имеет иногда форму "took",

тогда как в современном языке допустима только форма "taken". В „Гамлете”

мы встречаемся со следующим подобным случаем:

“… you must not think … that we can let our beard be shook with

danger…” (IV, 7)

Особого рассмотрения заслуживает развитие окончания "-en" в причастии

втором. Это окончание во многих глаголах оказалось достаточно сильным,

чтобы противостоять общей тенденции отпадения неударных окончаний. У

некоторых глаголов, которые начинали уже утрачивать окончание "-en" в

причастии втором в среднеанглийский период, оно было впоследствии

восстановлено и является теперь обязательным. Так, например, обстоит дело с

глаголом "fall". В среднеанглийский период "-n" в причастии этого глагола,

как и многих других, могло отпадать. В новоанглийском языке единственно

возможная форма этого причастия – "fallen". Эти случаи подтверждают тот

принцип, что отпасть могли только окончания, утратившие свое значение.

В связи с этим, можно привести следующие примеры из „Гамлета”:

“It would be spoke to.” (I, 1)

“… We have here writ to Norway, uncle of young Fortinbras, - who

impotent and bed-rid…” (I, 2)

“And we did think it writ down in our duty to let you know of it.”

(I,2)

“But that I am forbid to tell the secrets of my prison-house…” (I, 5)

“I will find where truth is hid.” (II, 2)

“… the hobby – horse is forgot.” (III, 2)

“… the story is extant, and writ in choice Italian.” (III, 2)

“Have you forgot me?” (III, 4)

“Alack, I had forgot.” (III, 4)

“A man may fish with the worm that hath eat of a king.” (IV, 3)

Как видно из этих примеров, Шекспир формирует причастие второе еще без

помощи окончания "-en". Однако, наряду с этим, мы встречаем форму причастия

второго "forgotten", что еще раз свидетельствует о наличии различных

свободно сосуществующих вариантов и многих еще функциональных архаизмов:

“… die two months ago, and not forgotten yet?” (III, 2)

В немногих глаголах до настоящего времени наблюдается колебание между

формами причастия второго с окончанием "-en" и без него. Например, от

глагола "bite" причастие "bitten" и "bit", от "bid – bidden" и "bid". В

большинстве этих случаев именно формы без "-en" звучат архаично.

в) Категория длительного вида.

Система передачи видовых значений в древнеанглийском может быть

представлена двумя противопоставлениями: недлительное действие / длительное

и незавершенное действие / завершенное. При этом первые члены этих

противопоставлений выражались морфологически, а вторые - синтаксически. В

среднеанглийском возникают предпосылки для создания новой системы видовых

противопоставлений: противопоставление видовых форм невидовым и друг другу

(что характерно для современной системы видовременных форм). Для этой новой

системы глагольных видовых форм требовалась качественно новая форма

передачи длительного действия. Эта потребность реализовалась в конце

среднеанглийского периода.

В XIV веке вновь начинается количественный рост описательных

конструкций, состоящих из "to be + причастие второе". Одновременно

появляется еще один способ передачи длительного действия с помощью

синтаксической конструкции, состоящей из глагола "b??n (wesan)" и

обстоятельства, выраженного герундием с предлогом "in" или "on":

h? was on huntinge – он был на охоте

Эта конструкция с момента своего возникновения передавала значение

длительного действия, ограниченного во времени, то есть значение, присущее

современному Continuous.

В течение XV века предлог редуцируется в элемент "-a", который

проклитически добавляется к герундию. Так возникают две параллельные

конструкции, различающиеся лишь элементом "-a": is speaking, is a-coming.

Внешнее совпадение этих построений привело к их слиянию, которое произошло,

по-видимому, уже в XVI веке. При этом значение сохранилось от конструкции с

герундием, то есть значение длительного действия, ограниченного во времени.

Элемент "a-" употреблялся вплоть до конца XVII века. Только начиная с

XVII века, формы Continuous окончательно приобретают современный вид.

Герундий с элементом “a-" встречается и у Шекспира:

“Even in their promise, as it is a-making, you must not take fire.”

(I, 3)

“This is most brave, that I … must … unpack my heart with words, and

fall a-cursing.” (II, 2)

Возникновение Continuous как единой аналитической формы относится к

ранненовоанглийскому периоду. В это время глагол "to be" полностью проходит

процесс грамматизации и превращается во вспомогательный глагол. Обе части

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5