Пантеизм Николая Кузанского

Родоначальником ренессансного платонизма был крупнейший европейский

мыслитель

XV в. Николай Кузанский (1401— 1464). Он родился в Германии—в местечке Куза

Трирской епархии, в семье зажиточного крестьянина-рыбопромышленника Иоганна

Кребса. Свое первоначальное образование он получил в Девентере в школе

«братьев общей жизни». Это формально светское, но по характеру своему

близкое к монашеству сообщество, возникшее на основе религиозного движения

«нового благочестия» в Нидерландах во второй половине XIV в., ставило своей

целью нравственное преобразование общества путем воспитания глубоко личной

религиозности. Господствующей внешней обрядности и хитросплетениям

схоластической теологии «братья» противопоставляли стремление к

совершенствованию путем «подражания Христу», его земным поступкам и

человеческим добродетелям. Мистицизм «братьев общей жизни» способствовал

отчуждению будущего философа от «рационализма» схоластического богословия.

В дальнейшем он продолжил образование в Гейдельбергском и Падуанском

университетах, где стал доктором канонического права, а позднее—в Кельнском

университете, где значительным влиянием пользовались следовавшие

неоплатонической традиции средневековья сторонники Альберта Великого.

Необычайно одаренный, преданный церкви и энергичный священник делает

успешную церковную карьеру, много сил уделяя попыткам реформирования

церковных нравов и учреждений, и становится (в 1448г.) кардиналом. Его

многообразная церковно-политическая деятельность была направлена к попыткам

восстановления единства и авторитета католицизма, достижению мира и

согласия вероисповеданий; он принимает участие в посольстве в

Константинополь с целью добиться участия православной церкви в Феррарско-

Флорентийском соборе, ведет переговоры с гуситами, выдвигает планы

имперских реформ, борется с развращенностью духовенства. Благодаря

покровительству пап (особенно папы-гуманиста Пия II) Николай Кузанский

играл выдающуюся роль в церковно-политической жизни Европы своего времени,

вместе с тем уделяя большое внимание ученым занятиям. Им оставлено обширное

литературное наследие, включающее научные трактаты и проповеди, сочинения

по философии, богословию, по церковно-политическим вопросам и объединяемое

единой системой религиозно-философских воззрений[1].

Философия Николая Кузанского тесно связана с традицией средневекового

неоплатонизма начиная с «Ареопагитик» (творений, приписывавшихся по

церковной традиции ученику ап. Павла Дионисию Ареопагиту) и включая

тяготеющий к неоплатоническому пантеизму труд Иоанна Скота Эриугены «О

разделении природы», сочинения средневековых

пантеистов платоников Шартрской школы (XII в.), Давида Динанского (нач.

XIII в.). Особенно велико воздействие на него немецкой пантеистической

мистики Мейстера Эккарта.

Характерен при этом разрыв Николая Кузанского с ортодоксальной традицией

средневекового схоластического богословия. Ему глубоко чужды попытки

создания «рационалистических» систем, он отвергает не только авторитет

Аристотеля и его средневековых толкователей, но сам метод схоластического

«познания» бога и мира. Отход от схоластики обусловлен не только

воздействием мистических течений прошлого, но и гуманистическими связями и

симпатиями Кузанца.

Связи эти не исчерпывались личным знакомством и дружбой Николая

Кузанского с гуманистами Энеем-Сильвием Пикколомини (впоследствии папой

Пием II), с Лоренцо Валлой, Амброджо Траверсари и другими. Их увлеченность

античным культурным наследием не осталась без воздействия на духовный мир

Кузанца. Известно, что он включился в гуманистическую «охоту» за древними

рукописями и открыл в одном из немецких монастырей 12 неизвестных комедий

Плавта, привозил рукописи и из Константинополя. Но. собственно

филологические занятия играли для него роль подсобную. Филологическая

культура гуманизма сказалась в том, что кардинал из Кузы изучил греческий

язык и обратился к подлинным памятникам античной философии (известно, что

он читал в оригинале Платона и Прокла), а имевшие прочную средневековую

традицию «Ареопагитики» предпочитал читать в новом латинском переводе,

сделанном для него его другом гуманистом Амброджо Траверсари.

С гуманизмом его связывает обращение к диалогической форме в ряде важных

его сочинений (цикл диалогов, объединяемых участием в них «Простеца»). Само

обращение в этих диалогах к образу «неученого», «простака», которому

открыты глубочайшие истины философии, имело полемический,

антисхоластический характер и несомненно связано с гуманистической

полемикой против «профессиональной» философии университетов. Правда, стиль

его латинских сочинений далек от легкости и изящества творений итальянских

гуманистов, но объясняется это не столько верностью средневековой латыни,

сколько глубиной и сложностью того философского содержания, для которого

гуманистическая литература еще не нашла соответствующей формы. С

гуманистами связывают Николая Кузанского и общность научных интересов,

углубленное внимание к проблемам астрономии, космографии, математики,—при

этом речь идет не о «литературном», «филологическом» движении в гуманизме,

а о гуманистах-ученых, таких, как его друг и соученик Паоло Тосканелли.

Естественнонаучные и математические интересы Николая Кузанского ближе к

новой науке итальянского Кватроченто, чем к схоластической науке

средневековья.

Центральной проблемой философии Николая Кузанского является проблема

соотношения бога и мира. Но его теоцентризм представляет собой явление

новое и совершенно чуждое всей традиции средневекового католического

богословия. «Рациональному» обоснованию теологических истин в духе «сводов»

Фомы Аквинского, самоуверенному схоластическому «знанию» о боге и мире

Николай Кузанский противопоставляет концепцию «ученого незнания», давшего

имя его первому и важнейшему философскому труду. "Ученое незнание не есть

отказ от познания мира и даже бога, это не уход на позиции скептицизма.

Речь идет о невозможности выразить полноту познания в терминах

схоластической формальной логики, о сложности и противоречивости самого

процесса познания. Философ должен исходить в постановке и решении проблемы

мира и бога именно из своего «незнания», из несоизмеримости объекта

познания и прилагаемых к нему понятий и определений. «Ученое незнание» есть

отказ от господствовавшей в богословской мысли католического средневековья

«положительной» теологии. Единственно возможным способом постижения бога

объявляется так называемое апофатическое или отрицательное богословие. Само

по себе перечисление божественных атрибутов оказывается в глазах философа

несостоятельным, так как ни одно какое-либо определение, ни все они в

совокупности не могут исчерпать бесконечности и величия божественной

природы.

Само понимание бога в философии Николая Кузанского свидетельствует не

столько о религиозном, сколько философском подходе к проблеме бога и мира.

Бог трактуется им как бесконечное единое начало и вместе с тем как скрытая

сущность всего. В основу своего философствования Кузанец кладет такое

понимание бога, которое было выработано философией античного неоплатонизма

и воспринято от нее христианским богословием в творениях исевдо-Дионисия

Ареопагита и его последователей.

Прежде всего это означало отход от религиозной персонификации бога и

упрощенно антропоморфных представлений о нем. Характерно, что, защищаясь от

обвинений в еретическом пантеизме, выдвинутых против него томистским

богословом Иоганном Венком, Николай Кузанский счел необходимым различать

бога как предлог религиозного почитания, культа, основывающегося на

«положительных утверждениях» ортодоксальной теологии, от бога как объекта

философского познания, возможного только с позиции ученого незнания,

сохраняющего »а собой «суждение истины». А в Трактате «О неином» он

различает язык писания от языка философского рассуждения: «те, кто именуют

троицу отцом, сыном и святым духом», говорит он, «менее точно» приближаются

к божественной троичности, хотя «надлежащим образом пользуются этими

именами ради согласованности с писанием». Ближе к истине оказались бы те,

кто «провозглашает троицу единством, равенством, и связью», т. е. кто

трактует ее в терминах предложенной им философии. Правда, он делает

существенную оговорку: «Если бы эти термины оказались включенными в

священные книги». Итак, Николай Кузанский, отвергая терминологию Священного

писания, ставит проблему бога не столько как теологическую, сколько как

собственно философскую проблему. Речь при этом идет о соотношении конечного

мира, мира конечных вещей с их бесконечной сущностью, с бесконечным,

безмерно великим первоначалом. Постижение бесконечного бытия в его

соотношении с бытием конечным есть глубоко философская проблема.

Рассматриваемая в таком плане, она не могла быть поставлена и в решена в

пределах традиционного богословия с его формально-логическим аппаратом и

жесткими дистинкциями. Здесь необходим был иной, в сущности своей глубоко

диалектический подход, и именно диалектика мира и бога составила главное

содержание философия Кузанца. Трактовка бога как бесконечного единства

связана у Николая Кузанского с диалектическим учением о боге как средоточии

единства противоположностей и о переходе от бога к миру как процессе

раскрытия этого диалектического единства, как о переходе от единства к

множественности, от бесконечности к конечному.

Бог, рассматриваемый Николаем Кузанским в полном отвлечении от мира

конечных вещей как несоизмеримое с ними величайшее начало бытия, получает у

вето наименование абсолютного максимума, или абсолюта. Бог есть единое и

единственное начало: «Абсолютный максимум единственен, потому что он—все, в

нем—все, потому что он—высший предел». Он—максимум, так как он то, более

чего не может быть, но так как он не может быть и менее того, что он есть,

то он может быть поименован также и минимумом, и в нем абсолютный максимум

и минимум совпадают: «Так как абсолютный максимум непременно содержит

действительно все вещи, какие только возможны вне какай бы то ни было

противоположности, то максимум совладает с минимумом» Максимум бесконечен,

и поэтому он не только превосходит все вещи и заключает их в себе, но он

«несравненно выше их всех». В Долее поздних сочинениях Николай Кузанский

применяет для наименования бога понятия еденное» и «бытие-возможность». В

качестве «неиного» бог «есть для всего принцип бытия и познания. «Неиное»

есть наиболее полное выражение «отрицательного» определения бога, в

качестве «неиного» он не есть «ни субстанция, ни сущее, ни единое, ни что-

либо другое», «ни не-сущее, ни ничто». Именно определение бога как

«неиного» приводит к категорическому выводу отрицательного богословия, что

«бог есть все во всем и в то же время ничто из всего». Понимание «бога как

«бытия-возможности» исходит из того, что «только один бог есть то, чем он

может быть», т. е. заключает в себе всю возможность бытия и в то же время

всю полноту вечной актуализаций бытия.

Казалось бы, такое «отрицательное» определение бога имеет целью показать

несоизмеримость бога и мира, неприменимость к нему ограниченных «мирских»

определений, отделить и отдалить творца от творения. Однако именно так

трактуемый в философии Николая Кузанского бог выявляется не в его

потусторонности, трансцендентности миру, а в его неразрывном единстве с

миром. Бог, понимаемый как «все во всем», охватывающий собой все сущее как

бесконечная его причина и сущность, содержит мир в себе. Вопрос о

соотношении бога и мира Николай Кузанский решает вне ортодоксальной

креационистской концепции временного творения мира «из ничего». Он

отвергает дуалистическую трактовку мира и бога. Мир содержится в боге, бог

охватывает собой весь мир. Это позиция пантеистическая, но склоняющаяся

скорее к пантеизму мистическому: не бог отождествляется с природой, а

природа, мир заключены в боге.

Для характеристики процесса перехода от бога к миру Кузанец избегает

понятия единовременного акта творения из ничего. Не употребляет он и

неоплатонического понятия «эманации», истечения мира из бога. Применяемый

им термин позволяет раскрыть глубокий процесс перехода от бога к миру и от

мира к богу. В этом процессе происходит то, что Николай Кузанский именует

«развертыванием» из бога того, что содержится в нем в «свернутом» виде. Эти

понятия позволяли идти дальше неоплатонической эманации от высшего начала к

низшему: в новой трактовке у Кузанца исчезает свойственный

неоплатоническому эманатизму момент «нисхождения». Здесь речь идет о

«саморазвертывании» абсолюта, что ведет к более глубокому пониманию мира

как единства, к преодолению иерархических представлений о мире. Однако

божественное первоначало не находит своего исчерпывающего воплощения в мире

природы: Кузанец подчеркивает, что «никакое создание не есть в смысле акта

все то, чем оно может быть, так как творческая потенция бога не

исчерпывается в его творении». Бог есть все, но он «есть все в свернутом

виде». Созданный же богом мир, «все, что создано и будет создано,

развертывается из того, в чем оно существует в свернутом виде». Если бог

«есть все во всем», но «в свернутом виде», то это же «все», будучи

«развернуто», существуя «в развернутом виде в мирской твари»,—«есть мир».

Подобно тому, как линия есть развертывание точки, время—развертывание

мгновения («теперь»), движение—развертывание покоя, так и весь мир

предстает как развертывание собственной сущности, свернутой в боге, как

раскрытие или развитие (термин evolutio также встречается в сочинениях

Кузанца, в качестве синонима «развертывания») заключенной в боге

возможности бытия. В учении о «развертывании» заключена онтологическая

основа диалектического представления о «совпадении противоположностей» в

бытии бога и мира.

От позднейшего натуралистического пантеизма Николая Кузанского отличает

отказ признать «развернутую» в мире божественную сущность богом,

отождествить божественное и природное начало. Приведя в диалоге «О неином»

мнение одного из собеседников о том, что «Давид из Динанта и философы,

которым он следовал, весьма мало ошибались, когда именовали бога материей,

умом и природой, а видимый мир—видимым богом», он возражает на это, исходя

из мнения «богослова» (т. е. Дионисия Ареопагита), что «бог не может

мыслиться как нечто»; материя, ум и природа, будучи проявлением

(развертыванием) божественной сущности, не исчерпывают ее и нетождественны

ей.

Понимаемое как развертывание творение не может быть временным: «Поскольку

Страницы: 1, 2